Денис Иванович имел огромную склонность веселиться, особенно он поражал Тобольск в дни масленицы. Весьма оживленный и веселый праздник этот вдохновением и богатством фантазии губернатора превращался в величественную сатурналию, наполнявшую Тобольск громом музыки, перезвоном бубенцов, песнями и живописным зрелищем.
После обедни в соборе у губернаторского крыльца появлялась лихая тройка, запряженная в необъятно широкие сани, устланные персидским ковром; над санями устроен балдахин, под балдахином пуховики, диванные подушки. Кони нетерпеливо били копытами; перекликались-перезванивали бубенчики. Бородатый ямщик, разодетый в ярко-синий кафтан, важно восседал на облучке. Вокруг саней на горячих конях топтались драгуны, вершники. Из ворот вылетала вторая тройка, запряженная в розвальни; в них сидели музыканты. Эта тройка выезжала вперед и по знаку церемониймейстера играла туш. Тогда на крыльце появлялся Денис Иванович в сопровождении дам и свиты. Они усаживались в сани, и при кавалькаде драгун, гайдуков, под гром музыки кортеж двигался по главной улице, производя всеобщий переполох.
Шумный поезд останавливался у подъезда знатного лица. Хозяева выходили на крыльцо и встречали гостей. Гремела музыка. Гости выскакивали из саней и строились в пары. Губернатор брал под руку хозяйку и, приплясывая, уводил в дом. За первой парой, выкидывая коленца, двигались остальные. Обойдя с приплясом все горницы, гости уводили хозяйку и хозяина и усаживали в сани. Шумная компания неслась к следующему богатому дому. К полдню по городу неслись шумные тройки, скакали с гиканьем драгуны, ревели трубы музыкантской команды. День кончался вечеринкой в губернаторском дворце, где гости предавались изобильным возлияниям.
Среди оживленного веселия его превосходительство вдруг удалялся во внутренние сокровенные покои и там чинил срочные расправы, пуская в ход иногда арапник. Совершив тяжелое служебное дело, его превосходительство вновь появлялся в шумной зале с добродушной улыбкой на устах и продолжал прерванную перед тем кадриль..
Вследствие неустанных государственных забот губернаторские нервы стали пошаливать. Денис Иванович стал страдать бессонницей. Ночи в Тобольске - длинны, тоскливы, и при бессоннице в голову лезет всякая блажь. Чтобы отвлечься от пустых и беспокойных мыслей, а заодно показать свое попечение о государственных интересах, Денис Иванович ввел совершенно новое и самобытное. Он издал приказ, единственный в анналах истории администрации, чтобы на время губернаторской бессонницы вверенные ему должностные учреждения и лица работали по ночам, а днем спали. И в самую глухую пору, когда жители Тобольска погружались в глубокий сон и даже псы дремали, окна губернского правления были ярко озарены. Казалось, этим самым они говорили:
"Спите спокойно, сыны и дочери отечества, ваш сберегатель и достойный хранитель - его превосходительство - опекает вас".
В тиши ночной скрипели перья; писались исходящие и мемории. Правда, не все чиновники стоически исполняли долг свой перед отечеством: у иных тяжелела и склонялась на стол голова, локти расползались в стороны, и… конечно, нерадивый засыпал. Тогда недремлющее губернаторское око находило его, и следовало отеческое внушение.
Но все это было ничто в сравнении с великими замыслами и дерзновениями Дениса Ивановича. Его одолевала ненасытная жажда большего величия, величия, присущего великим римлянам. Известно, что дела римские история донесла до наших дней. Люди умерли, и даже, может быть, прошедшие столетия развеяли прах их, но их исторические жесты и слова даже время пощадило для потомства.
- И чем Тобольск хуже Рима, - вполне резонно рассуждал Денис Иванович. - Величие и бессмертные дела могут быть сотворены и на берегах хладного Тобола.
Он углубился в прошлое и после долгих и обстоятельных размышлений пришел к выводу, что наиболее достойным воплощением его дерзновенных замыслов будет создание римского сената при особе его превосходительства. Но кто может быть в Тобольске облечен в римскую тогу сенатора? Кто сможет держать высокое достоинство римских патрициев? - вот вопросы, которые предстояло решить.
И Денис Иванович со всей своей прозорливостью нашел быстрое решение этого вопроса.
Кто сможет достойным образом выполнить эту ответственную роль, как ни учителя семинарии! Ибо они учат древней истории и мудрости, к тому же они имеют отношение к латыни и, безусловно, смогут лопотать на этом священном языке.
Придя к таким вразумительным выводам, губернатору оставалось сделать уже немногое, а именно: издать приказ и приступить к воплощению задуманного. Это вскоре и последовало. Семинарские учителя были обряжены в римские тоги и принялись за дело.
Когда Денис Иванович приезжал в сенат, то сенаторы величественно вставали со своих мест, и старейший из них провозглашал приветствие на латинском языке, которое в переводе на русский должно было примерно означать: "Приветствуем тебя, великий и единственный. Пусть свет твоей славы и мудрости падает на наше чело!"
Губернатор, обряженный в пурпурную тогу, торжественно поднимал руку и отвечал по-латыни приветливо и ласково. Но так как язык его превосходительства привык к более живым диалектам, а латинский, как известно, почитается за мертвый, древний язык, то речь губернаторская на этом языке была столь неразборчива и туманна, что мы не в состоянии сейчас установить примерное ее содержание, а тем более перевести ее на русский язык…
И так сенат существовал, и слава его сияла в Тобольске.
Но аппетит приходит во время еды, говорят словоохотливые и подвижные французы. И это совершенно верно. Денис Иванович не удовлетворился этим. Он пошел дальше. Одной ногой его превосходительство стоял как бы в далеком прошлом, а другую - решено было поставить на российскую почву и тем сблизить несближаемое…
Денис Иванович Чичерин состоял кавалером ордена святой Анны и имел соответствующее рангу одеяние. Это обстоятельство и послужило поводом к осуществлению нового замысла его превосходительства, а заодно и к посрамлению тобольского владыки. Митрополит не забыл обиды и, где это можно было, в проповедях поминал намеками о "гордыне и бесовских потехах некоего вельможи", разумея под ним, несомненно, губернатора.
В один из праздничных дней владыка решил затмить величием его превосходительство. Он готовился к торжественной службе в соборе, для чего, по его повелению, собору придали невиданное благолепие, сам митрополит и священники облачились в особо сверкающие ризы. Его преосвященство вышел служить со всеми регалиями своего сана, вокруг него все сияло. Всем этим великолепием митрополит думал устыдить Дениса Ивановича и показать, что власть светская ничто и прах в сравнении с властью духовной.
Величаво пел хор митрополичьих певчих, сияли многочисленные огни разноцветных лампад и свечей. Клубился синий дымок пахучего ладана. В соборе было тесно от молящихся.
Не было только губернатора, но митрополит с минуты на минуту поджидал его.
"Пусть узрит сие великолепие и кается гордец", - тешил себя мыслью владыка.
- Но тут по собору прошло похожее на внезапное дуновение ветерка. Множество уст тихим шелестом, подобно осенней листве, передавали друг другу:
- Идет! Идет! Невиданно!
И молящиеся в храме стали редеть и просачиваться к выходу. Прошло несколько минут, движение это заметно усилилось, - все спешили выбежать на соборную площадь, куда стремился весь город.
Через площадь шествовал губернатор в необыкновенном одеянии ордена святой Анны: в красной бархатной мантии на белом подбое с голубой лентой через плечо и при всех орденах. За ним на почтительном расстоянии следовала свита в расшитых мундирах.
Зрелище было невиданное и потрясающее. Все взоры устремились к торжественно выступающей фигуре губернатора. Задние в толпе теснили передних, как гусаки тянули шеи, чтобы хоть мельком увидеть сошедшего в натуру "карточного короля".
Толпа не могла спокойно созерцать это великолепие, она дрогнула и закричала: "Ура!"
Тогда все остальные, стоически оставшиеся в храме, не выдержали и тоже суетно выбежали на площадь. В соборе остался один митрополит с церковными служителями. Но многие из них не устояли от мирского соблазна и бросились к окнам. Они разглядывали происходящее на площади и поражались…
Сопутствуемый криками тоболяков, губернатор взошел на ступени соборного крыльца. Наблюдавшие на колокольне звонари не могли далее пребывать в стороне от всенародного восторга - они ударили в колокола. Народ пуще заревел "ура", и над толпой замелькали подкидываемые шапки.
Его превосходительство с блестящей свитой величественно вступил в храм, прошел на возвышенное губернаторское место и даже взглядом не удостоил митрополита.
Собор вновь быстро наполнился молящимися. И сколько ни старался владыка не думать о случившемся, как ни тужился он придать блеск богослужению, однако видел, что народ с большим вниманием разглядывал "карточного короля", нежели молитвенно смотрел на иконы.
Губернатор и его свита терпеливо выстояли обедню и повернули к выходу. На площади началось невыразимое: гремело "ура", люди протискивались вперед, хватали руки его превосходительства и лобызали их. Денис Иванович не скрывал от своих подданных торжества, на лице его блуждала счастливая улыбка.
Ликующие обыватели проводили губернатора до его дворца и долго еще не расходились. В небе засверкали звезды, и окна губернаторского дома озарились светом, - начался шумный бал, а на улице суетились тоболяне, горячо обсуждая событие.
Не все, однако, радовались торжеству Дениса Ивановича. Одно из главных лиц во всей этой истории, митрополит Павел, не мог далее стерпеть всенародного унижения своего высокого сана и позволил себе в проповеди "о блудном сыне" нелестно отозваться о губернаторе.