Коротеев метнул на него многообещающий взгляд и сказал:
- Объекты я сдаю без недоделок. А мои личные отношения с Дрыхлиным вас не касаются.
- Касаются, Ванадий, - поднялся с места Сверяба.
Савин понял, что речь его закончена. И все же как будто чего-то недосказал. С этим чувством недосказанного и пошел на свое место. А Сверяба уже выбирался от печки к столу, прокашливаясь в огромный кулак, будто собирал в него мысли. Шагнул по проходу навстречу Савину решительно и свирепо. На собраниях он никогда не выступал, и все смирились с этим, понимая, что руки для него надежнее слов. А тут он сам вышел, не дожидаясь приглашения, поручения, не вызвался выступать, а вылез.
- Да, да, касаются, Ванадий. Поблажечки Дрыхлин тебе делает. Хотя в общем-то ты мог обойтись и без них. Подвел тебя Хурцилава. Не думал он, конечно, что Савин скажет об этом вслух, потому что сам говорит то, что положено. Ни к чему не подкопаешься и не придерешься. А слова - это хромая кобыла. Седло есть, а далеко не уедешь. Вот так, Хурцилава. Хороший ты парень, а демагог!
- Без личностей, - буркнул Коротеев.
- Во-во! Мы привыкли без личностей. А почему без личностей, Ванадий? Объясни ты мне, почему мы перестали называть вещи своими именами? Почему мерзопакостные деяния обволакиваем в вату из слов, а не говорим: мерзость и пакость?
- Что вы имеете в виду? - спросил Ароян.
- То и имею, что вижу. Коротеев вон распинался про план, про инициативу, про рабочий класс. Демагогия! Себя лепит героем. А Хурцилава лепит себя с Коротеева... Прошу не перебивать! Говорю, что болит... Савин удивляется, почему некоторые не видят прямой выгоды в его предложении. Объясняю. Тот, с бородочкой, фамилию не помню, хочет себя реабилитировать. Потому что за ошибки спрашивают. Могут и с работы выгнать. Сладкомордый Дрыхлин его поддерживает, чтобы тебе, Женя, насолить. Во-первых, ты его в соавторы не взял. А во-вторых, у вас конфликт на почве отношения к местному населению, сам знаешь. А коммунист товарищ Мытюрин зачем влез в это дело - не знаю. Очень даже может быть, что из-за приятельства. Да и Дрыхлина побаивается. Как и Ванадий. Только у того - масштаб. Не подпишет акты на сдачу объектов - план полетит, банк денег не даст. Зачем ему эти колдобины на рельсах? Подумаешь, три километра!.. Вот и вся житейская логика. А ты, Женя, спрашиваешь: почему? У меня таких "почему" - сколько накопилось, пока по стройкам гайки крутил. Взять те же автодороги. Мы упираемся, отсыпаем, поддерживаем кое-как. А перешли на другой участок - и бросили. Никому они больше не нужны, наши дороги. Разрушаются, зарастают. Нужны будут эксплуатационникам. Только потом заново их придется отсыпать, снова денежки вкладывать. Хотя, по-хорошему, сейчас бы их передать хозяину. Никто не хочет быть хозяином - хлопотно. Вот и Мытюрину хлопотно...
Сверяба перевел дух, остановился взглядом на понурившемся Давлетове, словно хотел сказать что-то в его адрес, но передумал. Обежал глазами всех, успев жестом остановить собравшегося что-то произнести Коротеева.
- Продолжаю, Ванадий. Я за тебя душевно страдаю. Не делай такое лицо - страдаю. Работаешь как вол, себя не жалеешь, людей, все видят. А на кого ты работаешь? На себя. Валяй! Но не прикрывайся. Не по-мужски это. Вот и хочу спросить: мужики мы или не мужики? Давайте хоть раз слова переведем в дело? Все мы небезгрешные в чем-то. Но ведь есть высший интерес, который всегда над нами, над нашими слабостями. Так может, хватит трепаться об интересах государства, может, голову подставить надо! Не плечи, а голову! Потому что тяжелого рюкзака мало кто боится - это тяжесть физическая. А вот моральной, конфликтной, белотелефонной... За государственный интерес, Ванадий-др-руг!
Коротеев не выдержал:
- Ты что же, предлагаешь не выполнять приказание Мытюрина?
- Предлагаю. И не цепляйся за букву устава. У нас производство. Замполит уже объяснял насчет права контроля парторганизации. Вот и воспользуемся этим правом. Все! Дай вон слово Синицыну, видишь, руку вежливо поднял.
Савин с благодарностью глядел на грузно опустившегося на свое место Ивана. Тот заметил это, серьезно и без улыбки подмигнул.
И Савин вдруг услышал, что за палаткой шевелится в лиственницах ветер, что брезентовый ставень на верхнем окне шуршит и похлопывает. Увидел сумрачного Коротеева, растерянного Гиви Хурцилаву. И услышал голос Синицына:
- ...леса за деревьями не видите. Да, да, Ванадий Федорович. Дерево - вот оно, рядом. А лес - глаз не охватит. Мне кажется, что член партии сержант Бабушкин видит дальше вас, завтрашний день ему светит. А вам нужна только сегодняшняя цифра, пусть даже завтра потоп. И способного Хурцилаву к этому приучили... Поддерживаю предложение Ивана Трофимовича Сверябы: работы продолжать. Так и записать в решении партийного собрания. И командировать коммуниста Арояна в политотдел и в крайком партии. С нашими расчетами и с выпиской из решения.
Савину казалось, что собрание идет бесконечно долго, хотя продолжалось оно всего около часа. Предложение Сверябы прошло единогласно, только Коротеев поколебался, прежде чем проголосовать. И тут же вслед за ним поднял руку Хурцилава. Когда расходились, был уже первый час ночи. Коротеев уезжал со своими на Эльгу. Савин было сунулся к Хурцилаве, чтобы объясниться, хоть успокоить как-то, но Ароян остановил его:
- Задержитесь.
Давлетов поднялся с места позже всех, каменно спокойный. Сказал:
- Завтра, товарищ Савин, полетите вместе с товарищем Арояном до районного центра, - и вышел.
Савин не понял, зачем ему нужно туда лететь. Но не переспросил. Ароян был тут, значит, объяснит. Наверное, для этого и велел задержаться.
Сверяба спросил Арояна:
- Как думаешь, пробьешь?
- Пробью.
Они симпатизировали друг другу, Савин это подметил давно. Были на "ты", хотя Сверяба и находился по службе в подчинении.
- Невезуха, едри ее в бочку! - сказал Иван. - Жалко, папы Феди нету.
- Да, жалко, - согласился Ароян. - Тот все бы поставил на свое место. А я прямо к нему, в случае чего.
- Неудобно вроде.
- Неудобно. А что делать?
Савин понял, что речь идет о полковнике Грибове, начальнике политотдела, который лежал после инфаркта в госпитале и, как говорили, скоро должен был выписаться. Савин видел Грибова несколько раз, но всегда мельком. Папа Федя и его как-то назвал сынком. Сказал: "Светло смотришь, сынок", похвалил звезды и флажки на кабинах самосвалов, бульдозеров, экскаваторов и добавил: "Сразу видно, почетный человек с механизмом работает или так себе человечишко".
Конечно, жаль, что Грибов болеет. Такой человек не может не понять, Савин был в этом уверен.
- Наверное, с Коротеевым хотели проехать на Эльгу? - спросил Савина Ароян.
Как не хотеть? Там же Ольга, там глухарь Кешка, который любит мороженую бруснику. Но Савин не ответил, вместо него пробурчал Сверяба:
- Конечно, хотел - чего спрашиваешь?
- Об этом я и собираюсь с вами поговорить, Евгений Дмитриевич.
Ароян сел сам, кивком предложил располагаться обоим: разговор, мол, не на ходу. Сверяба приглашения не принял: я, мол, не участвую. Савин насторожился.
- О ваших отношениях с охотницей, Евгений Дмитриевич, - пояснил Ароян.
Будто снежную крупу сыпанули на голое тело. После разговора с Мытюриным Савин даже и расстроиться толком не успел. Вернее, не захотел, отбросил расстройство, как советовал ему еще до собрания Сверяба. Потом стало не до того. А теперь вот такой поворот. Значит, все же решили разбираться с ним. А в чем разбираться?
- Ты не очень официальничай с ним, Валер, - вмешался Сверяба. - У него кожи нету, живое мясо снаружи.
- Шел бы ты, Ваня, в вагончик, а? Мы недолго.
Сверяба шумно вздохнул и остался.
- Разве я в чем-нибудь виноват? - спросил Савин.
- Вас никто и не обвиняет, - ответил Ароян.
"А Мытюрин?" - хотелось спросить Савину. Но смолчал, замполит и сам все слышал. И, видно, угадал невысказанный вопрос.
- Не беспокойтесь, Евгений Дмитриевич. Никакого расследования не будет. Но хочу спросить: вы на полном серьезе думаете о женитьбе?
- Да.
- Извините, что я вторгаюсь в ваши личные планы, но, по-моему, вы не продумали их до конца.
- Продумал.
- И когда собираетесь это сделать?
- Еще не знаю.
- Я бы на вашем месте не торопился. Нет, я не отговариваю. Просто советую не торопиться.
- Его совесть мучает, - сказал Сверяба.
- Ничего меня не мучает.
- Не обижайся, Жень... Я, наверно, все-таки пойду, а то, боюсь, напортачу чего-нибудь в вашем разговоре. Чаек пока подогрею. - И вышел, не придержав дверь, отчего она жестко и гулко хлопнула.
- Вы уверены, что любите эту женщину? - спросил Ароян.
- Да.
- Я к тому, что семейные дела нельзя решать, как в тире: попал в мишень - хорошо, промазал - в другой раз прицелился. Мне Сверяба рассказал про вашу первую любовь, вы уж извините его. Просто он болеет душой за вас. Ведь была любовь? А что-то не склеилось. Вы и учились в одном институте. И одни и те же спектакли смотрели. И на лекциях вместе сидели. Только жизнь, оказалось, по-разному видите. А с охотницей у вас совсем ничего общего нет. Даже условия жизни, быта различные. Притираться друг к другу ох как трудно будет. Хватит ли вам терпения, сил?..