Акимка, рабочие и солдаты торопливо, наседая один на другого, прицелились, залпом выстрелили в него. Автомобиль дернулся и остановился; из машины брызнула белая струя; на нем судорожно заметались люди.
- А-а-а!.. - торжествующе заревел нечеловеческий голос рядом с Акимкой.
И рев толкнул всех. Солдаты и рабочие выскочили на мостовую и, стоя здесь кучками, не думая об опасности, начали стрелять по автомобилю. Из-за соседнего угла прибежали еще солдаты, еще рабочие. Все стреляли с судорожным азартом. Акимка видел, как там люди клубками падали на мостовую, на дно автомобиля, судорожно метались, стараясь спрятаться за колеса и за борта; видел, как летели щепки, отбитые от деревянных бортов автомобиля, и острая неиспытанная радость душила его.
- Бей их! Лупи! - орали здесь, около.
- Бей! - орал Акимка, уже не сознавая и не чувствуя себя, и стрелял без передышки, едва успевая заряжать.
Прошла, может быть, минута, автомобиль стоял разбитый, и никто уже не шевелился ни на нем, ни около него.
- Ого-го!.. - торжествовали здесь. - Это здорово. Ни один не ушел.
Хохотали. Двигались порывисто. Подмигивали задорно, упоенные победой.
С любопытством смотрели на автомобиль…
Но огневое возбуждение схлынуло, и Акимке опять почудилось, что разбитое окно вон в том же доме похоже на открытый мертвый рот. А все смотрели, ждали, что будет дальше, готовые еще стрелять и убивать. Вдруг из-за дальнего угла вышла девушка в кожаной куртке - на рукаве рдеет крест, голова повязана белой косынкой. Она решительно подошла к автомобилю. Рабочий с рыжим шарфом вскинул винтовку.
- Ты! Что ты, дурья голова? - крикнул на него солдат.
Рабочий оглянулся, но продолжал держать винтовку у плеча.
- Не мешай! Это буржуйка, я ей…
Солдат широко шагнул и схватил рукой за винтовку рабочего.
- Дурак, разве не видишь? Сестра это.
- Нешто можно стрелять? Аль мы с бабами вышли воевать? - загалдели другие. - Очумел, что ль, ты?
- Знаем мы этих сестер, - начал было рабочий.
Но все вдруг накинулись на него:
- Иди прочь!
- Дай ему в шею, он и не будет…
- Глядите, глядите… вот смелая-то!
Девушка обходила вокруг автомобиля, нагибалась к колесам, где виднелись бесформенные кучи, убитые - будто мешки. Она ходила от одной кучи к другой, трогала их рукою и молчала.
А здесь, затаив дыхание, напряженно смотрели на нее рабочие, солдаты, Акимка. Вот девушка что-то крикнула, махнула рукой. Из-за угла плывущим шагом вышли двое солдат с повязками на рукавах, - к автомобилю. Над одной кучкой наклонились, потом один подставил спину, другой поднял неуклюжий мешок в шинели - внизу болтались сапоги, - положил первому на спину. Так начали они носить убитых.
Поднимали их с земли, вытаскивали из автомобиля, клали на спину и, сгибаясь, тащили за угол.
И когда там поднимали труп, здесь радовались:
- Несут. Еще несут. Это вот та-ак, это вот по-нашему.
- Гляди, гляди, это - студент.
- Ого, а это офицер.
- Ка-ко-ой длин-ный!
- Восьмого понесли.
- Я говорил: за одного нашего десять ихних.
Акимка приплясывал. Вот порасскажет теперь там, дома-то…
Но унесли последний труп, и возбуждение погасло.
Автомобиль стоял как раз на перекрестке - разбитый.
Тррах!
Это на дальнем углу выстрелили. И сразу здесь на всех лицах мелькнули упорство и напряженность. Все торопливо защелкали затворами, задвигались. К углу подошел солдат с черной острой бородкой. Он сказал отрывисто:
- Сейчас наступление, товарищи, готовься.
"Наступление, - повторил про себя Акимка, - наступление".
Под ложечкой у него задрожало. Он заюркал туда-сюда, искал место, где бы встать, так как думал, что наступление - обязательно идти рядами.
- Наши обходят дворами. Как начнется стрельба, мы…
Солдат не договорил: там, на углу, сразу закипела стрельба. Солдат метнулся, крикнул:
- За мной! - и, не оглядываясь, побежал тротуаром к Охотному.
Акимка заревел:
- Ура! - и за ним. И враз перегнал. Один, впереди всех, сломя голову бежал, а навстречу ему неслось горячее - может быть, воздух, может быть, пули, - и ветер визжал в ушах.
Остановился он только на углу, у красного дома, и видел, как вниз по Моховой бежали синие и серые шинели, и три раза успел выстрелить им вслед. Взволнованный и торжествующий, он взобрался на крыльцо охотнорядской часовни, чтобы оттуда лучше и подальше видеть. Охотный ряд, Театральная площадь и улицы - все было пусто. Из-за лавочек начали выползать люди - больше мальчишки - и темной массой затолпились на улицах. Они с любопытством, точно на диковинку, смотрели на солдат и рабочих, рассматривали расстрелянный и залитый кровью автомобиль, стоявший на перекрестке. Мальчишки отдирали щепки от бортов, собирали гильзы патронов. Потом толпа смешалась с вооруженными солдатами и рабочими. Три мальчугана, лет по десяти, остановились перед Акимкой и с завистью смотрели на него.
- Дай пострелять, - попросил один.
Акимку жестоко оскорбила такая просьба.
- Уйди! - грозно крикнул он на мальчугана и, прислонившись к каменному парапету часовни и держа винтовку наперевес, решительно и сердито закричал: - Частные которые, расходись. Стрелять буду!
И выстрелил вверх.
Толпа шарахнулась. Даже солдаты и рабочие, что с винтовками, дрогнули и метнулись.
- Расходись, расходись! - раздались тревожные крики.
В одну минуту словно кто смел толпу. Было видно, как перепуганные люди мечутся между лавками, прячутся. Солдаты и рабочие сгрудились около угла Национальной гостиницы. Акимка один остался на крыльце часовни. Кругом никого. Свои вон на углу, за разбитым автомобилем. Он вдруг сердцем почувствовал, что здесь-то он один. Стало страшно. Казалось, из-за часовни выскочит кто-то злой и убьет. Под шапкой у него шевелились волосы. Побледнев, он соскочил с крыльца и через дорогу, мимо автомобиля, бросился к углу, к рабочим. По дороге он споткнулся. Это еще больше усилило его страх.
- Держись! - смеясь, крикнули на углу.
Задыхающийся, добежал он до рабочих. Его страх передался другим: здесь все стояли, судорожно сжимая винтовки, готовые каждую минуту дать отпор. Но прошла минута, и напряжение исчезло.
- Кажись, сами себя напугали, - сказал чей-то насмешливый голос, - здесь никого нет.
- Есть, - отозвался Акимка.
- Где?
Акимка и сам не знал, где враги, но махнул рукой к углу Моховой.
- Там.
Он чувствовал, как тревога вдруг захватила его. Почему-то опять захотелось бросить винтовку и поскорее уйти домой, на Пресню, и теперь это чувство было настойчивее. Стало тоскливо, холодно, и по телу забегали мурашки.
Вдруг где-то близко, за углом, ахнул резкий выстрел. Рабочие и солдаты шарахнулись к стене. Акимка метнулся испуганно за ними, стараясь спрятаться за кого-нибудь. И опять, как полчаса назад, острый страх струйкой пробежал по его спине, по затылку, поднял волосы. Предчувствие чего-то ужасного до боли сжало его сердце.
"Уйти бы отсюда", - с тоской думал он.
Выстрелы не повторились. Рабочие и солдаты, стоявшие у стены, вздохнули свободнее, зашевелились.
Чтобы подбодрить себя, Акимка поднял винтовку и выстрелил вверх. Потом еще. За ним стали стрелять солдаты. Стреляли в окна соседних домов, в крыши, где, казалось, засел невидимый враг. И, стреляя, все опять вышли на угол, на перекресток. Акимка забрался на старое место, на крыльцо часовни, и оттуда стрелял в здание Национальной гостиницы, целился в окна, на которых висели прекрасные гардины, а в глубине виднелись блестящие люстры и темная пышная мебель.
Выстрелы немного успокоили его, подбодрили. Он с наслаждением разбил пулями все фонари у крыльца гостиницы, сделанные из матового резного стекла, разбил графин, стоявший на столе, там, внутри, перед окном.
Потом стрельба сама собой прекратилась. Солдаты и рабочие собрались у часовни и, мирно переговариваясь, курили, забыв об опасности. И опять, словно тараканы сквозь щели, к ним подошли, один по другому, мальчишки из-за охотнорядских лавчонок, пришли несколько мужчин, и кругом зачернела толпа. Мальчуганы, как собачонки, шныряли в толпе, собирали расстрелянные гильзы. Стало покойнее. Но чувство неопределенной тоски не оставляло Акимку. Он знал сердцем, что опасность где-то здесь, близко, рядом. Но где?
Стрельба шла около университета и у Кремля. Ни юнкеров, ни студентов отсюда не было видно.
Но Акимка, беспокойно оглядываясь, все искал, где опасность, и не мог найти.
- Идут юнкеря! - вдруг резко крикнул из-за часовни детский голос.