Высокий человек в теплом пальто с барашковым воротником, но без шапки, с длинными волосами, растрепанными и повисшими, как темная кудель, поднявшись на стул, надрывно кричал тенорком:
- Тише, тише, товарищи!
В толпе шумели, и, когда шум смолк, волосатый человек сказал:
- Нужен заслон в Камергерском переулке. Товарищи, идите туда.
Рабочие заволновались.
- На Камергерский, товарищи. Из Охотного наступают юнкера. Держись!..
Они, толкаясь, группами начали уходить и на ходу щелкали затворами винтовок. Акимка, потерявший в толпе и Леонтия Петровича, и товарищей с Пресни, присоединился к группе незнакомых рабочих и вместе с ними пошел на угол Камергерского.
Стрельба в конце Тверской теперь велась беспрерывно.
По соседству с домом генерал-губернатора стояли солдаты.
- Цепью, цепью, товарищи. Стороной иди, осторожно. Здесь могут убить, - предупреждали они тех, кто шел вниз по Тверской.
Рабочие и солдаты, пригибаясь на ходу и прячась за выступы стен, шли гуськом, один за другим. Мостовая была пуста, что особенно было страшно после шумных и людных улиц.
У Акимки судорожно забилось сердце и сперло в груди. Он крепко, обеими руками вцепился в винтовку, каждую минуту готовый выстрелить, и шел за другими, приседая и останавливаясь, как все, бессознательно подражая в движениях и даже в манере идти.
Выстрелы гремели уже совсем близко. Моментами что-то щелкало в камень среди мостовой.
- Ого, летают голубки, - засмеялся солдат, шедший впереди.
Акимка оробел.
- А что это? - спросил он.
- Что? Рази не знаешь? Канфета это, вот что, - насмешливо ответил солдат, оглядывая мельком робкую фигура парня. - Подставляй рот и лови.
Акимка смущенно засмеялся. Солдат заметил его смущение и дружески сказал:
- Ничего, не робей, брат. Пойдешь на войну, не то увидишь.
Все один по одному перебегали от выступа к выступу и собрались на углу Камергерского переулка, где уже стояла небольшая кучка рабочих и солдат, прячась за угольный серый дом, в котором прежде была виноторговля. Здесь воздух был полон свистом пуль.
Рабочие были все незнакомые. Акимке хотелось поговорить с ними, расспросить, как и что здесь, где враги сидят, но он оробел. Желание выстрелить из винтовки захватило его с новой силой. Однако и здесь никто не стрелял, а один стрелять Акимка не решался: вдруг заругают! Все стояли молча, лениво топтались на одном месте, переступая с ноги на ногу, пощелкивая сапогами, словно всем было холодно, и никто не знал, что надо делать. У всех были серые лица с пепельными губами. Краснощекий, румяный Акимка, с живыми, полными любопытства и застенчивости глазами, обращал на себя общее внимание. Ах, как ему хотелось выстрелит!
На углу соседнего, Долгоруковского переулка толпились солдаты, и среди них резко выделялись черные фигуры рабочих; все они стреляли вниз к Охотному.
- А отсюда стрелять нельзя? - спросил наконец Акимка у солдата.
- В кого же будешь стрелять тут? Тут не в кого. Иди вон на тот угол, - угрюмо ответил высокий солдат в серой шапке, глубоко надвинутой на уши.
- А опасно идти туда?
- Ты попробуй, - криво усмехнувшись, посоветовал солдат, а потом, помолчав, вдруг сказал: - Айда-ка, товарищ, вместе. Я вперед, а ты за мной. Вместе-то веселее. Стрелять будут, бросайся на землю.
У Акимки забилось сердце и по спине побежали мурашки, но он храбро ответил:
- Что ж, идем.
- Зря вы лезете туда, - лениво сказал кто-то позади.
- Ну, вот еще, скажет тоже, - сердито отозвался солдат. - Идем.
Он глубоко надвинул шапку, поправил винтовку, подтянулся и быстро побежал вдоль стен по тротуару, низко пригибаясь на бегу. Акимка побежал за ним. Один дом пробежали, другой. Где-то щелкнул выстрел, и окно над головой солдата печально звякнуло. Солдат прыжками бросился к крыльцу аптеки и здесь присел. Акимка, точно подкинутый пружиной, метнулся за солдатом и присел рядом с ним. Солдат тяжело дышал.
- Откуда это? - тревожно спросил Акимка.
- Что откуда?
- Стреляют-то?
- А черт их знает. Должно, откуда-нибудь с крыши.
- А ведь могут убить, - испуганно сказал Акимка.
Солдат мельком взглянул на парня, и в этот момент Акимка заметил, что солдат дрожит, как в ознобе, лицо позеленело, а глаза страшно расширились и посветлели. Стало жутко. Едва разжимая челюсти, солдат сказал:
- Убить, конечно, могут. Это уж как пить дать. Того и гляди.
Оба, крепко прижавшись к камням крыльца, сидели минут пять. Солдат весь дрожал и сквозь зубы ругал кого-то гнусными словами. И эта руготня Акимке почему-то была неприятнее выстрелов…
Между тем стрельба стихла. Не стреляли даже в Охотном. Солдат поднялся на ноги и осторожно начал осматривать крыши домов, а потом прыжком, словно его кто рванул, выскочил из-за крыльца и побежал через улицу на тот угол, где стояли рабочие. Акимка, не помня себя, не сознавая, что делает, побежал тоже. Откуда-то сверху нервно и беспорядочно затрещали выстрелы. Вокруг защелкало… Солдат, бежавший впереди, неловко споткнулся и, громко и гнусно ругаясь, грохнулся на мостовую. Винтовка с жалобным дребезжанием упала на камни. Акимка успел заметить, что солдат крепко ударился головой о камни. Его серая шапка отлетела далеко вперед.
- А… А… Скорей! Скорей! - кричали с угла.
Акимка перебежал улицу, спрятался за угол в толпу и уже только тогда оглянулся. Солдат лежал все там же, где упал, а кругом него по камням мостовой щелкали пули и подскакивали изредка кусочки земли, поднятые ими…
- Готов, убили! - отрывисто говорили солдаты, стоявшие за углом. - Нужно было лезть, чертям…
Они сердито смотрели на Акимку, будто он был виновником смерти солдата. А тот, бледный, задохшийся, оглушенный, стоял у стены. Он так испугался, что готов был бросить винтовку и горько, по-ребячьи, заплакать, но удержался. И стоял, судорожно отдуваясь. Он вдруг вспомнил, как солдат заскорузлой большой рукой надвигал на уши шапку и деловито поправлял винтовку.
Сверху, с Тверской, приехал лакированный автомобиль со студентами-санитарами. Санитары, чтобы остановить стрельбу, долго махали белыми флагами, на которых были нашиты красные кресты, потом подняли убитого, как тяжелый куль, быстро положили его на носилки и собрались уезжать, но с угла им кто-то крикнул:
- Шапку-то возьмите!
Санитары забыли шапку, и вдруг всем показалось, что шапка для убитого просто необходима.
- Шапку, шапку возьмите! - нервно и злобно кричали рабочие и солдаты.
На момент всем казалось, что вот так и их могут убить, а шапку-то и забудут…
- Возьмите шапку! - истерично крикнул Акимка. - Шапку!
Студент-санитар соскочил с автомобиля, поднял шапку и положил ее на носилки, рядом с головой убитого. Теперь все было в порядке. Автомобиль уехал, и все облегченно вздохнули. На том месте, где лежал убитый, камни потемнели и стояла красная пугающая лужа во впадинах между камнями. Не хотелось туда смотреть, но тянуло подойти ближе и посмотреть пристально…
- Эх, крови-то сколько, - сказал сумрачно рабочий в темной, сильно потертой кожаной куртке и с рыжим теплым шарфом на шее. - Теперь полетела душа в рай… - Рабочий потрогал шарф рукой, подумал и тихонько откликнулся на свои мысли: - Да… Так-то вот.
Все молчали, и каждый думал о чем-то своем, близком, глубоком, о чем никогда не узнают другие.
- В рай, на самый край, - пробормотал все тот же рабочий и скрипуче засмеялся.
- В рай, не в рай, а вообще-то, братцы, дело не того… табак. Бьют по-настоящему.
- А откуда это били?
- Должно, с крыши, с гостиницы. Там их тьма засела.
- А може, от Воскресенских ворот?
- Нет, это с крыши, - подтвердил Акимка. - Я видел, когда бежал сюда: с крыши.
Все с любопытством посмотрели на него. Паренек-то ведь случайно не лежит вместе с солдатом.
- Ну, что, товарищ, чай, у тебя душа-то в пятках теперь? - спросил рабочий, говоривший о рае. - Пожалуй, тебе теперь иголку надо?
- Какую иголку? Зачем? - удивился Акимка.
- Иголку настоящую. Душу-то выковыривать из пяток.
В толпе коротко, нехотя засмеялись. Акимка покраснел, и у него стал такой сконфуженный вид, что пожилой усатый солдат угрюмо сказал ему:
- Зря ты, парень, полез сюда. Право, зря.
- Почему же зря? Разве я не такой же гражданин, как, например, вы? Это даже странно! - запальчиво, обидевшись, уже чисто по-мальчишески выпалил Акимка.
Солдат промолчал и молча, пренебрежительно сплюнул в сторону:
- Тьфу…
Акимка нервно прошелся взад и вперед по тротуару, подошел к самому углу и выглянул к Охотному. Отсюда уже было видно и Охотный, и Воскресенскую площадь, и часовню Иверской иконы, и дальше, через Воскресенские ворота, угол Красной площади. Все было пусто. Ни людей, ни экипажей. И эта пустота особенно пугала. Всегда, даже в глухую ночь, здесь было много народу. А теперь никого. Под Воскресенскими воротами и ближе сюда, за углами, мелькали фигуры, стреляли из винтовок, и пули с резким зиганьем летели мимо, били мостовую и в забор большого строящегося дома. В Охотном ряду, за углом, мелькнула какая-то фигура. Акимка взял винтовку к плечу. Фигура скрылась. Но Акимка, всем существом чувствуя, что ему можно выстрелить и что его никто за это не накажет, прижал к плечу винтовку и нажал спуск. Винтовка резко толкнула в плечо. В ушах загремело и запищало…
Солдаты столпились к углу.
- В кого бил? - спросили они.
- А там студент, кажись…
- Смотри, не убей частного какого. Здесь много шляющих.
Из-за угла опять высунулась фигура в серой шинели и - тррах!.. - выстрелила сюда и опять юркнула за угол.