Межов вздохнул. Тут было что-то худшее, чем простое непонимание. Тут было легкомыслие. Совхоз, конечно, даст мяса больше, но зачем же везти на мясокомбинат свиноматок, почему не передать их в другое хозяйство, которое занялось бы только свиноводством. Например, в Уютное. Сделать Уютненский колхоз исключительно свиноводческим. Там есть такие условия.
- Подписывай, - сказал Балагуров весело. - Думай не думай, сто рублей не деньги. Чего долго размышлять!
- Размышлять есть о чем, - сказал Межов. - Вчера мы с вами не поговорили, а я хотел рассказать об одном подмосковном совхозе.
- Будто я виноват! Сам же ушел с Щербининым. Кстати, как погуляли, весело было? Я помнил, хотел поздравить, да с этим спором о коллективизации отвлекся, забыл. Ну, так что там за совхоз ты видел, расскажи, расскажи…
А рассказывать уже не хотелось, хотелось сказать, что слишком часто ты отвлекаешься, забываешь свои же дела, свои же слова, снуешь взад-вперед, как стриж.
- Совхоз я видел настоящий, - сказал Межов. - Именно таким должно быть советское хозяйство. А мы произносим слово "совхоз" и не думаем о его смысле.
- Ну, не прибедняйся, твой совхоз не так уж плох, в передовиках идет.
Межов поморщился:
- Передовик, из убытков не вылезает. Вы знаете, сколько в "Белой даче" земли? Сорок гектаров, только сорок! А прибыли он дает около десяти миллионов!
- Не заливай! - Балагуров недоверчиво, но жадно насторожился: он любил новости, равные чудесам. - Это же на каждом метре земли червонец должен расти. Чем они занимаются?
- Земля у них под парниковым хозяйством - овощи выращивают круглый год для Москвы. Но основную прибыль дает свиноводство. Они занимаются только откормом. Берут поросят в Коломенских совхозах и выращивают до сдаточного веса. Одна свинарка обслуживает семьсот голов без особого напряжения. На работу идет как в театр - в выходной одежде…
Межов увлекся, заново переживая восторг от знакомства с фермой "Белой дачи". Да какая там ферма, - завод, а ряды длинных свинарников - цеха по производству мяса! И порядок, чистота идеальные.
Вход на территорию - у санблока. Плакатик: "Вытрите, пожалуйста, ноги". И все старательно вытирают, как у нас в райкоме, не вытрешь - выставят. Санблок просторный, светлый, у входа автомат с газировкой, причем поит бесплатно, дальше - женская душевая, шкафы для прозодежды и обуви, сушилка, затем мужское отделение, точно такое же: теплые кабины, кафель, шкафчики. После работы прозодежду снимет, помоется, переоденется в выходной костюм - и хоть на Красную площадь.
В свинарнике тепло, светло, сухо - внутри протянута нитка паропровода, чтобы создать эту сухость, усилить воздухообмен, - корм подают транспортеры, навоз убирается гидросмывом. Неподалеку от фермы сделаны два искусственных водоема, воду берут оттуда, и там же, в этих прудах, развели рыбу - любитель может побаловаться удочкой зимой и летом.
Отличный кормоцех. Самодельный, между прочим. Автоклавы с силикатного завода, нории с элеваторов, ленточные транспортеры - строительные. Только что сваренный, свежий, теплый еще корм подается в свинарники по трубам, а там уж механизмы разнесут, накормят и напоят каждую свинью. Даже веселить их намерены: зоотехник говорит, что свинарники надо радиофицировать и подобрать соответствующую музыку, которая повышала бы аппетит и общий жизненный тонус животного.
Балагуров слушал, раскрыв рот, как ребенок, он был восхищен рассказом, покорен, и Межов простил ему недавнее непонимание и легкомыслие.
- Да-а, - протянул Балагуров, потирая гладкую голову, - действительно чудеса-а! Десять миллионов прибыли, надо же! Слышал, Курепчиков? А мы ему какую-то статейку навязываем о вчерашнем дне. Пусть эту статейку Хватов подписывает, у них в Хлябях такие же свинарники, как у соседей, а Межова держи и не отпускай из редакции до тех пор, пока он свой рассказ не изложит для читателей вашей газеты.
- Охотно, - сказал Межов.
- А эту статью переделать для Хватова? - спросил Курепчиков.
- Переделывай, - сказал Балагуров, - я ему сейчас позвоню.
- Зачем? - удивился Межов. Балагуров засмеялся:
- Не пропадать же добру! Они целый номер посвятили почину соседей, нельзя его не поддерживать. - Он снял трубку: - Соедините меня с Хлябями… Да, с председателем колхоза.
Межов покачал головой, встал и пошел к выходу, за ним поплелся Курепчиков, а вслед летел веселый голос Балагурова:
- Хватов?.. Здравствуй, Хватов! Как живешь? К празднику готовишься? Тут подряд праздники идут, косяком. Юбилей Хмелевки, пасха, Первомай… Я вот по какому делу…
Курепчиков захлопнул дверь, и голос Балагурова пропал.
В прихожей их встретил озабоченный Семеныч, сообщил Межову доверительно:
- Щербинин в больнице. Сейчас Юрьевна звонила, рассказала: утром ждала, ждала его на работу - нет, позвонила домой, телефон не отвечает. Потом из больницы сообщили…
- Она не была там? - спросил Межов.
- Юрьевна? Врач сказал, никаких посещений, он еще в сознанье не пришел, жена там с ним.
Межов сел за стол дежурного, позвонил в больницу, но ничего нового ему не сказали: тяжелый, исход неизвестен, позвоните к вечеру.
Межов пожалел о вчерашнем. Щербинин был усталый после работы, а тут еще семинар, трудный разговор по дороге домой. Надо было воздержаться, а он терзал Щербинина вопросами, докапывался до самого сокровенного. И вечер продолжался слишком долго. Не надо было уходить с вечера без Кима, он, говорят, привязчивый, допек, наверно, отца своими претенциозными разглагольствованиями.
Межов позвонил Киму, сказал, что отец болен. Тот засмеялся:
- Опохмеляться надо, а вы не слушаетесь опытных людей вроде меня, на работу спешите.
- У него инсульт, врачи не уверены в исходе. Ким хотел что-то ответить, поперхнулся, в трубке послышалось его дыхание, потом щелчок.
Межов уступил место недовольно стоящему рядом дежурному, который куда-то отлучался, и вышел.
День постепенно разгуливался, выглянуло солнце, зеркально сияли, ослепляя, лужи. На площади между райкомом и райисполкомом ярко голубела заново покрашенная широкая трибуна, низ ее был подпоясан красным полотнищем: "Встретим 300-летие Хмелевки трудовыми победами!", Значит, праздник будет без Щербинина.
В проулке, неподалеку от РТС он почти столкнулся с Баховеем, которого не встречал с осени прошлого года, со дня партконференции.
- Чуть не сбил меня, - сказал Баховей, протянув руку для пожатия. - Ходишь сбычившись, думаешь, размышляешь все. Интересно, о чем?
Такта не прибавилось, подумал Межов, не удивительно, что в школе ему трудно. И отметил, что Баховей заметно похудел, прибавилось морщин на каменном, словно потрескавшемся лице, виски стали совсем седые.
- Хлопот много, - сказал он. - Весна вот пришла, посевная скоро.
- Да, опять весна, - вздохнул Баховей. - Грачи вон гомонят у кладбища, скворцы прилетели.
- Да, - сказал Межов, - прилетели. Говорить было вроде не о чем, хотя поговорить они могли бы о многом, но оба чувствовали взаимную настороженность, отчуждение, не могли преодолеть этот барьер, - и вот топтались на деревянном мокром тротуаре и не знали, как разойтись.
Баховей достал из кармана плаща папиросы, предложил ему:
- Закури. Или еще не научился?
- Не научился, - сказал Межов.
- Ферму все-таки строишь, значит?
- Строим, - сказал Межов. - Достраиваем уже, подготовили для закладки первую партию яиц.
- Может, и правильно, воды у нас много, почему не использовать.
Межов понял, принял этот мяч примирения, дал ответный пас:
- Много пустой суеты, бестолковщины. Скоро в поле выезжать, а мы технику еще ремонтируем.
- А РТС?
- РТС зашилась с колхозной. В зимние месяцы для Татарии ремонтировали, левые заказы выполняли.
- А Щербинин куда глядел?
- Щербинин и остановил. Веткину - "строгача" и запретил принимать.
- Стойкий он мужик, крепкий. Его бы надо в первые двинуть, а не Балагурова, прошляпили вы.
- Возможно, - сказал Межов. - В больнице он сейчас. Инсульт.
- Ну?! И давно?
- Утром отвезли. Сегодня.
- А я вчера звонить ему хотел, поздравить с днем рождения. Ты не был вчера у него?
- Был, - сказал Межов.
- Ах, какой я дурак, какой дурак! Надо было позвонить, поздравить, а я не поздравил… Уж и трубку снял, а потом обиду свою вспомнил, дурак, и положил. Как он сейчас, не знаешь?
- Тяжелый, в сознание еще не пришел. Левосторонний паралич.
- Ах черт, какая досада! Надо сейчас же туда сходить. Идем вместе?
- Не разрешают. Я звонил, говорил с врачом.
- Он же умереть может, слабый весь, издерганный!
Межов впервые видел такого Баховея, озадаченного, встревоженного, напуганного чужой бедой. Неподдельное горе было в его постаревшем лице. И обычно твердый, немигающий взгляд темных глаз стал жалобным, вопросительно-недоумевающим. Как же так, спрашивал он, жили в одном селе, ссорились, мирились, опять ссорились, и вот я стою с тобой, а он там, на краю могилы, а? Как же так?
- Пойду я, - сказал Межов. - На ферму мне надо, на стройку.
- А я? - спросил Баховей. - Может, и мне с тобой пойти? Куда я сейчас?
Межов молча пожал плечами.