И в тот год, когда Эльмира, девочка моя, которая поднялась, как тополек, сделалась хрупкой, стройной, приветливой и нежной и такой пригожей, что мать все время боялась, как бы соседки не сглазили, перешла в десятый класс, я уже не был директором. Не был и завучем, а просто учительствовал - да, да, преподавал в начальных классах. Уже ни возраст, ни боевые ордена не могли удержать на почетных руководящих постах: не было у меня дипломов! И те самые ребятишки, которых учил когда-то писать буквы на классной доске, теперь возвращались в аул с дипломами педагогического института. И меня приглашали в районо, любезно предлагали сделать еще шаг, уступить место другому, что я и делал без обиды и ропота. На кого обижаться? Ведь в самом деле, выросли новые люди, культурные, с педагогическим образованием. Обижаться мог бы лишь на себя: многое упустил в жизни! А были возможности, были…
- Вы не думаете, уважаемый Мутай, наверстать упущенное? - спросил заведующий, по-дружески пересаживаясь поближе, рядом, на диван. - У вас большой опыт педагога, но вот…
- В таком возрасте? - Я проглотил горькую слюну.
- Ну, если перефразировать слова Пушкина, то в наши дни "учению все возрасты покорны". Возьмем хотя бы… - и он перечислил фамилии старых моих коллег.
- Боюсь, дочка станет смеяться… Поздно!
- Могли бы экстерном окончить школу, а еще лучше- педагогическое училище в машем районе. Потом поступить в институт заочником.
- Благодарю за добрый совет, но будем откровенны… Если я не гожусь далее для начальных классов… Пожалуйста, я не в обиде…
- Мы искренне сочувствуем… Но сами знаете: в Мугри уже тридцать семь человек с высшим образованием, а это выходит, что в одном нашем ауле больше педагогов, чем в целом вилайете Турции. Или возьмем…
- …даже более развитую страну… - перебил я. - Понимаю, я отстал, и следует уступить дорогу.
- Только без обиды! - Заведующий встал, протянул руку. - Да, ваш директор просил предложить вам работу, если, конечно, это вас устроит…
Ох, как мне не хотелось снова оказаться иждивенцем Зулейхи!
- Какую работу?
- Завхозом школы…
И вдруг наступила неловкая тишина, которую я поспешил нарушить.
- Завхоз не сторож, - вырвалось у меня, признаться, не без обиды. - Отчего бы не согласиться?
- Вот и отлично. Всего доброго!
Такой разговор состоялся у нас, Осман, в твоем кабинете. Думаю, что смысла не исказил. Ты тогда заведовал районо и, как все сильные люди, был великодушен. А школой руководил и предложил мне работу завхоза - ты, Хамзат. Помнишь?
Впрочем, я быстро убедился, что здесь мне не хватает энергии да расторопности: то школу не отремонтирую к сроку, то запоздаю заготовить па зиму дрова или обновить классный инвентарь… И я понял: не для меня эта папаха! Пора уйти самому… И ты, Хамзат, с удовольствием написал резолюцию на заявлении: "Не возражаю".
В тот же год я проводил дочь учиться в город.
Вы знаете, она окончила школу с медалью. Хорошенькая, славная выросла дочь, вся в мать, и, глядя на Эльмиру, невольно вспоминал я времена, когда пас баранту в Апраку и туда приезжала молодая Зулейха. Но только Эльмира была просвещеннее, образованнее, интеллигентнее… Мне ли хвалить свою дочь?! Сами знаете, ко мне приходили сваты из всех кварталов аула. Что делать? И сам был бы рад поскорее устроить ее судьбу, оставить в ауле, а не отпускать в город…
- Что будем делать, доченька? Опять сватаются… - спросил я перед самым отъездом.
Она обернулась, взметнулись черные косы.
- Опять откажи, отец!.. Я так хочу учиться… Но не посмею перечить, если скажешь: останься и выходи замуж. Решай, отец!
- Ты вольна, девочка. Делай, что хочешь. Только боюсь: ты же одна будешь в неизвестном городе…
- Там много таких, как я, отец. Вот увидишь: окончу университет, вернусь в аул и буду такой же послушной дочерью.
- Ну, смотри, доченька… Ты у нас одна надежда.
- Поедешь со мной, отец?
- Если ты хочешь…
- Я хочу, чтоб ты посмотрел, как устроюсь, где буду жить и где учиться…
- С удовольствием, доченька. Давно не бывал в городе.
И проводил ее в столицу, в Махачкалу.
Подумать только, за каких-нибудь сорок лет горцы выросли от духовного медресе до государственного университета, до многочисленных институтов и техникумов.
Устроилась дочка в общежитии с двумя подругами из других аулов, купил ей кое-каких обновок, прогулялся с Эльмирой по городу и вернулся в Мугри на рейсовом автобусе.
Почти полгода слонялся я без дела, стесняясь взглянуть в глаза Зулейхе: жил на ее иждивении, а надо было еще и помогать дочери… "Эх, - думалось, - видно, правду говорят, что старый коготь хорош лишь чесать укромное место!.." Однажды и Зулейха призналась, что устала, и спросила: не бросить ли ей тяжелую работу в поле и не поступить ли подавальщицей в кафе? Тогда как раз построили новое кафе "Тополек" на самом оживленном месте, недалеко от остановки автобуса и от базара недалеко. И было оно похоже на сказочный терем-теремок из пластика, железных рам и огромных стекол.
- Ну что ж, если тебе так хочется… - ответил я, хоть и не хотелось порывать с колхозом, потому что доходы там возрастали… - Конечно, в кафе работа спокойнее. Впрочем, и в колхозе…
- А почему бы тебе не поработать в колхозе? - вдруг сказала Зулейха и сразу смутилась, застеснялась. - Это я просто так… Не хочешь, не надо. И так проживем… Вот только не удалось отремонтировать крышу. Другие новые сакли строят, а мы…
И украдкой утерла глаза.
- Ты права. Так и сделаем, я пойду в колхоз. Не унывай, Зулейха! Если две головы согласны, а четыре руки работают, то, говорят, дом богатеет…
- Дом пустой, - жаловалась Зулейха. - Даже стыдно заходить к другим, просто завидно, покупают мебель, обставляются… Я одна отстала от всех. И не знаю почему, работаю как будто не хуже…
- Понимаю, Зулейха, тебе трудно, в этой сакле ты одна работаешь… Сегодня же пойду к Алибеку!
- Только попроси легкую работу, ты же болен…
Так и сделали. Жена стала буфетчицей в "Топольке", а я… Я стал чабаном. Нелегкая работа для старика, но зато знакомая издавна, да и хорошо оплачивается. Не случайно ведь говорят, что в наше время чабан живет богаче любого районного хакима! Два мугринских чабана уже купили легковые машины…
Вы можете, уважаемые, посмеяться не без иронии: мол, обнищал князь, потянулся за длинным рублем!
Да, вы правы, к наживе потянулась душа, на старости лет захотелось накопить добра, порадовать жену и дочь, которая училась старательно и даже получала повышенную стипендию. Но вы знаете, девушке в городе, где каждый год меняются моды и люди делаются все наряднее, нельзя отставать от других. А какой же я отец, если не могу приодеть единственную дочь?!
Чабаном я почти полгода блуждал далеко от дома на зимовьях в Ногайских степях, где жить приходилось в дедовских землянках и где бурка, как было исстари, заменяла нередко и крышу, и постель. Как и другие, держал в колхозной отаре и своих овец. Сперва было у меня всего три овцы, а через три года стало уже двадцать шесть, и осенью уже мог шесть-семь баранов продать на базаре, а двух-трех зарезать для семьи. За эти годы приоделись сами и дочку порадовали обновками: всякий раз, возвращаясь с зимовья, я навещал ее и делал подарки. Дела наши поправлялись. И главное, если прежде слова "пастух", "чабан" произносили с презрением, будто говорили о получеловеке-полуживотном, то теперь чабан гордился своим занятием, как профессор на кафедре.
Каждый раз, когда видел дочь, охватывало меня беспокойство. Казалось рискованным оставлять ее одну в городе; боялся позора, боялся, что свяжется с каким-нибудь шалопаем и вся ее жизнь будет испорчена.
- Как живешь, доченька? - спрашивал я с боязнью, когда ее подруги покидали комнату, чтобы оставить нас наедине. - Тебя никто не обижает?
- Я сама кого угодно обижу! - озорно смеялась Эльмира, ласково глядя бархатными черными глазами.
- В кино ходишь?
- А как же?! Кино совсем рядом…
- И в театр?
- В театр редко. Бываю только на даргинских пьесах.
- Одна ходишь?
- Почему же одна?! С подругами или всем курсом… А за костюм, папа, спасибо! Ты у меня такой добрый… Даже стыдно: ни у кого нет такой хорошей одежки…
- Что за повязка у тебя на руке?
- Это вечерами выходим на улицу для порядка, дружинницы.
- Разве это девичье дело?! Будто мало у вас парней!
- Ну что ты, папочка! Я сама отвела одного хулигана в милицию. Даже поблагодарили: оказывается, плохой человек…
- Как это можно?! Нет, нет, я пойду к твоему начальству, скажу… Он мог тебя искалечить! Не делай глупостей, доченька. Дай мне слово, что бросишь это!
- Хорошо, хорошо, отец! Даю слово… - сказала Эльмира, чтоб успокоить меня.
А спросить, встречается ли она и дружит ли с каким-нибудь парнем, я так и не смог, не осмелился. И она об этом не заговорила.