- Рад бы сказать, господин, да нечего, - пожал он плечами.
- Хорошо, ты скоро будешь говорить! О, ты будешь говорить! Я знай одно средство.
Саксонец решил прибегнуть к крутой мере - заставить Ерофея дать клятвенное показание "под смертной казнью". Об этом и поведал кержаку разгневанный начальник.
- Батюшка, пощади! - Ерофей упал на колени, но саксонец брезгливо оттолкнул его и велел солдатам взять старого кержака под караул.
Стражники втолкнули Ерофея в темный клоповник. Старатель забился в угол и притих. По его морщинистым щекам катились слезы. Никакой опасности - ни зверя, ни бури, ни чащоб, ни ревущих рек - не боялся Ерофей Марков. Весь Каменный Пояс исходил, излазил он и чего только не перевидал на своем веку, какие опасности и беды не пережил, но до такого позора не доходил. Ему было обидно и больно.
"Как же после этого жить? - с горечью думал он. - Что теперь будет?"
Тем временем на крепостной площади спешно подновили обветшалый эшафот и водрузили на нем плаху. На этом месте всегда происходили публичные казни - шельмование преступников. Здесь рвали ноздри злодеям и ворам, клали им раскаленные клейма. Здесь же и решили "попугать" Ерофея Маркова.
Крепостной профос, инвалидный солдат Степка, на слепой каурой кобыленке объехал все улицы и базары и оповестил людей о предстоящей "вроде как бы казни". Народ толпами тронулся на крепостную площадь. Прибежали и гранильщики.
К тому времени рота солдат окружила эшафот, и среди наступившей тишины раздалась барабанная дробь. Два рослых солдата под руки ввели Ерофея на помост. Он потемнел и был страшен.
У плахи появились чиновник горной канцелярии и палач в красной рубахе. В руках палача сверкал наточенный широкий топор. Палач, беззастенчиво разглядывая толпу, скалил крепкие зубы.
Ерофея подтолкнули на край помоста и заставили стать на колени. Он истово перекрестился и наклонил голову. Палач взмахнул топором…
В толпе заголосили бабы.
Бородатый кержак-гранильщик крикнул, перекрывая бабий визг:
- Не горюй, Ерофей! Мы тут!
Топор застыл в воздухе над загорелой шеей Ерофея; ярко поблескивало на солнце острие.
Чиновник в треуголке поднял вверх руку и строго сказал Ерофею:
- Ну, вторь за мной!
Ерофей, с поникшей головой, громко повторял слова необыкновенной клятвы:
- Обещаю не утаить ведомого мне места, в коем отыскал золото; укажу его при первом допросе и тем возвышу доходы государевы. Клянусь именем господа бога. Аминь!
Палач опустил топор, в народе облегченно вздохнули. С лица Ерофея катился обильный пот. Солдаты подняли его и поставили на ноги. Он блуждающим взором оглядывал площадь и народ.
И опять не утерпел один из гранильщиков и крикнул ему:
- Крепись, Ерофей!
Чиновник развернул лист, прокашлялся и громко прочитал приказ горной канцелярии:
"Повелеваем, впредь до указу, Маркова отдать на надежные поруки и при том объявить ему, чтоб он для совершенного оправдания приискал как в объявленных от него, так и в других местах таких и других руд, и как приищет, то, не вынимая из земли, для свидетельства объявил бы в канцелярию, и являться ему в канцелярию каждый месяц по дважды".
Ерофей молча выслушал указ и, когда чиновник окончил читать его, поклонился и угрюмо сошел с эшафота. Толпа раздвинулась. Ерофей тяжелым шагом пошел, не смея поднять на народ взора.
Глава седьмая
Что решили в Санкт-Петербурге по поводу находки Ерофея Маркова
Над Ерофеем Марковым учинили беззаконие. Однако, пересылая план разведки и образцы золота, горная канцелярия в своем докладе в Санкт-Петербург об этом умолчала.
Чиновники канцелярии знали: от столицы до Урала далеко, и об истории старого горщика никто никогда не узнает, да и кто заинтересуется судьбой неизвестного кержака-старателя? То, что молва о находке Ерофея и его наказании облетела все уголки Каменного Пояса, нисколько не беспокоило горного начальника саксонца. В душе он тайно даже радовался: "Не всяк русски мужик теперь будет искать благородны металл!"
Хотя он многие годы жил в России, но эту богатую и необъятную страну ненавидел. Он мечтал только о личном обогащении. Судьба русских людей его нисколько не трогала.
Немец, ни на минуту не упускал из виду старателя. Ерофей по-прежнему отыскивал для гранильной мастерской тумпасы и строганцы, но крепкого кержака словно подменили. Он стал угрюм, заметно постарел, в густой бороде появились пряди седины. Когда-то словоохотливый, шутник, он теперь больше отмалчивался и недоверчиво поглядывал на собеседника. Тумпасы и строганцы, которые он приносил в гранильную мастерскую, по-прежнему были самые лучшие. Каждые две недели горщик являлся перед грозные очи начальника горной канцелярии. Тот, хотя и имел самоуверенный и спесивый вид, однако в душе побаивался горщика. "Кто знает, что он думает? Может, от обиды и ножом пырнет?"
Казалось, дело постепенно заглохнет и будет предано забвению. Так думал об этом и сам саксонец. Но вдруг, случилось совершенно нежданное. Вопреки прочно установившейся канцелярской рутине, в которой, как в океанской пучине, всегда безответно тонули все запросы и доклады, из Санкт-Петербурга от берг-коллегии в горную канцелярию пришло уведомление и указание по делу Ерофея Маркова.
Изумлению саксонца не было предела. Его поразил самый тон извещения.
Рассмотрев присланные материалы, берг-коллегия рекомендовала с "вышеупомянутым Марковым поступать без озлобления, дабы через то к совершенному и полезному прибытку и впредь мог он тщиться и отыскивать, а о награждении за оный имеет быть впредь не оставлен".
Берг-коллегия признала, что горщик Ерофей Марков нашел подлинную золотую россыпь, чему свидетельством явились "яко кварц, глина и песок, в чем обыкновенно золото находится".
"А понеже в тех шурфах, в которых самородное, по объявлению показанного Марковым, золото найдено и при свидетельстве явился кварц и прочее, как выше объявлено, и посему, может быть, хотя золото и находится, но оного глазами видеть не можно, того ради надлежит тамошний кварц, песок и глину малыми пробами в лаборатории пробовать толчением, промыванием, обжиганием на капелях и ртутью, а особливо ежели песок и глина в тех шурфах лежат слоями, то надлежит всякий слой пробовать для того, что один слой с другими сходен быть не может", говорилось в столичной указке.
В Санкт-Петербурге заинтересовались и самим Марковым. О нем запрашивали, где он родился, и где ранее живал, и чем промышляет этот первый отечественный золотоискатель.
"Что случилось? - недоумевал начальник горной канцелярии. - Почему так близко приняли к сердцу судьбу Ерофея Маркова? Кто вспомнил о нем?"
Убедительный наказ берг-коллегии не на шутку встревожил горного начальника. Он перетрусил и, чтобы отвести надвигавшуюся беду, немедленно созвал в Екатеринбурге совещание из опытных иноземных штейгеров и заводских металлургов, которых оповестил о поисках золота. Однако все до одного иноземцы уклонились от предложения, ссылаясь на новизну дела.
- Песчаное золото умеют добывать в Венгрии, но поскольку мы в сих краях не бывали, добычи не видели, просим извинения, - учтиво отказывались они.
Так ни с чем они и разъехались. На землю пала сугробистая да вьюжистая уральская зима, все замело глубоким снегом, и это успокоило начальника горной канцелярии. Не начинать же дело в лютую зиму!
Но берг-коллегия, однако, не успокоилась и в начале 1746 года запросила о судьбе своего указа в отношении поисков золота и самого старателя Ерофея Маркова. Это уже было вовсе необычно. Что золотом интересуются, оно понятно, но чтобы интересовались простым мужиком-горщиком, это было непостижимо для канцелярских умов.
В горной канцелярии поднялся новый переполох. Снова спешно занялись золотом, но тут опять произошла осечка. Саксонцы и русские знатоки умели производить пробу только железных и медных руд, пробы золота никто не знал: пришлось пробирное дело этого металла ставить заново.
Снова схватились за Ерофея Маркова. Последнее время горщик, хотя и ходил в канцелярию, отмечался у писчика, но после отметки сейчас же незаметно уходил. Горщик понимал, что острота дела прошла, - к нему понемногу остыли и, пожалуй, можно было бы изредка пропускать явку в канцелярию, но боязнь за своих поручителей заставляла его каждый раз в срок являться в опостылевшую крепость. На последней явке писчик при виде Ерофея вдруг вскочил и побежал докладывать по начальству. У горщика задрожали коленки. "Неужто опять беда надвинулась?" - со страхом подумал он.
Из палаты вышел сияющий Юдин; улыбаясь, он подошел к Ерофею и похлопал его по плечу.
- Ну, Марков, радуйся, отошел господин начальник. Поручает он тебе отыскивать золото. Бери поисковых и айда в лес!
- Что вы, - испугался Ерофей, - опять кутерьма выйдет! Ослобоните, господин асессор. Притом еще зима на дворе. Вот кабы по весне, другой резон!
- Это правда, - согласился асессор, - однако к весне готовься штейгерить.
Не радовало Ерофея внезапное благоволение начальства. Когда он дома рассказал жене о новом назначении, Прасковья Васильевна замахала руками:
- Опять колдовской камень в избу принесешь. А я-то все уголки святой водой взбрызнула. Еще от старой беды не ушли, а ты другую за пазухой тащишь.
Кержак не перечил женке. Но дело было не так просто, как думала она. Начальство предложило честь - штейгерить, отказом, чего доброго, опять грозу навлечешь.
Ерофей пошел за советом к наставнику Назарию. Старик спокойно выслушал его и сурово сказал: