Болванка-ракета замерла, но острый нос ее, кажется, скользит по сини, вспарывая небо, как скорлупу. Бобрин подравнивает расчет возле установки, мрачно, насупившись, поводит взглядом с фланга на фланг - все ли в порядке? Наконец с хрипотцой (заметно волнуется) подает "Смирно", четко идет к Фурашову, не дойдя трех шагов, останавливается, вскидывает прямую ладонь к пилотке, докладывает: "Расчет построен по вашему приказанию..."
У Фурашова легкость в ногах, когда он делает несколько шагов к строю. Легкость и в голосе.
- Товарищи! Вы сегодня продемонстрировали умение владеть сложной ракетной техникой, показали свою власть над ней. Год назад здесь, на этом же месте, я был свидетелем спора: справимся или нет мы, военные, с такой техникой... Думаю, сомнения эти вы решили сегодня в нашу пользу. За отличные действия расчету объявляю благодарность. Спасибо, товарищи ракетчики!
- Служим Советскому Союзу! - слитно, в один голос расчет разорвал тишину.
2
Вернувшись в городок, пройдя к себе в кабинет, Фурашов подумал, снимая фуражку: сейчас останется один, сядет в жесткое деревянное кресло, вытянет ноги, расслабит мышцы, почувствует, как тяжесть начнет ощутимо оттягиваться... Но тут же в дверь постучали - вежливо, негромко.
- Да, - отозвался Фурашов, тотчас подбираясь и сгоняя расслабленность: остаться одному не было суждено.
Вошел старшина Гладкий с кожаной папкой в руке.
- Бумаги, товарищ подполковник.
Расписавшись в реестре, Фурашов отпустил Гладкого и пододвинул тяжелую, точно камень, папку.
Зазвонил "дальний" - прямая связь с начальством, вплоть до Главкома. Черный лакированный аппарат и звонил-то требовательно, резко. "Кто бы это? Начальство? Поздно... Впрочем, на то и служба".
- Слушаю, Фурашов.
- Алло, старик, привет! - будто совсем рядом, за стенкой штаба, послышался голос Коськина-Рюмина. - Как дела? Жизнь?
- Бьет ключом, Костя! Да все, как говорят остряки, по голове, - сказал Фурашов, сразу оживляясь, радуясь и неожиданному звонку и напористому голосу друга и разом припоминая: не виделись с самого отъезда из Москвы. - А как пресса? Домашние?
- Газета стоит, как колосс, корреспонденты живут, хлеб жуют. Что остается, доедают! - высыпал Костя без запинки, и Фурашов по тону понял: что-то особенно радостное, приятное, чем тот доволен, привалило товарищу. Фурашов помолчал - пусть говорит. - Так вот, старик! На днях встретимся... в местах не столь отдаленных. Понял?
- Встретимся? Где? - Фурашов забеспокоился, потому что в трубке вдруг резко затрещало, в ухо стрельнуло раз-другой, голос, такой еще секунду назад близкий, пропал, в трубке стало мертво и тихо. - Алло, алло!
"Вот, леший! - выругался Фурашов, досадуя на друга, со звоном пристукнув по рычагу. - Неужели специально так сделал? Разыграл? Встретимся... Остряк!" И рассеянно, думая еще над словами товарища, уставился в очередную бумагу.
В ней говорилось о мерах, которые следует принять на объектах: усилить караулы, наряды на "лугах" и "пасеках", назначить дежурных...
"Да что они? - взорвался Фурашов, отбросив ручку. - С ума спятили? Разве я этого сам не понимаю?"
Взгляд его скользнул к нижней кромке листа, на подпись. "Василин... Вот оно что!"
И вздрогнул: вновь звонил "дальний". "Опять Костя?" Фурашов отодвинул папку по столу.
- Да, слушаю, - он уж хотел обругать, - куда, мол, пропал, но вдруг в трубке голос Сергеева:
- Почему не дома, Алексей Васильевич?
- Бумаги... - Фурашов даже прикусил нижнюю губу - вот бы влип.
- А-а, - понимающе протянул генерал и принялся расспрашивать: готовятся ли к автономным проверкам блоки "сигмы", на месте ли "промышленники", работают ли строители на дороге?
В густоватом голосе генерала прорывались веселые переливы, будто подмывал смех, и Сергееву стоило труда подавить его.
А у Фурашова на языке крутилось: "Тихо, тихо стало". И он готов был уже сказать об этом, но генерал опередил:
- Значит, затишь? Но... перед бурей. Бутаков ее готовит. Решил дать "бой": послезавтра в Кара-Суе показывает пуски. Будут члены Госкомиссии, представители ЦеКа, Генштаба, министерств. Вам тоже быть - приказ маршала Янова. Отлет послезавтра в девять ноль-ноль. Ясно?
- Ясно.
- Так что мои пророчества о десяти днях, как видите, не оправдались. Да и не в Москву вызываем, а сразу в Кара-Суй. Борису Силычу не откажешь - человек дела... До встречи, Алексей Васильевич.
Положив трубку, Фурашов еще сидел секунду недвижно, забыв и о бумагах, лежавших перед ним, и о звонке Коськина-Рюмина. Все, что сказал генерал, было неожиданным... Наконец подумал, что надо предупредить Валю об отъезде, связаться с квартирой, и только было хотел это сделать, дверь распахнулась - на пороге Моренов. Широкое обожженное лицо замполита потемнело. Что-то произошло.
- У нас, Алексей Васильевич, происшествие... Гладышев руку сломал.
- Как? Где?
- Дело деликатное. Вчера иду из казармы домой... Поравнялся с двухэтажным домом и вдруг слышу: в темноте что-то упало. Показалось - с высоты. Постоял, прислушался. Гляжу: на дорогу вышел... Гладышев. Без фуражки. "Вы что, упали?" "Поскользнулся, - говорит, - вот руку ушиб". "А чего без фуражки?" У начфизо, мол, был, рядом... Поверил. А сегодня утром - вы на заседании уже были - приходит Милосердов и кладет на стол фуражку. Кто-то, говорит, у меня в гостях был, через балкон уходил... Кто-то. Под околышем чернилами - "Гладышев". В общем, он в санчасти: трещина, гипс наложили...
- Милосердова... - Фурашов опустился на стул, потом взглянул на Моренова.
Сейчас сбоку замполит казался приземистее, придавленнее, черты лица будто укрупнились, проступали резче. Конечно, приятного в этой истории мало. Как снег на голову. Он ведь только на днях собирал женщин на душеспасительную беседу...
- Что предлагаете, Николай Федорович? С Гладышевым говорили?
- Было! Молодой... Ему и с девушками надо гулять, а он у нас с утра до вечера на "пасеке"... - Тон у Моренова негромкий, раздумчивый, будто сам с собой говорит. - А что мы ему даем? Новую технику? Новая техника, и культура должна быть новая! Тоже проблема. Закрывать глаза, делать вид, будто все в ажуре... таким путем еще ни одна, даже самая ничтожная, с ноготь величиной, проблема не решалась. А Гладышев что! Признался, будто любит...
"Да, Милосердова! - пронеслось у Фурашова. Ему припомнился осмотр дома. - А за Милосердовой-то вы не уследили: не только Гладышев мог попасть в сети!" Фурашов подумал об этом с внезапной веселостью. И она была вызвана не тем, что вспомнил встречу, а тем, что ясно и зримо - неожиданно для самого себя - представил ситуацию: Милосердов в дверь, а Гладышеву единственный путь - на балкон...
- Так что предлагаете? - прерывая раздумья, спросил Фурашов.
- Пригласить ее.
- Милосердову? И что же... Допрос снимать станем?
- Но и без последствий оставить - нам спасибо не скажут. Расползется слух - воду не удержишь в решете. Часть особая, закрытый городок - и не принять мер. Не допрос, конечно, поговорить, сказать, что ли...
- Не знаю. Не уверен, что надо... А если все не так?
- Выясним! Не съест же... - Моренов, не дожидаясь ответа, дотянулся до телефона на столе, сказал дежурной на коммутаторе: - Квартиру Милосердова.
В трубке услышал ее голос, игривый, протяжный:
- Да-а-а...
- Мы бы хотели вас видеть в штабе, Маргарита Алексеевна. Это Моренов.
- О, Николай Федорович! - сразу возбуждаясь, певуче зачастила она: - Приду! Приду! Сейчас!..
Клацнул рычаг аппарата, и словно бы этот звук заставил сработать воображение Фурашова. Представилось: она сидит тут, у стола, мрачная, сцена, возможно, слезы...
- Ну и разговаривайте вы с ней, а меня увольте, Николай Федорович. - Фурашов поднялся. - Я даже не знаю, как и о чем говорить.
Моренов вдруг улыбнулся первый раз за весь разговор. Эта улыбка сейчас оказалась такой же обезоруживающей, как тогда в день приезда, когда объяснял, почему не позвонил со станции. "Знаю, в части одна грузовая машина, одна "Победа"... приехал днем - значит, все в разъезде..."
- Так и я не знаю, как и о чем. Не знаю. Но уходить, не решать - еще хуже. - Моренов опять стал серьезным, после паузы сказал: - Как я понял, не одобрили мой шаг...
- Вы не ошиблись. Я не сторонник лезть руками в душу.
- Конечно, в прямом пути всегда кроются опасности, возможности ошибок, но лучше с ошибками, чем...
- Никак? - подхватил Фурашов. - Я вас тоже понял правильно? Давайте поставим точки после...
Но уйти Фурашову не удалось: Милосердова, постучав, открыла дверь.
- Можно? - Увидев Фурашова, она обрадовалась: - О, Алексей Васильевич, здравствуйте!
Она была одета нарядно, будто отсюда, из кабинета, где задержится всего лишь минутку, отправится прямо в гости. И если бы сейчас здесь оказался Гладышев, он бы тотчас определил: на ней было то самое платье, в каком он увидел ее впервые вечером в ресторане Егоровска - прозрачное, будто из тончайшей сетки, аккуратно облегавшее ее фигуру; копна бронзово-крашеных волос уложена башенкой...