Через минуту Лена была возле Груздева. Она тяжело дышала открытым ртом.
- Вот тебе и спортсменка! Запыхалась вся. Носом дыши, носом, - посоветовал Груздев. - Нахватаешься холоду.
- Я же не скалолаз, - все еще не переведя дух, ответила Лена. - Непривычно в гору взбираться… Гуляем вот тут, - не зная что еще сказать, закончила она.
- И я подышать вышел, перед сном. Катя - это Кудрявцева?
Лена кивнула:
- Помощница моя, правая рука!
- Знаю, знаю. Как вспомню о вас - так и про большой бетон сразу же. Прытки были молодицы! А теперь прыти ото всех нас потребуется еще - ой-ей-ей!..
Груздев отошел в сторону, потом повернулся, посмотрел пристально и проговорил раздумчиво, как бы про себя:
- Осталось немного, да и не слишком мало. Как говорят, начать да кончить… Я думаю, сладим. Не впервой.
- Конечно, сладим, Илья Петрович! Были бы блоки и бетон.
- Будут, Елена Андреевна, будут. Ну, счастливого отдыха! - Груздев протянул крепкую руку и добавил: - Гляди, чтобы твоя Катя в полынью не шлепнулась.
Он ушел, неторопливо, по-хозяйски ступая по рыхлой наледи, чуть склонив голову, не глядя вперед и, как решила Лена, - занятый своими многими думами.
А думал Груздев в эти минуты об одном: о вечной молодости жизни, не своей - она давным-давно ушла, и только воспоминания остались о ней, пусть ясные, как утро погожего дня, ничуть не затуманенные временем, - а именно о вечной молодости.
Как в прежние годы, так и сегодня все прибывает и прибывает в жизнь юная поросль. Только вчера гомонили под окнами мальчишки и девчонки, а глядишь, они уже - юноши, девушки; серьезно задумываются о самостоятельных путях-дорогах. А как по ним пойдут - твердо ступая и смело глядя вперед, преодолевая препятствия, которых хоть отбавляй, или - робко, неуверенно, пасуя перед трудностями, уступая им? Ведь только подумать, сколько надо набить шишек на лбу, прежде чем все станет ясно и все просто, а если и не станет, то потом, с годами, способнее будет преодолевать все неожиданности и невзгоды. И, конечно, тем способнее, чем яснее цель и крепче вера в свое призвание.
Никто другой, кроме тех, кто видел смену многих лет и зим и научился хоть бы сколько-нибудь понимать жизнь, не может наставить на верный путь таких, как Лена и Катя Кудрявцева.
Груздев вспомнил о скором приезде жены. Вот и она всю себя отдала юному поколению - детворе. Но детство детством, а школа трудовой, самостоятельной жизни - совсем другое дело.
Воскресное утро началось, как обычно, с назойливых звуков радиолы. Лена уже давно слышала надоевшие мелодии, а проснуться не могла. Наконец она открыла глаза, недобрым словом помянув молодую врачиху Нину, которая жила в соседней комнате. "Далась ей эта музыка. Хоть бы в воскресенье отоспаться". Потом вспомнился вчерашний вечер, встреча с Груздевым и все, что произошло после того, когда он ушел.
Катюха все-таки выкупалась в полынье, докружилась на льдине до того, что поскользнулась и угодила в воду. Лена едва вытянула ее на берег, а когда пришли в общежитие, у Кати не попадал зуб на зуб. Телогрейка задубела на холоде. Катя сбросила ее, отстегнула юбку, которая слетела вниз и колоколом встала на полу. Хорошо, что в душевой оказалась горячая вода. Докрасна распарилась Катя. Она шумно ворвалась в комнату и принялась тормошить задремавшую Лену.
- Не спишь ведь! Лен! Вижу, что не спишь. Вставай, лечиться будем… Ну, погоди, - пригрозила она, раздирая гребнем волосы, - сейчас я тебя оживлю!
Она навалилась на Лену разгоряченным телом, стала лохматить ее волосы. Лена увидела озорные Катины глаза, смеющийся рот, ее розовую шею, тяжелые, налитые груди.
- Растормошу, растормошу лежебоку. Ишь - не вовремя улеглась. Лечиться надо. Вот и чекушечка, что давеча купила, пригодится.
Пришлось встать. А Катя ходила по комнате шумливая, возбужденная: сняла с гвоздя теплый халат, надела его поверх ситцевого, подпоясалась косынкой и уселась за стол.
- Что есть станем? - спросила она, ставя на стол чекушку, никелированный кофейник, и сама же ответила: - Есть селедка и вчерашний сыр. Вот они, за окном.
Она переложила на стол свертки, ловко сдернула ножом пробку, налила водку в стаканы.
- Ну, давай! - Катя подняла стакан, держа его кончиками пальцев за самое донышко, медленно поднесла к губам и так же медленно, маленькими глотками, выпила до последней капли, потом опустила голову, тряхнула упавшими на лоб мокрыми кудряшками и выдохнула: - Ух!.. Жжет!
Катя отрезала кусок селедки, разодрала его надвое и стала аппетитно есть. Она долго и старательно жевала, склонив голову и глядя неподвижными глазами в одну точку. Не переводя взгляда, она протянула руку: оторвала клочок газеты, промокнула губы и странно усмехнулась.
- Лен, а Лен! До чего же чудная жизнь… Сижу вот с тобой. А могла и не сидеть, не говорить. Ой, и жутко там… бр-р-р… А ты выпей хоть глоток за спасенную душу.
- Знаешь ведь - не пью. Где жутко?
- В полынье. Только раз окунулась, а показалось, пробыла там всю жизнь. Не поверишь - все вспомнила, единым разом все: и Касатку нашу, какая раньше была, и мать с отцом, молодых еще, и утопленника, которого в этом самом месте со дна достали, когда я еще девчушкой по берегу бегала. Я и в то время утонуть могла. Был такой случай. Дед Степан за волосы вытащил. И сегодня, кабы не ты… Ничего-то человек не знает, что его ждет. Я об этом часто думаю, потому и живу так, чтобы побольше успеть… Точнее - хочу так жить.
Теперь Катя безмятежно спала, с еле приметной улыбкой, закинув руку за голову; мерно вздымалась ее грудь.
Еще немного полежав, Лена соскочила с кровати.
Она прошла на цыпочках к окну, отдернула штору. Яркий свет ударил в глаза. На дворе стоял солнечный день. С карниза крыши летела золотистая капель. По тротуарам и по дороге неторопливо шли люди, не в спецовках и ватниках, как в будни, а в пальто и шубах. Внизу, у входа в общежитие, тренькала гитара, слышались смех и говор парней. "Который же час?" - подумала Лена и, взглянув на будильник, ахнула. Они проспали чуть ли не до двенадцати.
- Эй, подъем! - крикнула Лена, но Катя и не подумала открыть глаза.
- Подъем, подъем! - повторила Лена, резко разводя руки в стороны и назад. - Вставай, в кино опоздаем.
Катя села, поднесла к глазам кулаки, уставилась на Лену.
- Физкульт-привет! - Она широко зевнула и проговорила нараспев: - Ну и красавица ты у меня, Ленка! А-фро-ди-та! А мостик сделаешь?
- По заказу?
- Хоть бы и по заказу.
- Ну разве что для тебя.
Легко оттолкнувшись ногой, Лена сделала стойку и, медленно опустив согнутые под прямым углом ноги, коснулась носками пола.
- Молодчина! - выдохнула Катя. - Фигурка у тебя - позавидуешь!
Лена снова оттолкнулась ногой и, описав круг в обратном направлении, встала.
- Давай, давай, поднимайся. Как самочувствие? Не заболела?
- С чего это?
- Забыла, как в полынью ныряла?
- Такое забудешь… Дуреха я. Вечно меня куда-нибудь занесет. Но ничего, я крепкая. В деревне, бывало, чуть не до снега босы бегали. - Все это Катя говорила, отыскивая в шкафу одежду поновее и понаряднее. Она надела пестрое платье с оборками на груди, оглядела себя в зеркале: - А что, я баба-то ничаго!
- Чем красоваться, прошла бы лучше по комнатам. Напомнила бы девчатам про культпоход.
Лена поставила на стол чашки, насыпала из кулька в стеклянную вазочку сахарный песок.
- Пойду, - ответила Катя. - Это нам просто. Не думай - от кино никто не откажется. Да и деньги плачены. А Нинка-то чего разгулялась? Крутит и крутит шик-модерн. Хоть бы одну русскую завела. Эй, Нинка! - Катя постучала кулаком в стену, подошла к батарее, подняла туфли, стоявшие возле нее, осмотрела внимательно, вытащила из них туго набитую бумагу. - Ну ладно, я пошла…
В дверях она столкнулась с высокой светловолосой Ниной.
- С добрым утром, рабочий класс! Кто соскучился? - спросила она певучим голосом.
- С тобой соскучишься! Весь дом переполошила. Воскресенье ведь…
- И правильно сделала. Режим надо соблюдать. Дрыхнете до полудня. - Отвернувшись от Кати, она обратилась к Лене: - У вашей бригады культпоход?
- Как всегда. А что?
- Нет ли лишнего билетика? Для меня выходной - самый тяжелый день. Не знаешь, куда себя деть.
Нина подошла к зеркалу, вгляделась в свое миловидное лицо, поправила пышно взбитую прическу. Весь вид ее говорил о незыблемом внутреннем покое, в движениях ее белых холеных рук ощущалась величественность. "Даже царственность", - подумала, глядя на нее, Лена.
- Коли не знаешь, куда деваться, идем со мной по комнатам. Может, кто и откажется от билета. Идем, идем, мимоза! - Катя подхватила Нину за талию, и они вышли в коридор.
В шестом часу вечера комендант общежития позвал Лену к телефону.
"Кто бы это?.."
В новеньком темно-сиреневом платьице Лена легко сбежала вниз, взяла трубку и услышала знакомый голос диспетчера:
- Подготовлен большой блок, на две тысячи кубов. Обещала выйти бригада Фокина, а пришло всего семь человек. Выручай, подними своих девчат! Самосвалы стоят, понимаешь? Бетон стынет. Ну, как? Товарищ Крисанова?!
Не отрывая трубку от уха, Лена молчала. Что ответить диспетчеру? Сказать, что бригада собирается в культпоход и что настроение у девчат совсем не рабочее? Отказаться? Нет, так нельзя. Язык не поворачивается. Но надо что-то говорить вот сейчас, не раздумывая…
- Слышу, слышу! - сказала Лена, все еще не находя решения, и лишь на повторный вопрос диспетчера ответила твердо: - Присылайте машину. Соберемся через полчаса.