- Вообще-то все человечество мы привыкли разделять на три категории: удачников, неудачников, и что-то промежуточное - людей с обыкновенной судьбой, у которых в жизни и так бывает и эдак. Я вот не знаю, к какой из этих трех категорий меня отнести? Удачник - нет! Удачник - Ажимов, он и профессор и член-корреспондент, и автор нашумевшей книги, и вообще человек с положением, а я в свои шестьдесят лет все тот же рядовой геологоизыскатель - вот и все! Тогда неудачник! Тоже нет. Я искал и находил, доказывал и доказал - пусть не я сам доказал, пусть после меня и за меня доказали, но все равно ведь доказали? В меня стреляли и не убили, я умирал, но не умер, меня похоронили, а я явился к вам снова, был одиноким, и у меня вдруг оказалась дочь - да еще какая! А скоро, верно, и зять будет - вот тебе и семья, я об этом и не мечтал так. Какой же я неудачник? Так, человек с обыкновенной ровной судьбой? Тоже нет. Это вот у тебя ровная судьба: начал ты рядовым, кончил генералом, у тебя вся грудь в орденах, и все они заслуженные - и жизнь у тебя порой хоть была и тяжелая, но ровная, если так можно выразиться, плановая. Так все и должно было у тебя получиться. Жил, работал, служил родине, вышел на отдых и опять продолжаешь то же, в другом только виде. Хотя, впрочем, не так уж и в другом - и там и тут ты работаешь на разведку.
- Охрана не разведка, дорогой, - мирно сказал Жариков и налил по лафитнику, - не надо смешивать два эти ремесла. Есть тьма охотников - не будь из их числа, - видишь, заговорил, как твой любимый Ажимов, - цитатами. Так кто ж ты такой тогда, Даурен Ержанович, вот по этой твоей классификации, а?
- Да, пожалуй, если здраво разобрать, то или неудачник, которому везет, или удачник, которому не повезло. Ну, будем здоровы!
- Здорово! Блеск! - сказал Жариков и захохотал. - Эх, не знал я такой формулы раньше, а то был у меня такой сержант бедовый - из ваших краев! Жаканов. Молодой, красивый, стройный. На цыгана похож. Девки от него умирали! Так вот, у того тоже! Пойдет на охоту - обязательно повезет, без полной сумки не возвращается! Возвратится - обязательно на меня нападет, я ему губу дам! Как на губе посидит, обязательно к нему бабы бегут! Как бабы прибегут - обязательно их либо отцы, либо мужья засекут. Потому что уж ожидают! Как мужья засекут - я еще ему пять суток или десять нарядов вне очереди. Так и маялся до Отечественной! Ну, там меня не было, и ему повезло уже по-настоящему. Героя получил. Выпьем за его память! Эх, Жакып, Жакып, хороший был ты человек! Попался бы ты вовремя ко мне в полк - до сих пор небось на губе бы сидел. Ну, за его геройскую память! Молча! Стоя!
Они поднялись разом, выпили и разом стукнули лафитниками о стол.
- Так вот, видишь, - сказал Даурен, - и не поймешь толком, что такое хорошо, что такое плохо. Приходится и тут прибегать к теории моральной относительности. То есть, кто как чувствует. Для меня вот, например, счастье было пойти добровольцем, а для того, кто меня провожал да на дорогу посошок поднимал, - счастье было остаться! Ух, много он мне, сволочь, крови попортил! Да и сейчас... - Даурен вдруг закашлялся и быстро сказал:
- Ну, еще, что ли, по одной?
Жариков мельком поглядел на Даурена и молча налил по стопке, но пить не стал, а спросил:
- Ну и что он сейчас? Ты что не договорил?
Даурен поднял свою стопку и, сердито глядя на Жарикова, сказал:
- Да и сейчас, говорю, такие, как он, попадаются, - он поставил стопку на стол. - Что-то больше не идет! Нет, моя судьба, товарищ генерал, очень ровно сначала шла. Без сучка и задоринки. Учился я в нашем ауле, и не миновать бы мне медресе, если бы не Октябрьская! Февраль-то ничего почти не изменил! Как колотил нас мулла, так и продолжал лупить по плечам линейкой. А мне от него особенно доставалось. Я в те дни ему калоши гвоздем прибил к полу. А они у него хорошие были, азиатские, с эдакими носками. Как он их надел, так и растянулся. - Жариков довольно захохотал. Рассмеялся и Даурен. - Да за такое художество он меня в угол на колени поставил на всю неделю, а в руки дал по кирпичу. Держи на вытянутых и не опускай, как опустишь - он тебя линейкой. Это тебе, брат, не смех! Ну тут и ударили события. Занятий нет, приехал богатый купец - гуртоправ, собрал джигитов - и в степь. И наш учитель с ними. Больше я его не видел. Ну, а недели через две и я очутился в городе. Отец поехал узнавать, как и что, и меня с собой захватил. Мало ли на что парень понадобится. За лошадьми поглядеть, сбегать куда, то да се. А там в это время какая-то рисовальная студия возникла! Тогда, генерал, беда сколько этих студий возникало. И пластической гимнастики, и археологии, и изготовки шляп, и клуб анархистов и еще черт знает что! А я тогда бойко рисовал! Вот увидел мои рисунки сын хозяина трактира, где мы остановились, и свел в эту школу. А там заправляет учитель рисования женской гимназии - такой бойкий старичок. Он потом стал заслуженным художником республики. Посмотрел рисунки, похлопал по плечу: "Ну, говорит, будешь казахским Венециановым?".
- Венециановым? - удивился Жариков.
- Венециановым, Венециановым, - сам учитель наш рисовал картины из жизни казахского аула, и нас к этому приохочивал. Мол, ты казах, и как Венецианов открыл русскую деревню, так и ты должен открыть миру казахский аул. Но не вышел из меня Венецианов - нет, я ведь, сколько семью-восемь - не знал! Думал, что земля на сивом быке стоит.
Старичок был умный, заботливый - нашел какой-то рабфак, отдал меня туда. Ну и пошло. Рабфак, школа, двухклассная учительская семинария (были у нас в ту пору и такие), а потом университет - сначала здесь, потом в Москве. Вышел с дипломом, сразу отправили в степь. Все! Вот и вся моя жизнь. Трудновато, конечно, было порой, голодно, но ясно! Все до предела ясно! Ведь советская власть до предела ясна! Правда, были и такие, которые хотели в нее туман напускать! Но я их всегда к себе на пушечный выстрел не допускал.
- И удавалось? - спросил Жариков. Он слушал очень внимательно и у него было такое выражение, как будто он что-то старается себе уяснить.
Даурен вынул из кармана трубку, зажигалку, высек огонь, не торопясь закурил, затянулся и выпустил дым.
- В общем-то да, - ответил он неторопливо. - Удавалось! Ну, а в частности, кое-кто из прохвостов и мне порою кровь портил. Но это не главное... Моя беда была в том, что я их всегда недооценивал. То есть, их способности я ценил слишком низко. Вот они мне и показали!
Жариков посмотрел на Даурена, тоже вынул свою трубку, намял в нее табака, - он курил пахнущий медом турецкий, Даурен курил махорку и только марки "паровоз", - и сказал:
- Ты меня извини, если тебе неприятно - не говори, но вот я сколько раз замечаю, что ты что-то начинаешь и обрываешь. Я понимаю, может, у тебя есть какие-то глубокие личные причины... - он нарочно остановился.
- Да нет, нет! - крикнул Даурен чрезмерно громко, искренно.
- Ну, тогда отлично, - кивнул головой Жариков, - но если я ничего не нарушаю...
Даурен несколько секунд просидел молча.
- Видишь, - сказал он, - тяжело вспоминать об этом. Тяжело и, пожалуй, не к чему. Потому что почти фантастика, хотя дело очень простое. Прикомандировали ко мне в экспедицию парня из института материальной культуры. Ну, иначе говоря, археолога. А мы в то время по Жаркынским холмам лазили - медь искали. Там медь глубоко лежит, так что ни о каком энеолите думать не приходится. Вообще я так и не понял, зачем его к нам прикомандировали. Ну прикомандировали - прикомандировали, - пусть за нами ходит. Ну, вот однажды он приходит ко мне в контору и спрашивает: "Могу я сейчас с вами поговорить?" А у меня дел до черта! У меня машин нет! У меня с банком какие-то чертовщины! Зол я как черт! "Приходи вечером", - говорю. Сижу вечером, пью чай - заявляется он ко мне. А у меня голова трещит. Понимаешь, разламывается. "Садись, - говорю, - пей чай". - "Ну, это потом, - говорит, - сначала разговор". - "Ну ладно, - говорю, - давай разговор". Спрашивает: "Железные самородки бывают?" - и ждет ответа. "Нет, - говорю, практически их почти не бывает. Во всяком случае много реже чем золото". - "А могло быть железное оружие века меди и бронзы". - "Нет, - говорю, - это исключено. Технология слишком сложна". - "А ведь есть, говорит, такие находки, - и в Египте есть и у нас - как же так?" Я молчу. Смотрю на него, думаю, чего он хочет, а он мне и говорит: "Это метеоритное железо - первое железо упало на человека с неба". Ты знаешь, как-то это очень мне понравилось! Ну, додумался человек! Ну, додумался же! Первое на земле железо с неба! И ведь так! Действительно так! - Даурен замолчал и сделал несколько затяжек.
- Ну и что? - спросил Жариков, не переждав его молчания.
- До ночи мы проговорили. Очень все оказалось интересным. Я через полчаса жену позвал. Она тоже историком была, в женском педагогическом институте работала! Ну женщины, знаешь какие! Она так и ахнула! Да неужели, да как же... Только в час от нас парень ушел, а через неделю меня вызвали... - Даурен опять замолк.
- К кому? - спросил Жариков.
- К одному начальнику... А начальника того я знал, он хотел у меня диплом с отличием получить, а сам лекции не посещал. В общем, знал я его. На тройку еле-еле натянул. Как он в начальники попал, почему все время от замов в завы скакал, - до сих пор не знаю, но была, очевидно, какая-то причина.
- Была, - кивнул головой Жариков, - была, конечно.
- Ну и я так думаю. Так вот: - Что вы знаете про Савельева? (Фамилия того студента).
- Да ничего не знаю - работает у меня и работает.
- А то, что он говорит, что железо с неба упало, вы знаете?
Я засмеялся.