Вдоль частокола бежал нагой исхудалый мужик с выпученными от ужаса глазами и выл от боли. Злой волкодав Ратай настигал бегущего и рвал икры. Лохматый кат с сыромятной плетью бежал рядом с истязаемым и, когда тот останавливался, жгучими ударами подхлестывал его.
Профессор зажмурил глаза и отошел от окна.
В эту пору в горницу вошла синеглазая прислужница. Гость не утерпел и спросил ее:
- Поведайте, любезная, сколь велико преступление сего разбойника, ежели его так мучительно истязают?
Молодка вспыхнула, потупила глаза.
- Эх, барин, да это вовсе и не разбойник, а жигарь. Хозяин пожелал испоганить его девку, а она не далась. Вот его и пытают за то…
Она замялась и покосилась на темную дубовую дверь:
- Только вы, барин, - об этом…
Профессор разбудил Гумбольдта и рассказал ему о виденном. Оба немедленно засобирались в дорогу.
Господина Розена больше не радовали восхитительные виды, перо валилось из рук. Может быть, по этой причине и дневник остался недописанным.
Путешественник Гумбольдт мрачно молчал. Плотно сжав губы, он сухо откланялся хозяину, и гости уехали.
Заводчик прищурил глаза и усмехнулся вслед:
- Ишь ты! До чего жилы тонкие, ровно скрипичная струна. Не выдержали суровости нашей жизни! Эге!
В душе заводчика отъезд ученых гостей вызвал облегчение.
"Немчишки-соглядатаи, - опасливо подумал он про себя. - Насмотрятся тут и сбрехнут, что не к месту на людях. Ладно удумали мин геры. Уехали, покатились; скатертью дорога!"
На радостях хозяин наказал истопить баню.
Четыре молодки под вечер сволокли хозяина в мыльню, разоблачили и усадили его в дубовое корыто, наполненное приятной теплой водой. Девки старательно терли и намывали тучное тело хозяина, даже вспотели от усердия. Довольный заводчик плескался в воде и кряхтел.
После омовения он вышел в предбанник и жадно выпил ведерный жбан холодного квасу. От его багрового, распаренного тела клубами валил пар. Прислужницы завернули утомленного хозяина в простыни и уложили на лавку. Настал час самозабвенного отдыха.
В щели предбанника золотились последние лучи заходящего солнца. Мимо раскрытой двери мелькали низко летающие стрижи.
"Экая благость, - сладостно думал хозяин. - Будет вёдро, и, хвала богу, соглядатаев сбыл".
В эту минуту блаженного покоя в предбанник ввалился заводский приказчик - широкоплечий, нелюдимый кержак. Он сопел, топтался у порога, как неуклюжий медведь. Кержак многозначительно поглядел на хозяина и на дверь мыльни.
В бане на полке в густом пару хлестались вениками молодки.
- Закрой! - показал хозяин на дверь в баню. - Ну, докладывайся, пошто приволокся? Случилось что?
Приказчик закрыл дверь, скинул шапку.
- Беда, господин! - хрипло выдавил он.
Хозяин сбросил простыни, вскочил.
- Ну!
Из-под густых бровей приказчика сверкнули нелюдимые глаза. Он засопел, разгладил бороду и сказал угрюмо:
- Троих пымал, а четвертый угребся, жильный бес, и челобитную на тебя, хозяин, уволок.
- Девки, облачать! - заревел заводчик, и глаза его налились злобой. - Я им покажу челобитье! Я им…
Он задыхался от ярости. Девки мигом облачили его. Красный, распаренный хозяин выскочил за порог бани и заорал на весь заводский двор:
- Плети! Ратая!
На его зов с высокого крыльца сорвались и бросились навстречу дядька-кат и серый волкодав Ратай.
2
Рассвирепел-залютовал хозяин, разослал во все концы конные дозоры. С усердием они обшарили горы, чащобы, болотистые зыбуны да изрыскали тайные тропы, но беглец-челобитчик как в воду канул. Ушел удалец и унес горькую жалобу на заводчика.
Задержанных утеклецов-бедолаг заковали в тяжелые дубовые колодки и бросили в яму. Хозяин и кат отводили душу на несчастных; каждый день они спускались в глухое подземелье и чинили расправу: жгли каленым железом пятки, полосовали кошкой, подпаливали бороды, но молчали бедолаги. Ни одним словом, несмотря на страшные муки, не обмолвились.
По утрам на шихт-плац сгоняли всех заподозренных и секли кошками. Еще пуще обезумел от крови заводчик. На избитых, измордованных натравливал он пса-волкодава. Пес рвал икры, опрокидывал людей на землю и грыз. Троих унесли с шихт-плаца замертво с изорванными глотками. По заводу прошел глухой слух, что темной ночью кат сбросил с плотины грузные рогожные кули. А пока шли суд и расправа на заводе Прокофьева, утеклец-челобитчик достиг города Екатеринбурга. После долгих мытарств добрался до горного начальника и вручил ему мирскую жалобу. Жаловались в ней работные, что Прокофьев обременяет людишек непосильной работой, истязает их нещадно, а баб и девок берет себе на утеху. Горная канцелярия всколыхнулась - учуяли приказные в этом деле доходную статью. Давненько добирались они до денежной кассы заводчика, да причины не находилось. А тут челобитная подоспела - само счастье шло в руки.
По жалобе проворно нарядили следствие; на завод наехали горные начальники и стали допрашивать работных и потерпевших девок. Все в один голос показали на безмерное утеснение. Следователи жили на заводе долго, тянули допросы, изводили бумагу.
Заводчик не дремал, умчал в Екатеринбург и пробыл там с месяц.
В скором времени на завод пришел указ, а в нем предписывалось: крестьян, которые изобличены в неповиновении, наказать плетьми и сдать в солдаты. Девок за блудодейство предать церковному покаянию, а заводчика поручить наблюдению предводителя дворянства.
Дабы неповадно было в дальнейшем возмущать народ, закованного в кандалы челобитчика-ходока под сильным караулом доставили на завод и сдали на внушение заводчику.
Измученный, избитый работный предстал пред грозные очи владельца. Суд был скорый и беспощадный. На ранней зорьке по приказу заводчика кат вывел бедолагу за ворота и пустил бежать.
Вдогонку за несчастным натравили пса Ратая.
На валу собрались мужики и заводские бабы. Глядя на эту гнусную картину, бабы утирали слезы.
Работные угрюмо молчали.
3
Не прошла и неделя, как на заводе случился новый переполох. Нежданно-негаданно с ночи исчез пес Ратай. Днем волкодав, как тень, следовал по пятам хозяина, а вечером ложился в коридоре у порога хозяйской спальни - стерег его крепкий сон.
И вдруг обнаружилось - нет Ратая. Поднялась суета, кричали, свистали, - пес не отзывался. Хозяин насупился, помрачнел - почуял неладное.
После недолгих поисков пса нашли в темном сарае. Ратай, тихо раскачиваемый ветерком, висел на пеньковой веревке. У раскрытых ворот сарая расхаживала ворона и призывно каркала.
Пса вынули из петли, положили на землю. Подошел хозяин. Все притихли. Заводчик склонился и тоже долго молчал. Потом встряхнулся, крикнул, озлобясь:
- Так вот что с моим верным другом сделали. Погодите же!
Уйдя в хоромы, хозяин вызвал к себе попа. Заводский попик отец Иван немедленно явился на зов владельца. В серой домотканной рясе, худой, с испитым лицом, попик боязливо переступил порог хозяйской горницы и заискивающе поклонился.
Хозяин сидел в широком покойном кресле, опустив на грудь голову.
- Изволите звать, батюшка, - прервал щемящую тишину поп.
Заводчик поднял глаза.
- Батя, беда стряслась! Сгиб мой верный друг Ратаюшка, - голос хозяина задрожал.
- Добрый был пес! - вздохнул поп. - А только вы не извольте кучиться, то все ж псина, а не человек.
- Как так? - вспыхнул хозяин. - Ведомо тебе, батя, что пес мой получше человека берег меня! Они, они, работные, его сничтожили! - закричал заводчик. - Так я ж покажу, как превысоко стоит мой пес. Слушай, батька, пса я упрятаю в домовину, а ты панихиду отслужишь, да на заводское кладбище его отнесем.
Поп вылупил глаза.
- Сегодня заупокойную отпоешь! - поднялся с кресла заводчик.
Поп скрестил на животе руки, собрался с духом, осмелел.
- Увольте, милостивый. Скотину, а наипаче пса, канонами православной церкви не дозволено покоить на людском погосте. Не могу.
- Как? - вскипел заводчик, сжал кулаки и тяжелым шагом пошел на попа. - Как ты смеешь мне в том отказывать? Я тут царь и бог. Убью! - заскрипел он зубами.
Поп испуганно пал на колени.
- Расказните, не могу! Лучше прикажите принять мученическую смерть, чем господа обидеть.
- Дурак, сот пять отсыплю, хорони пса! - не отступал хозяин.
- Ох, и велик соблазн, - вздохнул поп, - да не могу. Ох, не могу! Расстригнут меня.
- Кто?
- Известно кто, митрополит. Ох, пощади, батюшка!
Хозяин прошелся по горнице, кивнул головой:
- Ладно, поговорим и с митрополитом!