Она вышла из госпиталя и только тогда взглянула на часы - без десяти двенадцать. Время обеда. Куда ей податься? Конечно же, надо пойти в гостиницу, попросить себе номер, уложить вещи, отдохнуть с дороги. Она шла по улице неторопливо, поглядывая по сторонам. Почти пять лет прожила она в этом приморском городе. По этой улице она не раз прогуливалась с Сергеем, не однажды провожала его на корабль. А вот там, у причала, где высился обелиск героям артиллеристам, она рассказывала ребятам своего класса о подвиге моряков. "А чего это я иду в гостиницу? - вдруг спросила она себя. - Я пойду к себе домой. У меня ведь есть квартира. Небось, Сергей все время был на корабле, и цветы увяли, комната не убрана... Эх, Сережа, и зачем ты взялся за эту мину!.."
У дома, где жили Кесаревы, Наташу встретила Зина, жена Склярова. Она ласково пожала ей руку и принялась успокаивать, что, мол, Сергей скоро поправится, его лишь задело осколком и что она, Наташа, зря так волнуется.
- Я вот когда родила, то у меня был приступ. Паша был в море и ничего этого не знал. И сейчас не знает. Зачем его волновать?..
- Я очень переживаю за Сережу, - тихо отозвалась Наташа. - Я только от него. Боюсь, ох и боюсь...
В квартире она полила цветы, вытерла пыль и принялась было мыть пол, как кто-то постучался в дверь. Открыла и удивилась - это капитан-лейтенант Денисенко. Он поздоровался, неловко одернул край тужурки и, глядя на нее, несмело сказал:
- Вот я и пришел...
Она без улыбки молвила:
- Заходи, Дима... - Она закрыла за ним дверь, пригласила его сесть на диван. - А я только от Сергея. После операции ему не легче...
- Ты извини, Наташа, я давно не видел тебя. А тут собираюсь в отпуск, узнал, что приехала, вот и пришел... повидать тебя. Я был у Сергея, мы ходили с Комаровым. Молодчина он, а? Мину какую обуздал на судне, а потом осечку дал... Но ты верь, Наташа, он выдюжит. Я-то знаю Сережку, сил у него на пятерых... Да ты садись, Наташа, ведь ты с дороги. Скляров тебя собирался встречать, но его вызвали в штаб флота. Он поручил мне, а я... - И Денисенко развел руками. - Опоздал в аэропорт. Прости, Наташа... Я так хотел тебя встретить и опоздал. Узнал, что ты уже в госпитале, и ушел на корабль. А теперь вот собираюсь в отпуск...
Пока он говорил, Наташа все думала о Сергее, как он там? Мысль о том, что о ней на корабле не забыли, согрела ее сердце, оно смягчилось, и она, улыбаясь, стала благодарить капитан-лейтенанта Денисенко за внимание и заботу.
- Ты, Дима, мировой парень. Ты очень хороший. И ты, и Петя Грачев, и Комаров - все вы добрые, отзывчивые. Но у меня такое горе, что и слез не хватит. Боюсь за Сергея... А ты, значит, в отпуск?
- Собираюсь... Домой поеду, к матери...
- Женился?
- Нет... - Денисенко взглянул ей в глаза. - Мне бы такую жену, как ты....
Зазвонил телефон. Наташа взяла трубку. Денисенко понял: что-то с Сергеем, потому что она мигом помрачнела.
- Я сейчас еду, - сказала она и положила трубку. Глядя на гостя, добавила: - У Сережи опять поднялась температура... Извини. Желаю тебе хорошо отдохнуть. Я так устала, так устала... Ну, ладно, иди...
Она уже надела пальто, а Денисенко все еще не уходил, он стоял у порога и мял в руках фуражку.
- Наташа, - наконец заговорил он, - я еще приду к тебе. Ладно?..
- Приходи, Дима. Ты же друг Сергея... Да, а ты где будешь отдыхать, у матери в Краснодаре? Тогда заезжай к нам в гости. Сережа поправится - и я вернусь. За сыном...
У дома они расстались. Наташа поспешила в госпиталь.
Вошла в палату тихо, на цыпочках. У двери сестра шепнула ей на ухо: "Посидите с ним, я пойду за врачом, у него давление..." - и ушла. Наташа села к койке, окликнула Сергея. Он обрадовался ее приходу, через силу улыбнулся. Дышал он с трудом, покашливая, на лбу и щеках - капельки пота.
- У меня жар, Наташа... - Передохнул, ласково тронул рукой ее за нос. - Кажется, мне уже лучше, вот только в груди печет, - добавил он вполголоса. - А как там цветы?
Она сказала, что цветы полила. Когда он поправится, она сразу же увезет его домой.
- Дима заходил, - сообщила она. - Тебе привет.
- Он тут был с Грачевым, - Сергей взял ее за руку. - Ты ему нравишься, Диме. Он не раз говорил мне...
Наташа зарделась, а он продолжал:
- Помнишь, я забирал тебя из роддома? Лютовал февраль, а я принес букет хризантем. Так это он, Димка, черт сероглазый, достал тогда. Ездил в аэропорт и заказывал стюардессе. - Помолчав, вдруг добавил: - Он был бы тебе хорошим мужем...
- Что ты говоришь, милый? - Она заплакала. - Помолчи...
- Плохо мне, - признался Сергей, весь побледнев. Губы у него посинели. - Я держусь. Я вижу твои глаза... А сына не вижу. Где он, мой сын?
Наташа прижалась пылающей щекой к его лицу, оно было холодным как лед.
- Я очень спешила к тебе, Сережа, - сквозь слезы сказала она. - Я не могу без тебя... Как же теперь, а? Сын у нас... Ну, конечно, я все тебе простила. А сын у мамы...
- А твои письма? - тихо сказал он.
- Забудь письма... - Она передохнула. - Я злая была на тебя... А теперь все прошло. Забудь письма. Дура, я, что уехала... Ты прости. Я могла бы и не уезжать, но я... Ах, Сережа, разве понять тебе мои чувства?
Он тяжело задышал, лицо побледнело, а в глазах - темно, как в омуте.
- Я буду жить, Наташа, ты не волнуйся... Я молодой... Я сильный... А ты не плачь. - Он дотянулся рукой к ее щеке, рука тоже как лед.
"Он умирает, он умирает..." - застонала она, едва сдерживая себя, чтобы не зарыдать во весь голос. В груди у нее затяжелело, она лицом вмиг осунулась, ноги стали непослушными. Она исходила слезами, но плакала тихо. Будто сквозь туман она увидела врача в белом халате, он подошел к ней, взял за руку, и словно через стену она услышала его голос:
- Прошу вас... Потом еще зайдете... Больному нужен покой...
В коридоре она пришла в себя, перестала плакать.
- Что с ним, доктор?
Врач ответил не сразу, и это ее угнетало, она рассердилась.
- Чего вы хитрите? Я жена ему, у нас есть сын, и я должна знать правду. - И вдруг на ее глаза снова навернулись слезы. - Доктор, извините... Я так потрясена. Скажите мне правду... Доктор, я ведь жена ему...
Врач подошел к ней так близко, что в его глазах она увидела холодный блеск, и этот блеск будто проник ей в душу, она прижала руками щеки и, глядя ему в лицо, сказала:
- Я все поняла... Молчите, доктор, не надо... Я все поняла... - Она подняла голову, глотнула воздуха и, толкнув дверь, вышла во двор.
- Сережа, милый, я потеряла тебя... - прошептала она.
Хоронили Кесарева утром. Было свежо. Небо блеклое, будто выцвело, потеряло свою голубизну. Море тяжелыми, крутыми волнами рвало берег, закипая у камней белой пеной.
Гроб плыл на руках моряков. Впереди шел капитан 2 ранга Скляров. На красной подушечке лежал орден Красной Звезды. Савчук нес фуражку Кесарева и его кортик. За гробом шли замполит Леденев и капитан сейнера Серов, штурманы Лысенков и Алмазов, Влас Котапов и Надя Гончар...
Бухта осталась позади, но чайки, словно провожая в последний путь моряка, все еще кружились над растянувшейся процессией. Далеко окрест разносилась печальная траурная мелодия.
Серебряков и Ира шли рядом с Наташей. Бледная, с осунувшимся лицом, она, казалось, выплакала все слезы и только изредка всхлипывала.
Когда гроб опускали в могилу, все корабли, стоявшие в бухте, приспустили военно-морские флаги. На "Горбуше" и других рыболовецких сейнерах печально-тревожно заголосили сирены.
Ружейный залп эхом прокатился над бухтой и затерялся где-то в скалах.
Флот провожал в последний путь своего героя.
Эпилог
После учебы в Военно-морской академии Петр Грачев возвратился в Краснознаменный Северный флот.
Он поднялся на Лысую сопку, и перед ним открылась родная бухта. Запахло смолой, соленым ветром. Серебрилось, переливалось густой синевой море. Знакомое, неизъяснимое чувство охватило Грачева.
Море... Сколько тайн хранишь ты? Какими дорогами ходили твои сыны и где пересекались их судьбы?
Молчит море.
Есть на нем и кесаревская дорога. Длинная-длинная, в тысячи миль.
- Папка, где ты? - позвал сын. - У меня ножки болят.
Петр остановился, подхватил сына на руки.
- Видишь, вон корабли?
Сережа серьезно спросил:
- Там и мой корабль, папка?
- И твой...
- И я буду капитаном?
- Будешь...
Ира, слушая их разговор, улыбнулась.
- Эх, Сережка, мореплаватель ты мой. Проглотит море тебя.
- А что, оно акула?
Петр ласково потрепал сына за светлые кудряшки...
- Мама шутит. Море доброе, сынок. Оно исцеляет... Вот вырастешь - и все поймешь... - Петр кивнул Ире. - Ну, я пойду. Там небось меня ждут.
Грачев спустился за пирс. Справа от "Бодрого" стоял новый надводный ракетоносец. На его борту ярко сияло: "Сергей Кесарев".
"Вот и свиделись мы с тобой, Сережа, - грустно подумал Грачев. - Теперь опять будем вместе..."
Бухта огласилась сигналами горна, перезвоном склянок на крейсерах. Моряки в белых робах выстроились на палубе, и вот уже быстрокрылой птицей разлетелась по кораблям волнующая команда:
- На флаг и гюйс - смирно!
На флагштоке медленно поднималось бело-голубое полотнище военно-морского флага. Грачев вытянулся по стойке "смирно", приложив руку к околышу фуражки.
Комбриг Скляров находился на "Гордом". Петр поднялся на борт корабля.
- Товарищ капитан первого ранга, капитан-лейтенант Грачев прибыл для... - начал было докладывать Петр, но тот жестом руки прервал его и, подойдя ближе, поздоровался с ним.
- Значит, снова на Север? Ну, и куда, на свой корабль? "Бодрый" уходит в Атлантику. - И вдруг вспомнил: - А знаете, Наташа, жена Кесарева, так и не уехала... Решила здесь поселиться... Ну, так что, на "Бодрый"? - вновь переспросил Скляров. - Власа Котапова не забыли? Теперь он там командиром.
- Нет, товарищ капитан первого ранга, - глухо сказал Петр, - если можно, на ракетоносец... - Он не договорил, но Скляров его понял.
- Да, "Сергей Кесарев", - грустно сказал комбриг. - Отличный корабль. Что ж, не возражаю...