— Готово, сэр, — доложил флаг-лейтенант, протягивая Хорнблоуэру запечатанный конверт.
Хорнблоуэр нерешительно повертел письмо в руке, прежде чем сунул его в карман. Ему почему-то показалось, что такое отношение к посланию, адресованному Секретарю Адмиралтейства, не слишком почтительно.
— Прощайте, капитан, и счастливого вам пути, — сказал Фостер.
— Я распорядился погрузить ваш багаж в карету, сэр, — сообщил флаг-лейтенант, провожая капитана к воротам.
— Благодарю вас, — сказал Хорнблоуэр.
За воротами собралась небольшая толпа, состоящая из носильщиков, нескольких женщин, поджидающих своих мужей, и вездесущих зевак. Сейчас все их внимание было приковано к ожидающей почтовой карете с форейтором на облучке.
— Прощайте, сэр. Удачно вам добраться, — сказал напоследок лейтенант, протягивая капитану завязанные в одеяло бумаги.
Из-за ворот раздался так хорошо знакомый голос:
— Орри! Орри!
Мария стояла у ворот и держала на руках маленького Горацио. На голове у нее был капор, на плечах лежала толстая шерстяная шаль.
— Это мои жена и сын, — сухо произнес Хорнблоуэр. — Прощайте, лейтенант.
Выйдя за ворота, он заключил в объятия Марию и мальчика.
— Орри, мой дорогой, мой драгоценный, — шептала Мария, спрятав у него на плече мокрое от слез лицо. — Ты вернулся! Ты снова вернулся! Посмотри на сына — ты видишь, как он подрос? Так и носится везде целыми днями. Улыбнись папочке, маленький проказник.
Малыш и вправду улыбнулся Хорнблоуэру, но тут же снова спрятал лицо на груди Марии.
— Выглядит он действительно отлично, — сказал Хорнблоуэр. — А как ты, дорогая?
Он отступил на шаг, чтобы получше разглядеть жену. Вторая беременность пока еще никак не отразилась на ее фигуре, разве что в выражении лица зоркий глаз мог уловить легкий намек на ее положение.
— Ах, любимый, когда я вижу тебя, я словно возрождаюсь, — ответила Мария дрожащим голосом.
Было нестерпимо больно сознавать, как близки к истине ее слова, но еще больнее было сознание необходимости сказать Марии, что он должен покинуть ее прямо сейчас, не успев даже толком ни о чем расспросить.
Держа маленького Горацио левой рукой, Мария протянула правую и пощупала ткань мундира мужа.
— Твоя одежда в ужасном состоянии, Орри, дорогой! А мундир-то как помялся. Его срочно необходимо погладить.
— Дорогая… — начал Хорнблоуэр, но Мария жестом остановила его.
— Я знаю, знаю, — быстро проговорила она, — я все поняла, когда твой сундук грузили в карету. Ты должен ехать?
— Боюсь, что это необходимо.
— В Лондон?
— Да.
— И у тебя нет даже нескольких минут для меня… для нас?
— Мне очень жаль, любимая, но это так. Мария изо всех сил старалась не расплакаться.
Она гордо вскинула голову и без слез встретила виноватый взгляд мужа. Лишь подрагивающие уголки губ говорили о глубине ее переживаний.
— А что потом, милый? — голос выдал Марию: она держалась из последних сил.
— Я надеюсь получить корабль, дорогая. Я ведь теперь настоящий капитан, не забывай.
— Знаю… — Какое короткое словечко, и сколько душевной боли.
Возможно, это была чистая случайность, но капитан склонен был полагать, что Мария поступила так нарочно, стараясь отвлечься от охватившего ее отчаяния перед разлукой. Она вытянула руку и коснулась его щеки чуть пониже левого уха.
— Это еще что такое? — спросила она удивленно. — Похоже на краску. Точно, черная краска. Ты совсем не следишь за собой, милый.
— Ты права… действительно краска, — согласился Хорнблоуэр.
Первым его поползновением было отстраниться от жены при таком нескромном проявлении ласки на людях, и только секунду спустя он сообразил, что имела в виду Мария.