- Не знаю… - чуть слышно ответил Костя.
14
В школе было шумно. Надежда Александровна в десятый раз заставляла Николая Субботкина пройти пять шагов по сцене в рассеянной задумчивости, потом как бы очнуться, удивленно воскликнуть: "Вера!" - и броситься к Груне, раскрыв объятия. И каждый раз, пройдя пять шагов и "как бы очнувшись", Николай вместо того, чтобы выбросить руки вперед, бессильно опускал их и смущенно улыбался. Он никак не мог решиться обнять Груню. А она, словно чувствуя свою неприступность и видя его растерянность, насмешливо улыбалась.
- Дорогой мой! - восклицала Надежда Александровна и бежала к Николаю, не отрывая от пола ног, седенькая и маленькая. - Ну неужели вы не можете понять простой вещи. Вот, смотрите… - Она шла несколько шагов, "как бы в рассеянной задумчивости", потряхивая белой головой, потом, внезапно остановившись, кричала: "Вера!" - и бросалась к Груне, обнимала ее и прижималась щекой к ее плечу. Потом опять отходила на середину сцены и, тяжело дыша, говорила: - Ну, что здесь трудного, подойти и обнять девушку.
Николай переступал с ноги на ногу и робко поглядывал на Груню. А она стояла и нетерпеливо теребила цветной платок, покусывая губы.
- Нет, не могу, - безнадежным голосом говорил он.
- Да почему же не можете, это ведь так просто. Ну, представьте себе, что вы не видели в течение всей войны свою сестру и вот сейчас встретили. Ну, как бы вы поступили? Покажите, как бы вы поступили.
Но Николай не мог показать. У него никогда не было сестры.
- Ну, хорошо, сестры у вас нет. Ну, как вы встретились с матерью?
Николай демобилизовался в июле. Когда он пришел домой, мать работала на колхозном поле; пройдя прогоном, он увидал ее среди фиолетовой ботвы картофеля. Бросив на землю заплечный мешок, Николай на носках подкрался к ней и, схватив за плечи, крикнул: "Здравствуй, мама!" - Василиса так и присела.
- Не могу играть такую роль, - проговорил тихо Николай. - Прошу заменить Никандром.
Господи, как будто я не знаю, кем его можно заменить. Да ведь в том-то и дело, что ваш рост очень устраивает меня как руководителя. Неужели я не понимаю простых вещей. К тому же вы красавец: осанка, ястребиный взгляд, наконец, усы. Все это замечательно.
Николай крякнул и, чтобы скрыть замешательство, закашлялся. Полинка захохотала. Она-то понимала, в чем дело, а вот Надежда Александровна, хоть и старенькая, а не понимает. А может, потому и не понимает, что старенькая? Полинка за свою игру была спокойна, на сцене она должна была появиться всего три раза, каждый раз с криком: "Фронтовики пришли!" И все три раза она так оглушительно кричала, так таращила свои рыжие глаза, что Надежда Александровна только диву давалась и затыкала уши, зато Полинка была довольна. Что-что, а из-за нее спектакль не сорвется в день выборов.
- Ну, попробуйте еще раз, - уговаривала Николая Надежда Александровна, - посмотрите, какая замечательная девушка Груня. Представьте себе, что вы действительно в нее влюблены, что вы давно ее не видели и вот встретились. Ну, представьте!..
Николай с отчаянием взглянул на Груню. На ней было зеленое платье, на ногах туфля с высокими каблучками, и через плечо на грудь свисала тяжелая русая коса.
- Долго мне так стоять? - красиво усмехнулась Груня. - Я в памятник могу превратиться.
Полинка фыркнула. Вдруг в класс ворвался Никандр.
- Надежда Александровна, отпустите Субботкина, надо втащить мотор в избу Кузьмы Иваныча, - выпалил он.
Николай не стал ждать, когда учительница разрешит, схватил со стола шапку и спрыгнул со сцены. Грунька досадливо тряхнула головой.
- Ничего из этого артиста не выйдет, - сказала Полинка, как только дверь закрылась за Субботкиным.
- Много ты понимаешь, - неожиданно вступилась за него Груня, - он все может сыграть, если захочет. Просто ломается, и все…
Странная вещь происходила в душе Груни. Ей нравился Николай, нравилось, как он при встрече с ней начинал нести от смущения околесицу, даже усы его нравились. Но стоило только ему появиться, как неведомо откуда, сам собою, брался смех, колкие злые слова, пренебрежительное движение плечами. И вместо того, чтобы приветливо улыбнуться Николаю, Груня насмехалась над ним, а потом уходила и досадливо кусала губы, вспоминая о том, что наговорила Николаю. Иногда ей хотелось бросить работу, побежать к нему. В такие минуты казалось, что она любит его, а через час она успокаивалась, и Николай казался ей смешным. "Нет, такая любовь не бывает, - думала она, - если любишь, так это, значит, отдай свою жизнь за любимого человека. А разве я отдала бы за Николая? Нет, не отдала бы, - решала она, - а может, и отдала бы…
Как-то, возвращаясь из леса поздно вечером, Груня поотстала от сестер. За день умаялась. Вечер был тихий, морозный, на западе чуть приметно догорала алая полоска. Светила полная луна. Груня думала о том, как хорошо будет, когда отстроят избу-читальню; тогда можно по вечерам собираться в ней, потанцовать, и никто не скажет: "Пора кончать", - как говорила каждый раз мать Никандра. Так она шла и думала и не заметила, что рядом с ней идет Николай.
- Разрешите спросить, Груня, - негромко сказал он, посматривая на нее сбоку.
Груня озабоченно взглянула вперед: ей очень не хоте" лось, чтобы ее увидали сестры, - и ускорила шаг.
- Скажите, пожалуйста…
Но она резко оборвала его.
- И чего пристал? Иди, куда шел. - И сразу ей стало нехорошо от этих слов, и она пожалела, что они вырвались у нее.
Николай посмотрел каким-то страдающим взглядов и горько сказал:
- На фронте, Груня, я часто мечтал о будущей жизни, и всегда мне казалось, что люди после войны будут очень внимательны друг к другу. - И, не взглянув больше на Груню, быстро зашагал вперед.
Весь остальной путь до дому она жалела Николая, жалела себя за то, что ее никто никогда не полюбит (и так ей и надо!), и думала, что Николай с ней не станет говорить. Может, так бы оно и было. Но у любви есть свои законы: когда бежишь к ней навстречу, она убегает от тебя, но когда убегаешь от любви, она бежит за тобой. Именно в этот вечер Николай понял, что безнадежно влюблен. Но ведь этого Груня не знала, она шла и терзалась, давала слово больше не обижать Николая, а на другой день, повстречав его, не удержалась и опять начала сыпать колкостями и, когда он ушел, опять досадовала на себя. Но сколько бы она сама ни смеялась над Николаем, другим смеяться над ним она не разрешала.
Вот и теперь, стоило только Полянке сказать, что артиста из Николая не выйдет, как Груня сейчас же стала его защищать.
Полинка хитро посмотрела на сестру:
- Может, он только на сцене не умеет, - сказала она и выскочила из школы. Она направилась к дому Клиновых. С утра еще ее занимала мысль: "И чего это Павел Клинов стучал в сарайчике топором?" Почему-то Полинка была уверена, что Клиновы готовятся к отъезду. Марфа прямо сказала: "Мы сюда ехали не на поруганье, недорого возьмем и повернем оглобли обратно!" Может, уже и приготавливаются повернуть оглобли, ящики сколачивают. Что ж, убытка особого не будет колхозу от того, что Клиновы уедут, но все же лучше наперед знать про их отъезд и как следует поговорить с Костей по комсомольской линии.
На улице было очень тихо. Луна стояла высоко над Полинкиной головой. Ее ровный бледный свет делал и дома, и деревья, и заборы легкими, расплывчатыми. Полинка перебежала дорогу и посмотрела на клиновский дом. В окнах было черно. Как и во многих здешних домах, ограды не было. От крыльца до скотного сарая и к дровяному складу тянулись две черные тропки. Полинка оглянулась и вбежала во двор. Снег завизжал под валенками. Она насторожилась, но окна спали, и Полинка, не опасаясь, что ее услышат, потянула на себя дощатую дверь, ту самую дверь, которая когда-то висела у них в каменном сарайчике. Зажгла спичку. Сначала она ничего не увидела, яркий свет ослепил ее, а потом разглядела поленницу дров от пола до потолка. Полинка прошла в конец ее, заглянула в простенок да так и вскрикнула от удивления. В простенке, в большом новом ящике, лежала калийная соль. Она тускло мерцала при неровном пламени спички. Огонь прижег пальцы и погас. Стало темно. Полинка наощупь нашла соль, взяла полную горсть и опрометью бросилась на улицу.