- Вот и встретились, зятек! Ну что, дочь отхватил, меня перед народом обозвал буржуем, обокрал - и думал, все пройдет безнаказанно? Думал выслужиться? Хотел свое счастье построить на беде тестя? Впрочем, чего доброго ждать от головореза из Большого орехового леса, продавшего чекистам Эльдара сына князя Уцуми из Кара-Кайтага…
- Не может быть! - удивился Хажи-Ражаб. - Уцуми был кунаком моего рода. Нет, редкая добыча попалась в сеть! С удовольствием его продырявлю, испробую новенький пистолет. А он, сволочь, прикинулся здесь безобидным инспектором! Позволь, Казанби.
- Постой, не мешай объясниться с зятем. Я даже не знаю, как живет моя дочь…
- Скажу тебе, Казанби, живет лучше, чем жила бы с другим. Надеюсь, обрадую, хоть место не для радостных вестей: скоро ты станешь дедушкой.
- Что-о? Своими руками удушу этого щенка! - и он пробормотал ругательства на цудахарском диалекте, который сочнее и выразительнее звучит.
- Зачем так грубо? - поморщился я. - Как-никак родственники… Можем мирно договориться.
- "Мирно", говоришь? А ну, налево кругом, марш!.. Вот и прикончим дело "мирно"…
- Казанби, а Казанби! - заскулил Хажи-Ражаб. - Стоит ли тебе брать на душу грех, убивать родственничка… Отдай мне. Руки чешутся…
Тут я понял, что они не шутят и готовы в самом деле пристрелить. Они видели во мне преданного советской власти и даже готовы мстить за Эльдара сына князя Уцуми из Кара-Кайтага, - кстати, к большому моему удовольствию… Но как бы то ни было, я не хотел объясняться среди глазеющих бандитов.
- Палачи всего мира, - сказал я, - обычно спрашивают о последнем желании осужденного. Надеюсь, исполните мою просьбу.
- Говори, какую?
- Хочу, чтоб стреляли вы оба. Одной пулей меня все равно не убить.
- Дельно! - заметил бывший прокурор. - Эту просьбу удовлетворим.
И повели меня к обрыву, под которым в скалах бушует, как привязанный к столбу бешеный буйвол, горный поток; с этого обрыва чабаны обычно бросают дохлых ишаков и собак. И здесь, поудобнее усаживаясь на камне, я заявил:
- Ну вот что, почтенные: разыграли комедию, и хватит. Представьте, я рад встрече…
- О чем это он, Казанби?! - растерялся Хажи-Ражаб. - Может, рехнулся со страху, а?
- Перед вами не Мутай из Чихруги! - крикнул я.
- А кто же? Может, ты имам Шамиль?
- Погодите с дурацкими шутками. Я не имам Шамиль… Но прежде скажите: вы слышали о листовках?
- О чем?! О каких листовках?
- "Честь и слава Дагестана".
- Ну, и что ж?
- А не хотели бы сами их распространять?
- Встать! Довольно водить нас за нос.
Ох и трудно ж было убедить этих тугодумов! Долго пришлось объяснять, что я - бывший царский офицер, герой Эрзерума, поручик Дагестанского конного полка, георгиевский кавалер… Только имени я не назвал. Не хотелось…
- Ну что ж, недобитый белый офицер, значит. Все равно расстреляем! - и Хажи-Ражаб повертел перед моим носом новеньким пистолетом.
- Погоди, Хажи-Ражаб. Если он не врет, то может пригодиться, - задумчиво проговорил Казанби.
- Что, родственные чувства заговорили? Болтовня все это… Так и я могу сказать, будто я комиссар Мирза Харбукский, которого собственноручно расстрелял в свое время… Чего зубы скалишь?! - вызверился Хажи-Ражаб.
- Ну и врешь же, дорогой! Где ж ты этому научился? Уж не на страже ли законности? Ха-ха-ха! Ну и сказал…
- Позволяешь себе смеяться надо мной?!
- Да, позволяю! Потому что я - Эльдар сын князя Уцуми, владетеля Кара-Кайтага. Теперь надеюсь, не посмеешь утверждать, что ты убил Мирзу? А? Что, язык проглотил?
- Доказательства?! - крикнул Хажи-Ражаб.
Когда я наконец выложил все о себе, они вроде бы поверили, но все еще были настороже. Пришлось пообещать представить и вещественные доказательства.
- А чем вы рискуете? Приговор свой сможете выполнить когда вздумается. А кроме того, немцы уже стучатся в ворота, можете чувствовать себя хозяевами…
- Ты что?! - вскричали они. - За кого нас принимаешь? За безмозглых ишаков, что ли? Неужели пошли бы против советской власти, если б не были уверены, что немцев уже нельзя остановить, что большевики обречены…
Так нашлись вроде бы единомышленники.
Не раз потом Хажи-Ражаб говаривал Казанби:
- Вот какой оказался зятек! Думал, дочь вышла за батрака, а он, оказывается, князь. Воистину все перевернулось на земле…
Шайка Казанби и Хажи-Ражаба была, видимо, немногочисленна и слаба.
Они об этом старались не говорить, зато жадно ловили слухи о всяких случаях грабежа и нападений в горах, мечтали с кем-то объединиться, но, кажется, и объединяться было не с кем. На глазок считая, было в шайке не больше ста - ста пятидесяти человек.
Сегодня и для вас, почтенные мугринцы, да и для меня самого, конечно, эти жалкие потуги и надежды кажутся до нелепости наивными. На что можно было решиться с таким человеческим мусором, уголовным сбродом, трусами и невеждами? Даже если б пришли на время в Дагестан немцы, вряд ли такая шайка могла бы рассчитывать на их благосклонность. А кроме того, советская власть в Дагестане не пошатнулась, но, наоборот, укрепилась, готовясь к отпору. Большевики, не привыкшие сдаваться, были уверены в победе, хоть мне и казались наивными их лозунги: "Наше дело правое- мы победим!", "Вперед к победе - она близка!" Но горцы свято верили лозунгам и отдавали фронту все, вплоть до последних теплых журабов - носков, полушубков, бурок, варежек…
Впрочем, для меня выбора не было: только с Казанби и Хажи-Ражабом я мог быть Эльдаром, княжьим сыном. Во всех иных местах я, как заколдованный злой силой, делался Мутаем из Чихруги.
Но в тот день я вернулся домой из Апраку преображенный, усмехаясь и подмигивая самому себе. Казалось, надвигаются значительные перемены в жизни, и я предвкушал возможность оказаться среди тех, кто будет по-своему строить будущее Страны гор.
То были дни, когда гитлеровцы взяли на Терском хребте холмы, на которых разбросан город нефти Малгобек.
5
Нет, я не лгал и не выдумывал, когда говорил Казанби, что он скоро станет дедушкой. Моя Зулейха на самом деле ждала ребенка. И когда, позабыв обо всем, что происходило за стенами сакли, мы увлеченно беседовали о будущем нашей маленькой семьи, я и подумать не мог, что родится девочка. Как-никак я горец, а горцы говорят, когда родится девочка: "Родился камень для чужой стены". А я хотел, чтоб родился столб, опора для моего рода: ведь я был последним человеком в папахе из княжеского рода Кара-Кайтага. Признаться, я сомневался: смогу ли дать сыну наше родовое имя, такое известное в Дагестане. Оставалось надеяться, что немцы придут раньше, чем у меня родится сын.
Чем ближе пробивались гитлеровцы, тем больше людей становилось в отряде Казанби, "друзей справедливости", как я называл их в листовках-воззваниях, что писал Эли для Хажи-Ражаба. При встречах в лесной глуши, ибо стоянки постоянно приходилось менять: все время по следам шайки шли истребительные отряды, - они называли меня "своим идеологом", и это мне очень льстило. О многом мы говорили, составляли планы, обсуждали, как быть с землей, с частной собственностью. На словах мы были готовы, но слишком ничтожны были наши силы… Оставалось писать листовки, призывать горцев помогать "друзьям справедливости". Подписывал листовки псевдонимом "Урбас-Али"; подражал в этом большевикам гражданской войны, когда у них были партийные клички. И в то же время старался быть очень осторожным: даже Зулейха не знала, что я автор листовок.
Листовки люди находили в неожиданных местах: в бане, в уборных, на стенах саклей, на базарных прилавках.
А "друзья справедливости" на самом деле были простыми бандитами: обирали путников, насиловали на дорогах женщин, грабили мельницы, угоняли колхозную баранту, сводили старые счеты с советскими работниками. То и дело доходили слухи, что качаги - бандиты, - народ нас иначе и не называл, - того в ущелье Совы схватили и подковали, как лошадь, того ослепили, тому на спине вырезали звезду, того повесили у него же на веранде… Гнев и злобу рождали у горцев эти зверства. Тщетно я говорил Казанби и Хажи-Ражабу, что необходимо быть гибкими, терпеливыми и даже милосердными - хотя бы до тех пор, пока не захватим власть. Я помнил еще по временам шамхала Тарковского, какой гнев мы породили тогда в горцах излишней жестокостью. Впрочем, "друзья справедливости" не желали слушаться ни меня, ни Казанби. Мои слова были для них вроде табачного дыма: вдохнул и тут же выпустил в воздух. Не помогали даже наказания за грабеж и насилие, которые Хажи-Ражаб с удовольствием приводил в исполнение.
Иногда я казался самому себе малышом-несмышленышем, что старательно "печет пироги" из песка и гальки, а они рассыпаются от первого дуновения ветра.
Угрожающе возрастало противодействие горцев: все больше народу вступало в истребительные отряды. Все труднее становилось предупреждать Казанби о предстоящих рейдах истребителей, из которых особенно настойчивыми, упорными, смелыми оказались женщины-горянки.
И стала шайка у Казанби рассыпаться, как пирог из гальки.
Не побоялся я встретиться в ущелье Совы с одной группой головорезов, что откололись от Казанби и Хажи-Ражаба. На мои увещевания они ответили насмешкой:
- Мы не бараньи кишки, чтобы нас шпиговать!
- И мы носим папахи, не ты один! - нагло добавил их главарь Килич.
- Вы ожесточаете народ, а это не в наших интересах. Надо завоевать уважение населения, его симпатии, если хотите посвятить себя благородной цели…
- Нашел благородных!.. Мы бандиты - и баста. Отомстим за свои обиды на этом свете, а там пусть будет что угодно. У нас у каждого есть своя жертва на примете.