- Однако сам добытчик, - сказал Генка. - Ну и тягай на уху. Я - на таборе...
Вот уж не думал Савин, что есть в нем рыбацкая жила. Но была, оказывается. Увлекся до такой степени, что не видел ни сопок, ни отяжелевшей к вечеру реки, не слышал ни настороженного цокота козодоя, ни испуганного крика погоныша, ни того, как тяжело и густо плюхалась в Бурее ниже устья крупная рыба. Видел только поплавок, ждал его нырка в глубину. Ленков больше не попадалось, зато хариус клевал почти на каждой проводке. Савин опомнился, лишь когда кончились в берестяной коробке короеды и вода в ведерке загустела от рыбы. И сразу вспомнил, что ему надо в Усть-Ниман, где его ждет (не может не ждать!) Ольга. Отбросил удочку, опустился в расстройстве на валун, с жалостью глянул на заполненное ведро и с отвращением - на себя. Азарт улетучился мигом, оставив после себя грустные мысли о том, что от всего при желании можно отвлечься. Наверное, потому и рвутся горожане на природу, наверное, потому и сидят в одиночестве по берегам рек дюжие мужики, чтобы забыться от переживаний, отбросить, пусть ненадолго, житейские заботы, дать отдохновение душе.
- Ништяк надергал! - встретил его Генка. - Однако лишку. Все одно свянет до дому.
Вечерело. Сентябрьские сумерки кинули на землю прохладу. Тянул сладкий ветерок. Солнце укатилось за сопки, выпустив из-под них резкие тени.
Генка уже нарубил лапника, навалив ворохом рядом с костром. Огонь вылизал лесины, но они еще пыхали и сыпались жаркими угольями.
Кустарник мерцал местами красным. Между побелевшими листьями текли алые капли, которые днем Савин почему-то не заметил, видно, просто не обратил внимания на такую красоту.
- Что это? - спросил он у Генки.
- Лимонник.
И Савин сразу же вспомнил сухие ягоды, которыми угощала его Ольга, когда они шли на лыжах от Юмурчена на Эльгу. Он разжевал тогда их, почувствовав горечь, и через некоторое время ощутил, как из тела ушла усталость.
- Надерем по паре веников, - сказал Генка. - Полезная вещь.
Ужинали при свете костра, И уха - от аромата задохнуться можно, - и деревянная ложка-самоделка, и небо с неяркими звездами - все вобрало в себя ожидание завтрашнего дня, ожидание встречи. Генка говорил о том, что по утрянке они снимут налимов, а останнюю ночь он помышкует в Нимане, что мышей наделал из шкурки пищухи, и мимо такой приманки ни один таймень не пройдет, Завтра он высадит Савина у поселка, сам же уйдет недалеко вверх, к одной тайменьей яме. А. к вечеру спустится за ним, на всякий случай, потому что вряд ли Женька отыщет там свою девчонку. Чего там делать ей, в глухомани этакой? Девчонкам требуется мужское общество, иначе для них - не жизнь, а простокваша.
- А то плюнь на нее, да и погребем вместе, а? - предложил он.
- Не могу.
- Как знаешь. Квелый ты какой-то. Давай на боковую...
3
Деревня и впрямь была заброшенной. Некоторые избы стояли с заколоченными крест-накрест дверями и окнами. А в которых - и окна повыбиты, и двери распахнуты, заходи и селись, если есть желание. Однорядная улица тянулась по берегу. Отдельные строения осели, готовые кувырнуться вниз, скособочились, норовя рассыпаться. Но держались, видно, хозяева когда-то рубили их надолго и с любовью.
Ленивый дымок из трубы на том конце улицы Савин заметил не сразу. Голубоватый, он сливался с голубизной неба и почти не был виден. Савин заторопился, будто боясь, что дым истает, будто сию минуту отчалит лодка, и поселок покинут последние его обитатели. Поднялся на низенькое крыльцо-приступку. Постучал. Ответа не было. Толкнул дверь, она со скрипом впустила его. Но и в горенке было пусто. Он сел на лавку у печи. Не могут же хозяева не объявиться, раз топится печь. И точно - дверь скрипнула, и на пороге появилась неряшливо одетая старая черноволосая женщина. Савин поднялся, сказал: "Здравствуйте". Она остановилась от неожиданности, но без испуга и без удивления.
- Извините, - произнес он.
В сенях еще кто-то завозился. Дверь приоткрылась, и две лайки замерли, увидев Савина. Присели с двух сторон возле него, глядя выжидающе и с недоверием. Он шевельнулся, у обеих сразу приподнялись уши. Та, что была справа, удивительно напоминала Ольгиного Ольхона. И Савин не выдержал, позвал ее:
- Ольхон!
Женщина поглядела на Савина, но не сказала ни слова. В этот момент в горницу вошел маленький и сухонький старичок, скуластый, весь изрезанный морщинами, в телогрейке, в валенках и в шапке с ушами врастопырку. Увидев Савина, подошел к нему, протянул руку:
- Здравствуй, гость.
Так и Ольга когда-то их поприветствовала в зимовье, и Савин уверился, что перед ним - ее родной дядя Иннокентий, тот самый, у которого глухарь Кешка мог брать мороженую бруснику с ладони.
- Здравствуйте, дядя Кеша.
Старичок не удивился, воспринял как должное то, что Савин назвал его по имени. Спросил, с трудом подбирая русские слова:
- Куда ходил?
- К вам пришел. На моторке. Как здоровье ваше?
- Хорошо.
- Как здоровье вашей жены?
- Хорошо.
Савин задавал вопросы и сам удивлялся, откуда он набрался такой дипломатии. То ли вычитал про местные (а местные ли?) обычаи, то ли слыхал от кого.
- Как здоровье Ольги?
- Хорошо, - ответил хозяин и даже не поинтересовался, откуда гость знает его племянницу.
- А где она сейчас?
- Кто?
- Ольга.
- Кто знает.
- Как? Вы даже не знаете, где она?
- Кто?
Савин очумело глядел на старичка и ничего не мог уразуметь. Не насмехается же над ним дед с таким мудрым лицом.
- Имя "Ольга" вам о чем-нибудь говорит?
Хозяин не ответил, только неопределенно покивал головой. И все разом рухнуло. Просто старый не понимает того, о чем его спрашивают. И отвечает, лишь чтобы сделать приятное гостю. Значит, это не дядя Кеша, а другой местный житель.
- Скажите, а кто-нибудь еще, кроме вас, живет в поселке? - почти без всякой надежды спросил Савин.
- Нет, однако.
- Здесь раньше жил охотник Иннокентий с женой, знаете его?
- Я жил.
Савин растерянно обвел глазами комнату. Хозяйка неспешно таскала от печки к столу корчаги. Видно, собиралась угощать невесть откуда свалившегося в их дом гостя. Хозяин сел на лавку рядом с Савиным, достал прокуренную и обпаленную трубку, не спеша набил ее табаком из кисета, потом спросил:
- Как здоровье?
- Плохо, дедушка.
- Зачем "плохо"?
- Сердцу тяжело.
- А-я-яй, молодой, однако.
- Сердце у меня здоровое. А болит, потому что не могу найти одного человека.
Хозяин вытянул из своих широченных штанов вполне современную газовую зажигалку, стал раскуривать трубку. Запястья рук заголились, выпроставшись из длинных рукавов. И Савин ахнул. Он увидел на руке часы. Те самые, что Дрыхлин отдал Ольге в обмен за шкурку соболя и которые она собиралась подарить дяде. Значит, это он, значит, прикидывается старый?
- Откуда у вас эти часы? - стараясь быть спокойным, спросил он.
- Хороший, да?
- Конечно, хорошие. Откуда они?
- Подарок, однако.
- Кто подарил?
- Дочка.
- Ваша родная дочка?
- Совсем родная. Сестра родная. Ее дочка.
- Как ее зовут?
- Мария, сестра Мария.
- А дочку как зовут?
- Эльга.
Все спуталось в голове у Савина. Почему Эльга? Ведь это река Эльга! А она - Ольга. Может быть, на русский лад - Ольга? А на самом деле имя такое же, как у реки?
- Я тебя знаю, - неожиданно произнес старый. - Ты ходил зимовье.
- Она рассказывала вам? - встрепенулся Савин.
- Да.
- Где она сейчас?
- Кушать, однако, будем. Садись, гость.
- Она уехала куда-нибудь?
- Да.
- Куда?
- Кушать давай.
Хозяйка тоже подсела к столу, и Савин обратился к ней:
- Скажите, пожалуйста, куда уехала... Эльга? - Он с трудом произнес новое для себя имя.
Та открыла было рот, чтобы ответить, но дед зыркнул на нее глазами, а она поджала толстые губы.
Они заговорили между собой по-своему, Савин лишь понял, что хозяйка в чем-то убеждала мужа, он возражал, и их спор явно имел отношение к нему.
- Ушла Эльга, - сказал наконец Иннокентий. - Ушла. За сыном ушла.
- Куда ушла?
- Далеко.
Он не выдержал больше, вскочил с места, закричал обиженно:
- Вы что, ненормальные, что ли? Я люблю вашу Эльгу! Я к ней приехал. Она жена мне, поймите. Вы что же, счастья своей племяннице не хотите? Неужели вы такие недобрые?
Иннокентий аж искривился весь, слушая его. Беспомощно поглядел на бабку. Та уткнулась в тарелку, словно, выговорившись, отрешилась от всего.
- Что же вы молчите? - продолжал Савин. - У нее что, сын родился?
Бабка подняла голову от тарелки. Произнесла:
- Хабаровск.
- Так она в Хабаровске?
Хозяйка закивала согласно:
- Сын рожает.
Савин выскочил из-за стола. Схватил портфель, крикнул "До свидания!" и очутился на улице. И встал как вкопанный. Тут же вернулся обратно. Остановился на пороге.
- Я же не знаю ее фамилии, скажите - как?
Бабка прошла за ситцевую занавеску. Иннокентий тоже вышел из-за стола, подшаркал к Савину, встал перед ним, маленький и виноватый.
- Ты пришел. Эльга знала. Говорила: не скажи, где я. Однако сказал, - заглядывал снизу Савину в глаза, словно пытался что-то прочитать в них. А у самого глаза были, как у молодого, словно по ошибке попали на его изборожденное морщинами лицо. И взгляд из узких прорезей требовал, пытал, умолял.
Савин понял и ответил: