Увидев начальника стройки, люди, которые работали ближе, какое-то время глазели на него с любопытством и уважением и снова принялись за работу. Подоспевший ко времени прораб доложил о количестве уложенных кубов, попросил добавить машин. Илья Петрович вместе с прорабом пошел вдоль шпунтового бортика стенки. Он и сам видел - сделано немало, уровень уложенного грунта приближался к заданной отметке.
- Молодцы! Одно скажу: молодцы! Еще дня три - и будем открывать ворота. На сей раз без музыки, но зато наверняка. "Черт с ним, с Коростелевым, - подумал про себя Груздев. - Пусть себе идет в институт. И пусть без выговора. Благо, приказ еще не подписан. Да такого, как Евгений Евгеньевич, не исправишь приказом. А стройке он не нужен, как и она не нужна ему. Без него начинали, без него и завершим".
Отогревшись в конторке и переговорив по телефону с дежурным диспетчером, Коростелев пошел искать Груздева. Портить с ним отношения ему не хотелось, тем более теперь, когда он твердо решил уйти со стройки, от всех этих бесконечных хлопот и от постоянной неизвестности о том, что принесет завтрашний день. Надо уйти и сделать так, чтобы не было приказа с выговором. За всю жизнь в его трудовой книжке не значилось ни одного взыскания. Не должно быть и этого. Тем более - за период работы на такой должности. Сейчас Илья Петрович как будто подобрел, и, если не спорить с ним, приказ наверняка будет отменен. Одно дело - поддержка в министерстве, которой можно заручиться, переговорив с бывшими вузовскими однокашниками, и совсем другое - если на тебя не поступает жалоб.
Конечно, и у Груздева репутация оказалась подмоченной. История со шлюзом имеет два конца. Отклоняться от проекта нельзя, во всяком случае, бездоказательно, но нельзя и назначать сроки с потолка. "Давай поднажмем!" - не тот стиль. В министерстве его не одобряют. В прежних спорах с Ильей Петровичем он, Коростелев, не раз оказывался прав. Его докладные в министерстве встречали доброжелательно. Поддержат его и с объяснительной запиской, которую он отправит сразу после окончательного пуска шлюза. Но, боже мой, как надоели все эти записки, постоянное противодействие силе и настойчивости Груздева, необходимость преодолевать одну сложность за другой, добиваться выполнения графиков в заданные сроки!..
Рассуждая таким образом, Евгений Евгеньевич постепенно добрался до раздельной стенки. Одним взглядом оценив обстановку, он спросил у первого попавшегося на глаза рабочего, не видел ли тот, куда прошел Груздев. Низкорослый скуластый человек бойко разбрасывал лопатой землю; он выпрямился и ответил скороговоркой:
- Наша дело земля таскать. Начальства дело смотреть, как таскам. Туда ушла, - он махнул рукавицей в сторону нижней головы шлюза.
"Вот и рабочий мог погибнуть, - мелькнуло в голове Коростелева, - рухни раздельная стенка. Любой, кто бы тут ни находился. А отвечал бы исполняющий обязанности главного инженера, а не Груздев…"
Коростелев увидел Илью Петровича, сидевшего на железобетонной плите в несвойственной ему позе: плечи сгорблены, руки уперлись в колени, голова опущена, как будто он что-то рассматривал на земле.
- Устали? - с участием спросил Коростелев.
- Сердце, - тихо ответил Груздев. - Валидол есть?
- К сожалению, нет. А вы попробуйте поглубже вдохнуть. Несколько раз. Со мной такое случается. Это быстро проходит. А еще лучше взбодриться коньячком. Могу предложить настоящий армянский. Идемте, тут до машины совсем недалеко.
Груздев молчал. Он осторожно поднялся, осторожно распрямил грудь. Острая боль в сердце перешла в ноющую, глухую. Хотелось сбросить ее, шагнуть вперед твердо и быстро, еще раз дойти до конторки, потормошить прораба, проверить, прислал ли диспетчер недостающие машины.
Он направился неторопливо к дороге, идущей через плотину, то и дело останавливаясь и оглядываясь туда, где беспрерывно разворачивались самосвалы, утюжили землю бульдозеры и приглушенно гудел земснаряд.
- Если так пойдет, можно закончить завтра, - выговорил Груздев.
- А что может помешать? Я только что говорил с диспетчером. Он понимает, что главное сейчас - шлюз.
- Не мешало бы уяснить это немного раньше. Где твоя машина?
Груздев остановился, вдохнул всей грудью свежий от влаги воздух.
- Вот она. Дежурный "газик". Садитесь, Илья Петрович. Я все-таки рекомендую вам мой рецепт.
- Ты все о коньячке? Да я же сдохну от него.
- Увидите - все пройдет. Тут важно не злоупотреблять. Рюмочки две, для тонуса. У вас, несомненно, спад сердечной деятельности. Следовательно, нужен толчок. Я же от чистого сердца. Впрочем, как знаете. Не настаиваю.
- Ну, полно, не гневайся. Быть по-твоему. Либо пан, либо пропал. Поехали!
"Газик" быстро пробежал по валу земляной плотины, вывернул на широкую прямую бетонку и минут через десять остановился у скрытого в ельнике коттеджа.
- Проходите, Илья Петрович, - сказал Коростелев. Он открыл ключом дверь, включил свет в передней и в комнате. - Сейчас вашу хворобу как рукой снимет. Сбрасывайте свой плащ. Садитесь, пожалуйста.
Груздев, никогда не бывавший в квартире Коростелева, с присущим ему любопытством оглядел поблескивающую полировкой мебель, стены, оклеенные однотонными обоями в зеленую полоску, эстампы.
- Живешь, как бог! И как тебе, бобылю, удается сохранять такой порядок?
- Заботами Ксении Александровны, Илья Петрович, - отвечал Коростелев. Он уже доставал из холодильника шпроты, сыр, апельсины. - Она - день в гостинице и два дома. Успевает обиходить и меня, и своего старика. А вот - обещанный коньяк.
- Что же, всю жизнь думаешь в бобылях проходить?
- А куда торопиться? Считаю, так спокойнее. И жить, и работать.
- Н-да. Покой - дело хорошее. Но не всегда и не во всем. Да ты не хлопочи. Как-никак - первый час.
- Собственно, у нас все на столе. Предлагаю - за шлюз.
- Эх-хе-хе, - тяжело вздохнув, отозвался Илья Петрович. - Была не была, авось полегчает.
Он отпил глоток, крякнул и потянулся рукой к апельсину. Разрезав его на четыре части, Груздев впился в сочную мякоть полными, по-детски оттопыренными губами. Он аккуратно положил корочку в пепельницу, вытер пальцы платком.
- Теперь можно и за шлюз. Пусть влетело нам обоим, но зато беды не случилось. Шут с тобой - отменю приказ.
- Разве он подписан?
- Хоть и не подписан, но решение было принято. А я, как тебе известно, менять своих решений не люблю. Да и кое-кто знаком с его содержанием.
- Соколков?
- Нет, с парткомом не обговаривал: тут и так все ясно. К чему? Да Соколков еще и не оперился, самому помогать надо.
- Так кто же?
- Лена, например.
- Ну! - Коростелев пренебрежительно махнул рукой. - Это не фигура.
- А почему бы и не фигура? Ты знаешь, Евгений Евгеньевич, для меня, например, каждый человек - фигура. Что мне не нравится у тебя, так это деление людей на фигуры и не фигуры. Откуда повелось такое? Мне помнятся еще первые наши стройки. Все мы были фигурами, в один рост. Все, кто работал. Я вот тачку катал, а начальник Волховстроя ко мне за советом шел. И я к нему заходил, коли нужда была. Запросто. На равных, так сказать, по жизни топали. А теперь к такому начальнику, как ты или я, походишь неделю кряду и не попадешь.
- Так от кого же это зависит, Илья Петрович? - с улыбочкой вставил Коростелев, вновь наполняя рюмки. - Вы начальник, в вашей возможности соблюдать это самое равенство.
Груздев словно не слышал реплики Коростелева и продолжал рассуждать:
- Ты посмотри, до чего дело дошло. Иной раз сам себе подсказываю: "Держись проще, приветливо, что ли. Перед тобой человек, такой же, как ты…" - Он похлопал себя по карманам пиджака и брюк, вытащил замусоленный спичечный коробок. - Ты при сигаретах?
- Пожалуйста, сколько угодно!
Перед Груздевым легла коробка "Фемины". Он достал сигарету, размял ее и закурил.
- А куда делась непосредственность в общении с людьми? Что, нас подменили? Допустим, ты лично - не бюрократ, не чинуша. Но сам-то посетитель каков! Заходит тише воды. Получается, что ты всемогущ, а его благополучие зависит от тебя. Такая субординация переходит в привычку. Проблема целая получается.
- Никакой проблемы, Илья Петрович. Самая обыкновенная жизнь. Каждому хочется устроиться получше, но разве сравнишь наш с вами опыт, наши знания с уровнем какого-нибудь землекопа, который и говорить-то правильно не научился? У нас, слава богу, не отменен принцип: от каждого по способности, каждому по его труду.
- Не отменен, но за всем не уследишь и не взвесишь все сразу. Еще неизвестно, кто, когда и где полезнее. Всяко бывает. Да… Ты-то небось денежки на книжечку откладываешь. Стало быть, тебе столько и не нужно. А тебе дают. И ты берешь, барахлом совсем не нужным обзаводишься или на черный день копишь.
- Вот именно, на черный…
- Но почему он должен обязательно быть, этот черный день? С чего это мы его ждем? Война? Так никакие деньги от нее не спасут. Болезнь, старость? Пособие получишь. Больному много не надо. Пенсионеру - тоже…
- А если вдруг с работой не повезет?
- Снимут?
- Предположим. Чего не бывает в нашей бренной жизни!