Так говорили жандармы, так передала матери Чун Сиг. Правда, мать не обрадовалась, наоборот - рассердилась. Она сказала:
- Замолчи, Чун Сиг, ты ничего не понимаешь!
А Чун Сиг думала, что понимала, думала, что многое понимала…
Мать работала в домах богачей, кормила семью. Отца Чун Сиг видела редко. Он появлялся другой раз вечером, а когда девочка просыпалась, его уже не было. В памяти оставались только загрубевшие руки, которые осторожно скользили по волосам. Так девочку никто больше не ласкал.
Раз отец пришел с незнакомым человеком. Незнакомец шутил и даже играл с Чун Сиг. Он показал ей небольшой портрет. "Ленин!" - сказал он. Она не знала Ленина, смотревшего на нее добрыми глазами. Ленин жил где-то далеко-далеко, в другой стране за белыми горами. "А разве есть еще где-то страна?" - спросила Чун Сиг. Ну конечно! Много есть стран. А в той стране, где жил Ленин, бедняки прогнали богатых. Там много детей, они учатся в просторных школах, для них построены дворцы…
В тот вечер Чун Сиг долго лежала с открытыми глазами и думала о большой счастливой стране.
Проснулась она от громкого стука. Потирая кулачком глаза, она видела, как мелькнули к заднему окну две фигуры: отца и незнакомого человека, который так долго и интересно рассказывал ей вечером о большой счастливой стране.
Ворвались жандармы. Они разбрасывали все, что попадалось под руку, заглядывали всюду.
Все поплыло в каком-то угаре. Чун Сиг кричала от страха, ее откинули в угол; на полу недвижно лежала мать; плакала бабушка. А отец-партизан и незнакомый человек успели скрыться.
Много поняла Чун Сиг с того вечера. На этот раз поняла правильно.
С тех пор прошло немало памятных дней. Вместе с матерью девушка радовалась изгнанию оккупантов с родной земли. Вместе с нею она ходила на митинги в центр города. А потом опять началась война. Горели от напалма селения. Народная армия встала на защиту страны от новых оккупантов. Два долгих года длилась схватка героического народа с американской армией и предательской кликой Ли Сын Мана. И справедливость победила. Северная Корея завоевала себе свободу.
Через некоторое время после победы Чун Сиг оказалась в Советском Союзе, среди людей, ставших ей родными. Девушка была счастлива. Занималась она усердно, ей много помогали подруги. Она хотела быть хорошей учительницей.
Как-то после зимней сессии ее вызвали в профком.
- Можно теперь и отдохнуть, - сказали ей.
- Можно, - подтвердила Чун Сиг.
- Поедешь в дом отдыха.
- Кто? Я?..
Вечером она взволнованно говорила Нине:
- Совсем непонятно: я - в дом отдыха! - И все спрашивала: - Может, ошибка?
- Никакой ошибки нет, Чун Сиг, - отвечала Нина. - Кто трудится, тот должен отдыхать. Это наши порядки.
Чун Сиг нравятся такие порядки: хорошие порядки!
Однажды - это было весной - наступил чудесный теплый вечер. Только что прошел дождь. Подруги сидели на подоконнике и, словно зачарованные, вглядывались в сумерки.
Тишину вечера иногда прорезал шум трамвая да со Всполья доносились гудки паровозов. А потом опять все замирало.
Они сидели молча, думали о своем. Нине вспоминался родной городишко Нерехта, мать, которая больше всего сокрушалась, что дочь поедет по распределению на Восток. Уж как она радовалась, когда Нина вместе с Чун Сиг приехала на несколько дней домой! Не знала, куда усадить Чун Сиг, чем попотчевать.
Нина думала о тех днях, промелькнувших очень быстро… Вдруг ей почудилось, что Чун Сиг поет, тихо-тихо. Мелодия была знакома:
…Я другой такой страны не знаю…
- Разве у вас поют эту песню? - спросила Нина.
- Это первая русская песня, которую я узнала на своем языке. Она мне очень нравится…
Сейчас Чун Сиг учительствует у себя на родине.
Я дописываю эти строчки, и у меня встает перед глазами класс. Сорок пар глазенок внимательно смотрит на молодую учительницу.
- Продолжаем наш урок, - говорит она.
Сорок ребятишек мысленно повторяют: "Продолжаем".
Чун Сиг стала хорошей учительницей.
1955 год.
Коммерсанты
I
Мальчишек во дворе много. А вот чтобы они были дружны - этого не скажешь. С утра, бывает, соберутся вместе, но разговаривать станут и поссорятся, а то еще и подерутся. Так каждый день.
Правда, Минька Добрецов и Павлик Уткин никогда не ссорятся между собой. Они и в школе за одной партой сидят, и в кино вместе ходят. Родители их тоже дружат. Когда мать Павлика приходит к Минькиной матери, вспоминают они, как гуляли в девчонках. Послушать их, так можно понять, что и они немало озорничали.
У Павлика, кроме матери, никого нет, а у Миньки есть еще старший брат - шестиклассник Семен, который важничает и все время куда-то торопится. Успевает он только поозорничать над Минькой. Сейчас еще не так, а вот когда Минька был поменьше, Семен стаскивал его с кровати за ноги и держал вниз головой. Минька, конечно, ревел - не очень-то приятно болтаться в воздухе, а Семен пел:
Бедный клоун горько плачет,
Чем-то сильно огорчен.
Успокоить надо, значит,
Чтобы стал смеяться он.
Затем говорил: "Надо перевернуть пластинку", - и ставил братишку на ноги.
Но Минька все равно любит Семена, потому что тот книжки интересные приносит.
Вчера, например, он принес книжку про марсиан. Минька насмотрелся картинок и долго не спал.
Ему приснились марсиане. Это были совсем маленькие человечки, как лилипуты. Они окружили Миньку со всех сторон и все пытались что-то сказать ему на ухо. Минька решил, что это самый надоедливый народ, и стал их отталкивать. Тогда один марсианин, обидевшись, ткнул его палкой в бок. Минька охнул и проснулся.
- И чего тебе не лежится! - услышал он рассерженный возглас Семена. - Все спят как люди, а ты брыкаешься и брыкаешься.
Минька промолчал, хотя и догадался, что в бок его толкнул Семен. Он повернулся к окну. На улице уже во всю светило солнышко. Звенели трамваи. На занавеске мелькали черные тени. Это мимо окна шли прохожие. Шумный городской день начался.
- А самолет на Марс долетит? - спросил Минька.
- Нет, - сонным голосом сказал Семен.
- А вертолет, наверно, поднимется?
- Слушай! Дай человеку выспаться! Тебе сегодня весь день болтаться, а мне ещё уроки учить надо.
Минька обиделся и полез с кровати прямо через брата. В ту же минуту он получил оглушительную затрещину.
- Привыкай к вежливости, - объявил Семен.
Что будешь делать с Семеном! Такой у него характер.
II
Вышел заплаканный Минька во двор и вдруг видит Павлик Уткин прилаживает к забору старый самовар. Так увлекся, ничего вокруг не замечает. Рукава у рубашки засучены. Мастеровой, да и только! Удивился Минька и говорит:
- Чай будешь пить?
- Чудо! - усмехнулся Павлик. - Это у меня душ будет. Как проснусь утром, сразу сюда. Каждый день холодной водой окачиваться буду. Для укрепления здоровья. Погоди-ка минутку.
Он вытер руки о траву и побежал в дом. Вернулся оттуда с полным ведром воды. Минька помог ему вылить воду в самовар. Сразу же из крана на землю полилась тоненькая струйка. Затем Павлик достал из кармана проколотую резиновую грушу и натянул на кран. Теперь вода разбрызгивалась на несколько струек.
- Видишь! - с гордостью сказал он. - Погоди, еще все завидовать будут.
До чего же Павлик умный! Что хочешь может придумать. Река километрах в трех от города. Выкупаешься и пока идешь обратно, все удовольствие пропадает. А теперь можно купаться прямо во дворе.
- И я буду приходить под душ, - сказал Минька.
- Приходи, - разрешил Павлик. - А больше никого не пустим, потому что наш душ, мы его делали.
Они полюбовались душем, пожалели, что еще холодно, купаться нельзя, и собрались было идти на городской базар, где недавно поставили карусели. Но в это время услышали сзади суматошный крик. Оглянулись: катит прямо на них на подростковом велосипеде Олег Кусариков. Правда, сказать "прямо" - не совсем верно, так как Олег выписывал восьмерки.
- Берегись! - вопил он, не в силах остановиться.
Ребята еле успели отбежать. Переднее колесо ударилось об забор, и побледневший Олег вылетел из седла. Сначала он не шевелился, потом застонал, стал вставать. Вся щека у него была в грязи.
Павлик опомнился первый.
- Здорово тебя, - сказал он, помогая Олегу подняться.
Олег зло взглянул на него, растер грязь на щеке.
- Чего разбежались? - укорил он ребят. - Ничего бы вам не сделалось, могли бы и не бежать… Чего смеетесь? Из-за вас упал. Я по той стороне ехал, ничего ехал. А вас увидал, меня и потянуло. Не помню, как около поленницы проскочил.
- Тех, кто не умеет, всегда тянет, - сказал Минька, поднимая велосипед и любуясь им. - Увидишь впереди камень, захочешь объехать и все равно наедешь.
С этими словами он приготовился сесть на велосипед, но Олег - будто не падал - живо подскочил, вырвал машину из рук.
- Свой заимей, тогда и катайся.
Велосипед был новенький, с сверкающими на солнце спицами, с сиденья спускались пушистые зеленые кисточки.
- Пожалел, - обиженно сказал Минька.
Павлик тоже не мог оторваться от велосипеда. Такая роскошь смущала его.
- Совсем Олег не пожалел, - заискивающим тоном выговорил он. - Вдруг ты упадешь, сломать можешь. Вот я не упаду. Я совсем немножко прокачусь…
Но и эта хитрость была напрасной: Олег не дал машины и ему. Тогда Павлик сказал:
- Не съедим твой велосипед. По двору проедем, и все. А ты пока посмотри, какой мы душ сделали.