Савин торопливо вышел наружу и, не отдавая себе отчета, куда идет, зашагал по цельному снегу, подсознательно помня, что тут была когда-то тропинка. Шел, черпая снег валенками, пока не остановился у расщепленной горелой лиственницы. Кормушка для глухаря Кешки была на месте. Савин заглянул в нее и не поверил глазам. Чуть припорошенные снегом, алели ягоды брусники. Видно, уходя отсюда, Ольга наполнила кормушку впрок. Но не прилетал больше краснобровый глухарь. А может быть, жахнули из ружья по нему, привыкшему к людям, как хотел когда-то жахнуть Дрыхлин. Вот и нетронутыми остались ягоды.
Савин медленно побрел в сторону галечной косы, откуда доносился скрежет и гул железа. Шел медленно, а в груди уже нарастало нетерпение: что-то надо было предпринимать, что-то срочно делать. Он еще не смирился с мыслью, что нет и не будет больше Ивана Сверябы. Да и можно ли смириться? Разве что свыкнуться. Не смирился, не свыкся, а вот уже и вторая боль рядышком. Ольга - боль, но не утрата, потому что она есть где-то, ждет где-то. Если человек живой и если искать его, то все равно встреча будет. Потому и хотелось Савину что-то предпринять, куда-то поспешить. Что и куда? Этого он пока не знал.
* * *
- Зачем ты убил Сверябу, автор? - спросил меня мой старый бамовский товарищ - подполковник Юрий Половников.
- А помнишь?.. - возразил я.
- Так ведь то случайность.
- Случай из жизни не выкинешь, даже нелепый.
Его жена, Таня, проработавшая на БАМе вместе с мужем от первого колышка до тепловозного гудка, сказала обиженно:
- Но ты же сам говорил, что все придумал. Ну и придумай по-другому!
Я пообещал. И не смог. Потому что видел обелиск у насыпи, хоть и с другой фамилией. Слышал песню "Километры", которую пели строители, хотя ее автора давно уже не было с ними. Держал в руках Диплом общетрассового фестиваля патриотической песни, которым штаб ЦК ВЛКСМ на БАМе наградил автора и исполнителей песни. А позже она как-то прозвучала по радио, то ли в самодеятельном, то ли в профессиональном исполнении - не понял. Но тихо порадовался, что жива песня, и дай судьба ей долгую жизнь!
А время, как вода в реке. Убегает без надежды вернуться. Отсчитывает секунды и километры. Посыпает пеплом горячие угли. Меняет человеческие характеры и поворачивает судьбы людей.
Глава V. "ИДИ ПО МОЕМУ СЛЕДУ, БОЙЕ!"
1
Проснулась по весне Эльга, ахнула от изумления и обиды, обнаружив взрытые берега и веселых, суматошливых людей. Забуйствовала, выплеснув хмельную силу на галечную косу, опрокинула и притопила на несколько дней коротеевский экскаватор. Но успокоилась, вошла в израненные берега и тихо терпела, омывая струями холодные рассветы.
Вышел на берег Туюна путеукладчик и прошагал, груженный рельсовыми звеньями, на запад почти два десятка километров.
А в распадке, который еще помнил последнюю Ольгину лыжню, росла с двух концов железнодорожная насыпь и должна была сомкнуться у кромки горелого леса.
Бородатые парни, в энцефалитках, из нового мостоотряда дробили на той стороне скалы, состригли с ежей иголки-лиственницы и поставили уже береговые опоры для будущего моста через Эльгу.
В мае Савину вручили золотом оттиснутый диплом за сокращение трассы. Его вызвали для этого в районный центр. Диплом вручал Грибов. После поздравлений капитан Пантелеев завел его в комсомольский отдел "дружески побеседовать".
- У меня такое ощущение, Евгений Дмитриевич, - сказал Пантелеев, - что вы еще не почувствовали вкус комсомольской работы. Вы до сих пор больше производственник.
Савин давно окрестил Пантелеева "мыслителем" за высокий лоб и манеру говорить взвешенно, с раздумчивостью. Слушал его и сквозь доброжелательность тона угадывал (а может, только казалось?) неприязнь. Все, что говорил "мыслитель", было правильно и как будто убедительно.
- У вас самые плохие показатели, Евгений Дмитриевич. В комсомол приняли меньше, чем в других организациях. Количество мероприятий по сравнению с прошлым годом сократилось почти вполовину.
- Но ведь в комсомол надо принимать достойных?
- Правильно. Но не забывайте, что комсомол - организация воспитывающая. Подходить по-экстремистски: есть у молодого человека недостатки, - значит, не годится для нас - нельзя. Пополнение наших рядов вообще может прекратиться...
- А как же насчет душевного стремления быть в первых рядах?
- Его тоже необходимо формировать... А вы, вместо того чтобы подготовить, к примеру, тематический вечер, который, несомненно, мог бы оказать воздействие на несоюзную молодежь, двое суток не вылезаете из котлована. Так и не мог я вас найти в свой прошлый приезд.
- Но ведь грунтовые воды пошли, товарищ капитан! Их надо было откачивать, котлован вымораживать...
- И все равно, лопата - не главное оружие комсомольского работника. Потому ваши отчеты и получаются скудными: не в чем отчитываться. Протоколы собраний и заседаний комитета, планы работы, я с ними познакомился в ваше отсутствие, куцые. Можно подумать, что вы живете на необитаемом острове и никогда не слышали о документах, которыми должна руководствоваться комсомольская организация.
- Но зато в планах все по делу!
- Евгений Дмитриевич, вы ощетинились сейчас и не хотите понять очевидного. Представьте, к вам прибыл проверяющий. Листает ваши планы. Что он найдет в них, к примеру, по вопросам экономии и бережливости? Как отражена в них крылатая фраза: "Экономика должна быть экономной"?
- В плане у нас записано: провести операцию "Топливо".
- Какое топливо? Бензин, солярка, дрова? Как провести? Выйти на заготовку? Почему именно такую операцию? Что явилось ее побудительным мотивом?.. Проверяющий этого не увидит, потому что ни в планах, ни в протоколах нет даже слов "экономия", "бережливость". Я, конечно, выяснил, что вы провели рейд по автопаркам, оборудовали мойку и две заправки... Это хорошо. Но нигде не отражено! Работу нужно еще уметь показать...
Савин, пребывавший после получения диплома в состоянии грустно-блаженного удовлетворения, действительно ощетинился. Слова Пантелеева воспринимал с явной неприязнью. И тот видел это по выражению лица Савина. Видел и продолжал обстоятельно доказывать свое. Наконец не выдержал и сказал с раздражением:
- Мы с вами говорим на разных языках.
- На разных, - подтвердил Савин.
- Тогда зачем тратить время? Но вы все же подумайте. Я вам добра желаю. - И, уже стоя в дверях, с прежней голосовой доброжелательностью сказал: - Благодарите судьбу, что охотница обошлась для вас без последствий. Хорошо еще, что не нажаловалась никуда.
- Охотница - это не ваша забота, товарищ капитан, - ответил Савин. - А последствия для меня будут хорошие.
Возвратившись в поселок, Савин разыскал Давлетова. Со дня на день тот ждал приказа об увольнении в запас. Савин знал, что Ароян ездил к начальнику политотдела доказывать нецелесообразность увольнения командира. Но тот после госпиталя убыл в санаторий - в очередной отпуск. Мытюрин же не захотел и слушать Арояна. Только спросил:
- Вы что, против законодательства?
Да, все было по закону: Давлетова не выгоняли, а уволили по возрасту, хотя многие служили и после пятидесяти.
Заметно было, что Давлетов чувствовал себя неуютно, как-то отторгнуто от коллектива. В карьеры больше теперь выбирался в ночные смены. А днем - нет-нет да и завернет домой, где его в любую минуту ждала мать-командирша.
Вот и по возвращении из райцентра Савин нашел Давлетова дома, хотя было всего полвосьмого вечера. Показал ему диплом и премию - желтый конверт с денежными купюрами, на котором стояла четырехзначная цифра.
- Хочу эти деньги перечислить в адрес детдома.
Тот повертел конверт, вздохнул:
- Половиной, товарищ Савин, можете распоряжаться по своему усмотрению, другая по справедливости принадлежит охотнице, фамилию который вы, как ни странно, не знаете. - И пытливо посмотрел на него...
Приказ на Давлетова пришел в июне. Собирался он уехать тихо и незаметно. Но Ароян устроил в клубе торжественные проводы с речами и памятным подарком.
Сначала Давлетов сидел на этом печальном для себя торжестве невозмутимый и бесстрастный. Но когда Ароян пригласил в президиум его жену и вечную спутницу, подполковник не выдержал, дрогнули у него губы. А Райхан, слушая, какие хорошие слова говорят про ее мужа, захлюпала носом, нашарила в сумочке платочек, приложила к глазам. Так и сидела, всхлипывая, рядом со своим Халиуллой, уходящим на отдых, бесконечный, как вся оставшаяся жизнь.
Савин помогал Давлетовым отправлять вещи на железнодорожную станцию. Усадив свою Райхан в купе, подполковник запаса Давлетов вышел на перрон и после долгого молчания сказал:
- Все справедливо, товарищ Савин.
Тот не понял, потому что не знал, как тяжело переживал его начальник уход на пенсию, как безжалостно перебирал свою жизнь по годам и денечкам, понимая, что многое надо было бы делать но-другому.
- Вы больше не собираетесь искать Ольгу? - неожиданно для Савина спросил он.
- Собираюсь.
- Если любите, ищите.
Его Райхан призывно махала из окна рукой, и Давлетов сказал со вздохом:
- Беспокоится. Пойду. Не ждите отправления.
Они попрощались, и Савин вместо "до свидания" услышал:
- Никогда не приспосабливайтесь к обстоятельствам. Оставайтесь самим собой, товарищ Савин...
В августе был назначен новый командир. Но не Коротеев, как пророчествовал в "Тайге" Дрыхлин, а Синицын. "Все справедливо", - вспомнил в тот момент слова Давлетова Савин.