- Э, брат, нет, того золота нам не достать. Как говорят русские: овчинка выделки не стоит. А с Саятом так: где есть медь, там золоту делать нечего. Это запомни: здесь медь и золото вместе не встречаются.
Нет, тут нужно исходить из других закономерностей: земная кора развивалась по своим особым законам, но везде эти законы одинаковы. А законам соответствуют признаки. На этом основании и существует наука, специально занимающаяся рудными месторождениями, изучающая закономерности их распределения, и называется она металлогения. Ей я занимаюсь. Вот, судя по ней, медь здесь есть, а вот где она и почему ее мы не находим - вопрос другой. На него я и стараюсь ответить.
...В поселок они вернулись с заходом солнца, и первый, кого увидели, был Бекайдар. Он сидел на камне около входа в палатку и читал какую-то толстую книгу, другая книга лежала рядом на земле. Даурен знал - Бекайдар читает "Очарованную душу" в подлиннике. Так он изучает французский язык. Непонятные слова отыскивает в словаре и записывает в особую тетрадочку. Сейчас словарь лежит на земле, а тетрадочки и вовсе нет. Значит, в нее почти уже нечего записывать. Молодец Бекайдар. Даурен сразу же полюбил этого не особенно разговорчивого, серьезного, вдумчивого парня. В первый же день, когда его привезла Дамели, - значит, что-то около двух недель назад - Бекайдар рассказал ему одну историю и этим сразу же купил старого геолога. Вот что сказал Бекайдар:
- Медь здесь, конечно, есть. И вот почему я так думаю:
Со мной в горном институте учился один парень, Сережа Верзилин. Мы с ним даже слегка дружили. Ну, во всяком случае, пару раз были на вечеринках вместе. Потом он уехал в Ленинград, поступил в ЛГУ. Я слышал, он стал историком. Передавал пару раз мне привет. И вот как-то я стою на дороге голосую - смотрю, вилик останавливается. "Вам куда?" - "В Саяты-первые". - "Садитесь". Влез я, смотрю на шофера, а это сам Сережа. Ну обнялись, конечно. "Ты сюда как?" - "А ты как?" - "Ну, я как - понятно - я же геолог". - "А я археолог и пишу работу об энолите в Казахстане". -"А с чем этот энолит кушают? Палеолит знаю, неолит знаю, мезолит знаю. Век нетесаного камня, век тесаного камня, век мелких тесаных изделий, а вот про этот твой энолит - первый раз слышу". - "А зря, у вас в Казахстане его много! Это иначе то, что раньше называлось "медный век". В Академии наук Казахстана собрана замечательная энолитическая коллекция, и половина вещей из ваших мест. Вот добыл у них археологическую карту, еду все увидеть на месте". - "Да не может быть, Сережка, - ты ошибся, говорю, - какой там медный век? Мы там уж третий год копаемся, все эту окаянную медь ищем и не находим, а ведь мы геологи". А Сережка смеется: "Ну, значит, такие уж, говорит, вы геологи. Древний человек нашел ее одной мотыгой, а вы со всеми вашими приборами ничего не можете. Вот посмотри". И, верно, вынимает из планшета и подает мне кипу фотографий. Посмотрел я: тут и бусы, и какие-то фигуры животных, и кольца, и еще много чего. И везде надписи: "Медь, медь, медь". Из находок такого-то - у меня фамилия записана, сейчас не помню - 1912 год. Большой Саят. "Какого же черта, говорю, мы-то ничего не находим". - "Не знаю, - говорит, - не так, наверно, ищете", - и больше я его не видел. Только когда был в Алма-Ате, по телефону с ним переговорили. "Ну что, спрашиваю, нашел еще что-нибудь стоящее". - "Да нет, стоящего, говорит, не нашел - тут основательные раскопки нужны, а вот на следы старой медеплавильной печи, пожалуй, наткнулся, привез образцы шлаков. Сейчас она у нас, в музее Академии. Заходи, посмотришь". Собирался я зайти, да что-то помешало. Так что медь здесь есть, Дауке. Это тверже твердого.
Поистине Бекайдар, сам того не зная, нашел самый верный и короткий путь к сердцу старого геолога. Ни один рассказ в мире не мог так заинтересовать Даурена, как этот. Он попросил повторить его еще раз и тщательно занес в записную книжку.
К сожалению, мест, где Сергей Верзилин обнаружил древние шлаки, Бекайдар не знал. Но это было уже и не столь важно. В Академии наук, конечно, можно было найти все эти сведения.
- Ну, сынок, спасибо! - сказал растроганный Даурен. - Вы сами не знаете, какую услугу мне оказали.
И к вечеру они уже перешли на "ты". Только, конечно, Даурен перешел на "ты". Бекайдар продолжал называть его на "вы", но отношения у них уже начали складываться в совершенно определенном направлении. "Вот этот красивый, черноволосый, высокий и молчаливый юноша - так решил Даурен - и есть муж моей дочери. Будущий или настоящий - это не важно. Важно, что они близкие друг другу люди, и с этим я, Даурен, обязан считаться. Обязан, если хочу, чтоб они были счастливы, чтоб мы все были счастливы: она, он, я".
...Бекайдар читал. Даурен подошел и тронул его за плечо.
- Ну, друг дорогой, - сказал он, - и терпелив же ты, я бы давно бросил этот роман - длинен, многословен, вял. Выдуман с начала до конца. Нет, не для меня все это.
Бекайдар радостно засмеялся.
- Да, такому как вы, - я сказал об этом Дамели, - Роллан вообще не может прийтись по вкусу. Вы слишком деятельны и энергичны. А вот моему отцу этот роман нравится.
Даурен подошел, полистал книгу, положил ее обратно.
- А он читал ее?
- Читал!
- Читал. - Даурен снова взял книгу, - ну вот, слушай только: "Зло, причиненное живому, исправимо". Что оно действительно исправимо, а?
Бекайдар посмотрел на Даурена и опустил глаза.
- Не знаю, - сказал он. - Опять посмотрел на него, подумал и вдруг решил принять бой. - Тут ведь все зависит от сознания человека. Если человек сделал кому-то пакость и чувствует себя превосходно... Ну, конечно, этот человек ничего не стоит. Ну, а если он мучается...
- Тогда что? - спросил Даурен. - Улитка свершила какую-то гадость и мучается от этого в своей раковине. Кого это касается?
- А что же нужно? - спросил Бекайдар. - Публичное покаяние, свеча в руках, растерзанная рубаха? - Вообще, что нужно, чтоб такому человеку поверили?
- Не знаю, - сказал Даурен и бросил книжку. - Что такому человеку нужно, я не знаю.
- Ах, значит, вы...
- Значит, я никогда не был в шкуре такого человека, - резко сказал Даурен. - Во многом был грешен, а в этом нет. И ты меня об этом и не спрашивай... Тут я не советчик.
Бекайдар хотел что-то сказать, но подошла Дамели (она приехала вместе с Бекайдаром), и разговор прекратился.
А вечером заявился Жариков. Он распахнул полы палатки и остановился. Необычайная картина представилась ему. За столом сидели трое: Дамели, Бекайдар и Даурен. Весь стол был заставлен крошечными деревянными фигурками животных: здесь были лось, глухарь, лисица, лебедь с расправленными крыльями, кабан, медведь, рысь.
Даурен показывал Дамели рысь и говорил:
- Я назвал ее Багира. Помнишь, пантеру в "Маугли"? Мне принесли ее еще котеночком. Я ее выкормил с пальца. Она так привязалась ко мне, что всюду со мной ходила. Да вот недосмотрел - уехал, а ее убил лесник.
- Э, брат, да у тебя целый гамбургский ЦОО, - сказал Жариков, подходя. - Что, неужели сам все и вырезал? Чем?
- Да вот этим самым ножом, - ответил Даурен, и вынул из кармана большой садовый нож с ручкой из оленьего рога. - Вот, когда зимой выпадала свободная минута, а читать было нечего, я сидел перед печкой и резал. Ты говоришь зверинец - да у меня было их много больше, только часть раздарил, а часть растерялась. А ты что, разве был в Гамбурском ЦОО?
- Да, пришлось однажды, - ответил Жариков, усаживаясь. - Ездил я раз в американскую зону для переговоров с комендантом, а он человек вежливый, обходительный, ну захотел просветить русского медведя - вот и поехали мы с ним в этот ЦОО. Только не понравилось мне! Зверей было мало: часть сдохла, а часть, очевидно, сами сторожа слопали. - Он засмеялся. - Ладно! Надо мне с тобой поговорить. За жизнь, так сказать, поговорить.
- Ну что ж, и поговорим, - собирая со стола своих зверей, ответил Даурен, - вот, кажется, и люди кстати подходят.
И действительно, в палатку вошли еще двое - высокий блондин с румяным, полным лицом и небольшой бородкой, Васильев, и маленький черный грузин, подвижной, с орлиным носом и жесткими курчавыми волосами - Сандро Гогошвили. Оба они были начальниками отдельных отрядов.
- Дамели, дорогая, - сказал Даурен, поздоровавшись с гостями, - ты бы взяла Мереке да вышла бы прогулялась, а ты, Бекайдар, посиди. Будем говорить - это и тебя касается.
Внезапно в комнате зажегся свет, это заработал движок экспедиции.
- Да будет свет! - привычно изрек Афанасий Семенович и вынул трубку. - Я закурю у тебя, Дауке, можно?..
- Тебе, да еще из моей трубки, дорогой, всегда можно, - улыбнулся старый геолог, - это трубка не простая. В ней, наверно, не один пуд махорки побывал. Вот, кажется, и еще гостя бог посылает. Входите, входите!
Вошел счетовод экспедиции Никанор Григорьевич: энергичный, сухой старик с насквозь прокуренными усами. С его лица никогда не сходила иронически-снисходительная усмешка. Разговаривая, он всегда язвительно улыбался и щурился, хотя проще и сердечнее его наверное не было человека в экспедиции.
- Ну здравствуйте, здравствуйте, друзья, - сказал он, - что, дымите? Отлично! И я закурю! На огонек зашел. Смотрю, горит окно, на занавеске тень Афанасия Семеновича, а мне как раз его и надо. Да и тебе, Даурен Ержанович, надо бы два словца сказать.
- Вот так славно! - засмеялся Жариков. - К нему ты шел, а меня приплел так, для красного словца, чтоб обидно не было. Ну, так в чем дело, говори?
И пока старик выкладывал свои надобности, Афанасий Семенович смотрел на старого геолога и думал: