Комсомольский участок находился на пологом склоне холма. Внизу, у его подошвы, светилось голубое озеро. Из камышей то и дело вылетали утки, они кружились над зеркальной гладью, с разлета опускались в воду и плыли, гоня впереди себя две маленькие волны. К ним стремительно бросались в малахитовом оперении красавцы-селезни. Утки начинали нырять, бегать по воде, хлопать крыльями, а селезни самодовольно крякали. И вдруг, словно по команде, все, стаей, взмывали вверх и летели в сторону колхоза.
Корреспондент, увязая по щиколотку в рыхлой земле, шагал к Полинке.
"Чего это он идет ко мне?" - удивленно подумала Полинка и вынула из выреза платья тяжелые серебряные часы на черном шнурке. До конца перерыва оставалось еще семь минут.
Ветлугин поздоровался и вынул записную книжку.
- Давайте побеседуем.
- Мне работать надо, - смущенно улыбнулась Полинка.
- Хорошо, тогда поговорим в перерыв. У вас будет перерыв?
- Через каждый час, на пятнадцать минут.
- Вот и прекрасно, - Ветлугин убрал книжку и прошел к озеру. Там уселся на старый плот и стал глядеть на Полину.
Не так-то легко было пахать на склоне. Под гору лошадь шла быстро, но как тяжело было ей тащить плуг в гору! Лошадь то и дело останавливалась, задние ноги у нее дрожали, на шее натягивались толстые жилы. Для того, чтобы ей легче было взять плуг с места, Полинка, напрягаясь, с трудом оттягивала плуг назад, и тогда лошадь брала с разгона. Уж больно тяжелый был склон. Да еще эти межи! Земля на них жесткая, как камень. А перепахивать надо. "Все поля надо перекроить по-своему", - сказал Кузьма Иваныч. "И перекроим, и перекроим", - упрямо сдвинув брови, думала Полинка, изо всех сил оттягивая на себя плуг и краснея от натуги.
Медленно плыли на запад облака. Зеленоватая вода шевелилась у берега. Ветлугин думал о том, как тяжело поднимать разрушенное войной хозяйство, сколько надо положить сил и отдать времени, чтобы снова, как и до войны, люди зажили хорошо и счастливо. Он любил свою работу, ему ничего не стоило пройти сорок километров до далекого колхоза, познакомиться с людьми, помочь им выпустить "боевые листки" или стенную газету, узнать новое, что есть у них в труде и в быту, и написать статью, а потом следить, как его статья принимается людьми, как хороший опыт работы распространяется по другим колхозам.
Как и всякий журналист, Ветлугин мечтал написать книгу. Это должна быть повесть о колхозниках. Много интересного он увидел в их жизни, немало было исписано им записных книжек, и можно бы уже сесть за письменный стол, но Ветлугин все оттягивал. "Самое важное для хорошей, нужной народу книги - это отразить то лучшее, что есть в наших людях, - думал он, - найти в повседневном ростки нового, которые завтра станут общими для всех людей". И он искал это новое в коммунистах, в комсомольцах, в передовиках сельского хозяйства.
В перерыв Ветлугин подробно расспрашивал Полинку. Сначала она смущалась, потом разошлась, рассказала, как организовалось звено, как они собирались по вечерам и засиживались до поздней ночи, беседуя с агрономом ("Вы непременно напишите про Александру Васильевну, она очень хорошая…"), как собирали золу, яровизировали картофель. Ветлугин только успевал записывать.
- А теперь расскажите о себе, как вы пашете, - сказал Ветлугин.
Полинка вздохнула:
- Плохо работаю. Вчера на комсомольском собрании ругали.
- За что?
Полинка рассказала. Ветлугин задумался, потом улыбнулся:
- Вы хорошо работаете; я немножко разбираюсь в пахоте, и уверен, что на следующем собрании вас будут хвалить.
- Ой, тоже скажете… хвалить. Меня хвалить не за что. Вот Вася Егоров, тот хорошо работает, или Костя Клинов, а меня только ругают…
Ветлугин весело рассмеялся и, ласково посмотрев на Полинку, крепко пожал ее сильную руку. От нее он направился к Насте, на сидоровский клин.
7
Кузьма сразу почувствовал что-то неладное и в том, как на него посмотрел Емельянов, и в том, как отрывисто бросил "садись", и даже в том, как потеснился, усадив его рядом с собой.
Был уже вечер, утки, низко летя над лесом, возвращались с озер на болота. Лес потемнел, насупился. Ветер похолодал. Кузьма рассеянно посмотрел на первое поле, - там еще работал Степан Парамонович. Склонясь над плугом, он шел походкой древнего пахаря. Слабо, сквозь шум мотора, долетал злой голос Елизаветы. Длинные тени деревьев, кустов, камней ложились в ту сторону, куда шла машина.
Емельянов пошевелился, и немного спустя раздался его голос:
- Колхозники требовали собрания?
- Щекотов требовал, - подчеркнуто ответил Кузьма, - от остальных не слыхал.
- Почему не провел собрание?
- Незачем было проводить.
- Вот как? Ладно. Давай к дому председателя, - сказал Емельянов шоферу.
Въезжая в деревню, повстречали Поликарпа Евстигнеевича. Он снял шапку и что-то крикнул, посторонившись от машины. Кузьма нагнулся к нему, но машина уже промчалась. Так он и не услыхал, что кричал Хромов, но, оглянувшись, увидел, как Хромов идет за машиной, все еще не надевая шапку. "Остановить бы надо", - подумал Кузьма, но почему-то не остановил и только сильнее вдавился в кожаную обивку сиденья.
- Дома никого нет? - спросил Емельянов, входя в избу.
Кузьма отрицательно покачал головой.
Секретарь райкома набил трубку, вмял пальцем коричневый табак, прикурил от зажигалки, поправил широкий ремень с двумя рядами черных дырочек, туго охватывавший живот, и посмотрел на Кузьму.
- Что ж ты делаешь? - негромко спросил он, даже как бы с сочувствием.
Кузьма пристально взглянул на него, тоже поправил ремень, широкий, с двумя рядами дырочек, но не такой новый, как у Емельянова, и раздельно сказал:
- А что я делаю?
Емельянов пристально посмотрел Кузьме в глаза.
- Вот что, Петров, я горжусь тобой, в пример многим ставлю. Мне нравится твоя хватка, настоящая, гвардейская. Мне нравится, что ты в первый же год решил сделать колхоз передовым. И поэтому судьба твоего колхоза особенно волнует меня. А сегодня я встревожился… Как это у тебя получилось так нескладно с огородами? Ты что же это, один все вопросы решаешь?
- А что нескладного? - настороженно спросил Кузьма?
- Почему ты не даешь людям работать на огородах?
- А потому, что для меня главное - провести весенний сев на колхозных полях, а не на приусадебных участках, - твердо ответил Кузьма. - Если я сейчас займусь огородами, я не справлюсь с посевным графиком…
Емельянов глубоко вздохнул.
- Плохо то, что ты себя так ведешь. "Я сейчас… я не справлюсь", Я… я… А народ-то, что же, по-другому думает? Ведь, наверно, так же, как ты? Так почему ж ты все на себя берешь? Вот, если бы ты советовался с людьми, так не пришлось бы мне сегодня выслушивать от людей жалобы…
- Щекотов жаловался?
- А что ж, хотя бы и Щекотов…
- Ну, ему свой огород дороже колхозного дела, - запальчиво ответил Кузьма.
- А что ты сделал, чтобы ему свой огород не был дороже колхозного дела? Или ты считаешь, что Щекотов не прав, когда на тебя жаловался? По уставу он имеет право на огород…
- Не один он имеет такое право, всем оно дано одинаково, да только не все так смотрят на дела нашего колхоза, как Щекотов. Почему-то другие не жалуются…
- Надо, чтобы никто не жаловался. Ты руководитель, ты должен не забывать, что с общественными интересами колхозников надо еще сочетать и личные. Ты должен понимать - человек уехал с родного места. Это не так-то просто - расстаться с деревней, в которой родился, вырос, женился, детей нарожал. Не так просто, но человек решился! Не помню у кого, кажется, у Чехова, сказано, что переселенцы - герои. Правильно - герои. И их надо любить и уважать. Государство создало им все условия, чтобы они скорее полюбили новую землю: освободило их от налогов, дало большие огородные наделы, скот, дома. А что делаешь ты? Выходит, наперекор постановлению правительства идешь?
- Мне ясно одно, - Кузьма встал: - надо в первый же год сделать колхоз передовым, богатым. Если такой колхоз будет, - переселенец полюбит новую землю.
- Правильно. Но прежде чем появится такой колхоз, ты с твоими методами многих настроишь против себя. Надо не командовать, а вместе с народом создавать такой колхоз. Я знаю, что таких щекотовых в твоем колхозе немного, но они есть. Это не значит идти на поводу у них. Нет… Но это не значит и насильно, против их воли, заставлять отказываться от своих огородов. Если бы ты провел собрание, поговорил по душам с людьми, рассказал бы, чего ты хочешь, объяснил бы им, какие от них потребуются усилия, чтобы в первый же год колхоз стал передовым, так я уверен, что сегодня бы мне Щекотов не жаловался и Егоров не говорил, что ему непривычно без огородов. Вот в чем дело!
- Не понимаю, чего еще надо людям. Мы пятьдесят гектаров разминированной земли поднимаем. Это в десять раз больше огородных наделов. Весь урожай пойдет нам же! Так чего ж тут возиться с огородами?
- Правильно… Вот, если бы ты об этом сказал людям, доказал свою правду, так все было бы хорошо. Но ты же этого не сделал! Ты про себя держишь все эти доводы. А теперь изволь завтра же провести собрание и сказать, что те, кто пожелает, могут приступить к обработке своих огородов.
- Этого я не могу сделать! - вскричал Кузьма. - Это значит поставить под удар встречное обязательство!