2
Ребята считали, что мне крупно повезло: из пяти молодых специалистов-физиков, принятых летом в "фирму" (так мы называли наш проектный институт), начальство выбрало для этого дела меня. Вряд ли я был способнее других. У начальства свои виды и никто не знает, везет вам или не везет, когда выбирают именно вас.
Все мы находились в одинаковом положении - и по должности, и по зарплате, и по семейным обстоятельствам: все недавно женаты, всем нужно жилье, разумеется, отдельные квартиры. Поэтому подвигов мы жаждали еще и по вполне земным мотивам. Однако настоящего дела так все и не было - мы ощущали себя странным придатком к строительному отделу: по их заданиям рассчитывали биологическую защиту от излучений - стены из бетона со свинцовой и чугунной дробью, чугунные откатные двери, свинцовые плиты и лабиринтные проходы для каких-то неведомых зданий, в которых будут размещены неведомые аппараты. Какие могут быть подвиги, если рабочее место у тебя - письменный стол и кульман, орудия труда - линейка, арифмометр, карандаш и резинка. Судя по строительным чертежам, мы догадывались, что где-то там, в неведомых краях создается, вздымается могучая и грозная техника, но посмотреть на нее, пощупать ее нам еще не удавалось. Таинственные разговоры технологов, выходивших покурить в общий коридор из-за "чекиста", то есть из специально выгороженных для них помещений, куда требовался дополнительный пропуск, разговоры эти, ничего не проясняя, лишь еще пуще разжигали наше нетерпение. Нам казалось, что именно здесь, в этой "фирме" делают супербомбу, и мы жадно ловили обрывки разговоров, фамилии директоров объектов со странными индексами вместо названия, строили догадки и жаждали того дня, когда нас наконец-то допустят до главного - до нее. Мы не сомневались, что она нужна, наша, советская супербомба. Мы верили, что она станет благом для страны и всего мира, отрезвит зарвавшихся империалистов, разрешит все проблемы. И мы мечтали участвовать в ее создании, готовые отдать ей все силы ума и души. Но время шло, а нам ничего не говорили, никуда не пускали, ничего не показывали. Кабинетная возня с бумагами изрядно нам поднадоела, и мы откровенно зевали, обсуждая варианты, куда бы дать деру, в какой-нибудь еще более экзотический "ящик".
И вдруг в первых числах декабря утром, едва мы появились в нашей тесноватой на пятерых комнатке, зазвонил телефон. Секретарша, называвшая нас "мальчиками" и обязательно по имени, сообщила, что Леню Олабьева, значит, меня, срочно требует Виктор Иванович, главный инженер. Я спустился на лифте на второй этаж. В кабинете у главного сидел, свободно откинувшись на стуле, тучный сивоносый мужик - явно не из нашей "фирмы". Виктор Иванович представил меня ему, сказав при этом, что вот, дескать, вполне подходящий специалист, но мне его почему-то не назвал. Мужик небрежно кивнул, рубанул ладонью наискосок, указав на стул. Я сел. Он придвинул мне оттиснутый на ротаторе бланк расписки. Я уже знал, что сие означает: прежде чем знакомить с документом, берут расписку в том, что не разгласишь тайну, что ознакомлен с карой, она указана тут же, в тексте расписки.
Я расписался. Мужик подтянул расписку себе под локоть, как карту из прикупа, затем раскрыл плотную папку и, крутанув ее на полированном столе, подтолкнул ко мне, дескать, теперь читай. Я расправил вставшую валом страницу, глаза поскакали по строчкам.
"Совершенно секретно …
что привело к значительным потерям готового Продукта, разрушениям производственных… и человеческим жертвам…
На основании вышеизложенного
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Произвести проверку хранилищ с целью… реальной геометрии укладки Изделий, а также условий хранения. Для проведения… в каждое хранилище направить специалистов-физиков.
Срок исполнения - десять дней.
2. По результатам… представить физические расчеты… Рекомендации… принимать к немедленному…
Срок исполнения - десять дней.
3. Войсковым частям и командам, осуществляющим… оказывать всяческое содействие… выделять по требованию специалистов…
Министр"
- Выезжать - завтра, - сказал главный инженер. - Ты как? Сможешь?
И хотя дома у меня было напряженно, я твердо; не моргнув глазом, согласился. Сивоносый, глядевший из-под тяжелых припухших век, перекатил глаза на главного инженера и прикрыл их в знак одобрения.
3
Поначалу ящики на стеллажах были однотипные, уложены аккуратно, ровненько, и до обеда мы лихо прошли почти десять рядов по обоим пролетам, особо выделяя лишь те, на которых имелись хоть малейшие отклонения от нормы.
Ничего хитрого в этих замерах не было. Если стеллаж был заполнен нормально, я подсчитывал число вспышек приборчика по секундомеру, заносил в журнал и делал отметку, что стеллаж такой-то в норме; если же ящики отличались размером, расположением или их не хватало до заполнения, то Сашок взбирался с мерным концом на стеллаж, я же с рулеткой оставался внизу и мы делали замеры по всем трем направлениям - по высоте, в глубину и в ширину - каждого ряда ящиков на этом стеллаже. Сашок был в кирзовых сапогах, я - в валенках, у него ловчее получалось, но частенько и я взбирался на тот или иной стеллаж, чтобы самому убедиться, правильно ли произвели замер.
Меня жгло нетерпение. Во-первых, любопытно. Во-вторых, тревожно: где-то уже "Клюнул жареный петух", значит, и тут есть реальная опасность. И еще одна причина была торопиться. Перед самым отъездом опять запил отец, придрался к Юльке, не так воспитывает ребенка, довел до слез. От нее рикошетом досталось мне, я сорвался, наговорил грубостей и отцу, и жене, и теперь страшно страдал от первой в жизни размолвки с Юлькой. Душа моя рвалась к ним - к милой, нежной моей Юльке и к маленькой Елке: Я знал, что им плохо без меня, что я нужен им, особенно сейчас, когда дома кавардак, но ни позвонить, ни дать телеграмму отсюда не мог…
Столкнувшись с халтурной раскладкой ящиков, мы решили чуть подвинуть один, слишком выпиравший углом, но как ни тужились вдвоем, как ни хрипели и ни вскрикивали "р-раз, два, взяли!", ничего у нас не получилось - ящик будто сплавился со стальным листом, на котором лежал. Да и так ли уж нужна была эта симметрия, подумал я. Бог с ними, как стоят, так пусть и стоят. Как физик я знал, что симметричное расположение более опасно, во догадывался и об опасности нарушений симметричных систем.
Сашок оказался смышленым парнем. Из глухой деревни Северного района - дале, как он говорил, болота да ягель, - а, гляди-ка, и в геометрии шурупит, и в уме быстро считает, без ошибок. Прыгая со стеллажа на стеллаж, перебегая с рулеткой по проходам, он все высвистывал какую-то незнакомую мне мелодию, а то, вдруг забывшись, начинал напевать слабым, во приятным тенорком: "Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё…". Мелодия мне очень понравилась.
Во время перекура я спросил его, что за песню он напевает. Он смущенно засмеялся:
- А че?
- Ниче, - в тон ему ответил я. - Нравится.
- Ну?
- Вот те и ну. Что за песня? Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё, - напел я.
- А зачем вам? - осклабился он.
- У меня аккордеон, вернусь домой, подберу по слуху.
- Аккордеон?! - Сашок даже рот открыл от удивления. - Какого цвета?
- Голубой, перламутровый, немецкий.
- Большой?
- Маленький, вот такой, - показал я от плеча до пояса.
- Ух ты, птица-мечта!
- А ты что, музыку любишь?
- Ага.
- Играешь на чем-нибудь?
- На мандолинке, чуток.
- А есть инструмент?
- Дома есть. От бати остался.
- А он что..
- Нет, нет, он живой, ушел от нас, а мандолинка вроде как на память. Боле-то ничего не оставил. Ох, он здорово играл! И меня научил.
- А песня? - напомнил я.
- Ах, эта… - Сашок разулыбался, опустил глаза. - Сам сочинил.
- Сам? - удивился я. - Как? Расскажи!
- Не знаю, бурчал, бурчал и набурчалось. У меня часто в голове звучит, крутится всяка музыка - и по радио, и киношная, и своя.
- Запоминаешь? Свою-то?
- Ага. А много ее, хотел нотам обучиться, да где там. В нашей дыре плакучей.. - Он беспечно махнул рукой, засмеялся. - И так музыки навалом, все кому не лень сочиняют, без меня хватает.
- Кто у тебя дома остался? - спросил я.
- Кто… Мамка, бабушка, младой братишка.
- Отец давно ушел?
- А как мамка ослепла, так и ушел.
- Ослепла?! Отчего?
- А болела чем-то и ослепла. На глаза подействовало.
- И сейчас не видит?
- Ага.
- А как же, - начал было я, но запнулся на слове "отец".
- А ничего, уже привыкшая. Мы с вей даже в лес ходим, за грибами, за ягодами.
- Да ну?! Как же она собирает?
- А так. Я полянку найду - с груздями или с рыжиками, она - на коленки и ползком, от гриба к грибу, ощупью. А клюкву или чернику вообще лучше ее никто не собират. Ловко, шустро. Она вообще проворная. Бидончик на шею - и пошла! Раз на змею наткнулась, на гадюку. Но змея не тронула, зашипела только, уползла. Мама жуть как перепужалась, а потом - в смех. Вот, говорит, меня и змея не трогат, никому не нужна. Смех-то такой - со слезами. У нее всегда так. Засмеется вроде весело, смотришь, а глаза - мокрые. Жа-алко, ну просто сердце заходится…
- Ты, когда отслужишь, домой?
- А как же! Они ж без меня пропадут. Бабка стара, братан - шкет. Пенсия, сами знаете, восемнадцать рублей. А жить на что? Бабушка вообще без пенсии, всю жизнь в колхозе. Я им посылаю ивой раз конфет, печенья - из гарнизона. В районе вообще ничего нет…
- Да, тебе надо возвращаться, - сказал я, подумав о своих: тоже, поди, ждут, а может, нет?