Он побежал, нашел зонтик в шестнадцатой комнате, принес женщине и очень вежливо отдал, а она взяла, едва взглянув на мальчика, потому что, как всегда, играла в карты. Ей тоже, наверно, было за тридцать, она напоминала ему мать, и он был с ней вежлив, как с учительницей, - он был воспитанный мальчик.
Около играющих стоял затейник и смотрел, как играет женщина. Он сказал:
- Приятный молодой человек.
- Да, - сказала женщина.
- Только все время один да один.
- Образуется, - сказала женщина и посмотрела на затейника. И они улыбнулись.
Мальчик не слышал их разговора.
Мимо прошел толстяк с градусником и стал измерять температуру воды в море, не доверяя сведениям, обозначенным на доске у входа на пляж, а жена ему кричала из гущи отдыхающих:
- Костя, тебе нельзя купаться, если меньше двадцати четырех, Костя, ты помнишь, что доктор сказал?
Толстяк наклонился над водой, и жена подошла к нему, чтобы посмотреть на градусник, и они стояли у берега по щиколотку в воде, а мальчик сердито смотрел на них. Потом он отвернулся и лег на спину, - в небе высоко-высоко шли самолеты, оставляя белые полосы. Мальчик следил за ними, потом перевернулся на живот, взмахнув руками, как птица крыльями.
Чего-то ему не хватало. Ему не хватало чего-то для полноты счастья.
Жизнь подсказала ему и показала, чего не хватает.
На пляж пришла и расположилась рядом с мальчиком пара новеньких: громадный мужчина атлетического телосложения, коротко стриженный, уверенный, неторопливый, и его спутница, нежная и молодая.
Они пришли на пляж, держась за руки; потом побежали к морю, держась за руки; а потом мужчина вынес женщину из воды на руках, а она смеялась и неожиданно быстро поцеловала его.
Весь пляж смотрел на эту пару, и мальчик тоже смотрел.
Две женщины за спиной у мальчика сказали:
- Все-таки это безнравственно - целоваться при посторонних.
- Смотреть противно.
Но смотреть было совсем не противно, женщины покривили душой.
Затейник сказал:
- Молодость - это половина счастья, а любовь - это его вторая половина, причем лучшая.
Женщина в китайском халате оторвалась от карт и сказала с улыбкой:
- Это еще вопрос, какая половина лучше.
Эти разговоры мальчик услышал.
Нестерпимо скучно вдруг стало ему.
Он огляделся.
Нестерпимо тесно вдруг показалось на пляже.
Рядом с ним, закрывая от него даль, возвышалась фигура мужчины-гиганта. У ног мужчины на песке сидела женщина. Она сидела, обняв свои колени, нежная и влюбленная.
Мальчик встал и пошел меж человеческих рук, ног, голов, туловищ, набросанных на песке.
Пошел в парк. Женщины попадались ему навстречу Одна прошла, другая, третья, четвертая…
Он всматривался в них вопросительно. Не то чтобы сравнивал и выбирал, нет, все было бессознательно - и поиски, и тревога, что толкала на поиски. Ни одно лицо его не привлекало, к тому же все женщины были старше его, годились ему если не в матери, то в старшие сестры.
Он сел на скамейку. Две тонкие ветки орешины покачивались над его головой, густая сеть теней лежала на дорожке. Между деревьями, в глубине парка, стояла белая скульптура - лыжник, прыгающий с трамплина.
В конце аллеи показалась тоненькая девушка в светлом платьице. Мальчик насторожился. Она подходила все ближе, улыбаясь, и он уж подумал, что эта улыбка адресована ему, и оживился… Но оказалось, что не ему улыбается девушка, а своему молодому человеку, который шел ей навстречу и которого мальчик заметил только тогда, когда тот прошел мимо. Молодой человек взял девушку под руку, и они ушли своей дорогой. Оживление мальчика прошло, он разочарованно откинулся на скамейке.
А потом он сидел на перилах террасы и слушал взрослые разговоры.
- Первый раз я влюбился, когда мне было девять лет, - сказал затейник. - Ей было столько же, и, на мое счастье, она не ответила мне взаимностью - я бы не знал, что мне с этой взаимностью делать.
- В девять лет - это редкость, - сказал другой. - Хотя, как говорится, любви все возрасты покорны.
- А вы, молодой человек, уже бывали влюблены? - спросил кто-то у мальчика.
Но за него ответил затейник:
- Молодому человеку о любви разговаривать не полагается, ему полагается стесняться. Конечно, бывал, о чем тут спрашивать.
Мальчик был рад, что не надо отвечать. Он спрыгнул с перил и ушел на свою скамейку в парк, чтобы посидеть в одиночестве. Две тонкие ветки покачивались над его головой, светясь в лунных лучах…
…Две ветки - и две молодые руки, тонкие и точеные.
Не раз они протягивались перед мальчиком, подавая ему еду; но до сих пор он как-то не поинтересовался взглянуть на ту, которой они принадлежали.
- Спасибо, красавица, - сказал кто-то за их столом.
Он поднял глаза и увидел милый профиль, уголок свежего рта и пушистую прядку из-под косынки.
И обрадовался - это было то, чего ему не хватало, то, что он искал.
Почему он не замечал эту девочку, эту подавальщицу? Может быть, потому, что она была одета как все подавальщицы: в серенькое платье, передник и косынку, - неотличимо.
- Здравствуйте! - сказал мальчик. - Это вы!
Она взглянула на него смущенно-вопросительно, но вслух не спросила что это значит.
Наступило время обеда.
Все уже поели и ушли, когда пришел мальчик.
Он сел за пустой столик.
Подошла девочка, принесла первое. Он сказал:
- Здравствуйте!
- Мы уже здоровались, - сказала девочка. - Утром.
- Ну, утро - это было давно! - сказал мальчик.
"Это ты просто так, - спросила она беглым взглядом, - или есть в твоих словах значение?.."
И отошла к соседнему столику, чтобы подать суп другому опоздавшему, а мальчик посматривал на нее, рассеянно мешая ложкой в тарелке. Девочка прилагала все усилия, чтобы не смотреть на него, - лицо ее стало напряженным от этих усилий, но, проходя обратно с пустым подносом, не выдержала - посмотрела. И обрадовалась: смотрит!.. И мальчик обрадовался: посмотрела!..
- Вы заняты с утра до вечера, с утра до вечера, - сказал он, когда она принесла второе. - А погулять когда же?
- Мы работаем посменно, - сказала девочка. - День я, день Таня.
- Теперь я узнал, как вас зовут! - сказал мальчик.
"Как это?.." - спросила она глазами.
- Вас зовут не Таня! - объявил он, и они улыбнулись друг другу.
Раньше он ничего не замечал, кроме платьица - такого же, как у всех остальных подавальщиц, кроме передника, и воротничка, и косынки - таких же, как у всех остальных подавальщиц; одинаковые, они сновали по столовой взад и вперед.
Теперь он видел ужасно много, и все больше и больше, открытие за открытием приходило к нему.
Видел ее глаза и ресницы.
И улыбающийся нежный рот, и белые зубы.
И легкую ее походку, и легкие стройные ноги.
Он садился так, чтобы ее рука коснулась его, когда она ставила ему тарелку на стол. Рука касалась, девочка отдергивала руку, обожженная. Он смотрел ей в глаза - душа его уходила в пятки, но он смотрел.
Еще в дверях столовой она опускала глаза, старалась не смотреть на него - знала уже, что он глядит на нее неотступно. Но не удерживалась и украдкой поднимала взгляд - так и есть, глядит, глядит…
Он теперь приходил завтракать, обедать и ужинать позже всех, чтобы одному быть за столиком.
И они разговаривали - мельком и тихо, как заговорщики.
- Сегодня вы работаете - значит, завтра вы свободны? - спрашивал мальчик.
- Свободна, - отвечала девочка.
Ее голос был как тихая музыка.
- Свободны? - переспрашивал он, чтобы еще раз услышать музыку.
- Свободна, - откликалась та же музыка…
- Может, сходим погуляем? - спросил он, как в воду бросился.
Она отошла, ничего не ответив.
- Может быть, сходим погуляем? - уже настойчивее спрашивал мальчик, когда она появлялась снова.
- Не принято с отдыхающими, - отвечала она, уходя.
Он огорчался, а когда она возвращалась, спрашивал:
- А в кино?
- С отдыхающими тоже не принято, - отвечала она и торопилась убрать посуду.
- Но я же не виноват, что я отдыхающий! - говорил он ей вслед, и она смеялась и чуть-чуть поворачивала голову. Какой поворот!
На пляже, среди взрослых, мальчик скучал - здесь не было таких глаз, как у девочки, таких рук; здесь люди ходили неуклюже, ноги разъезжались в песке; красивая пара перебралась на другое место, их было плохо видно, да мальчик и не смотрел. С пляжа он бежал в столовую бегом, радуясь этой захватывающей игре. Он был весело взвинчен, прищелкивал пальцами и насвистывал песню, которую играл в вагоне тот парень с гитарой.
- Извините, пожалуйста, - говорил он толстяку Косте, нечаянно толкнув его. - Я очень спешу.
- Надо отдыхать, а не спешить, - сердито говорил толстяк.
- После ужина я вас жду! - заявлял мальчик девочке, стараясь говорить как можно решительнее.
А она делала вид, что не слышит.
- Ну, пойдемте, пройдемтесь, никто и не увидит, - уговаривал он, и голос его вдруг менялся - из решительного становился просительным, совсем как у маленького.
- После ужина я еще целый час буду занята, - говорила она. - Даже час с половиной.
…Тот же это ужин или другой? Сколько времени прошло?..
- Я буду ждать хоть два с половиной! - говорил он весело. - Хоть три с половиной! Сколько хотите - и с половиной!
Вот видишь, говорил он ей всем своим видом, какой я веселый, бодрый, как легко тебе будет со мной - одно удовольствие.