Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 4
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 7
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 12
ГЛАВА ПЯТАЯ 15
ГЛАВА ШЕСТАЯ 18
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 23
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 25
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 29
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 34
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 38
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 39
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 43
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 47
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 51
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 56
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 62
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 66
ЭПИЛОГ 71
Ударная сила
В романе раскрываются коренные изменения, какие произошли в послевоенные годы в Вооруженных Силах, в характерах и психологии людей, которым доверена новая сложная боевая техника.
Идут государственные испытания "Катуни" - ракетной системы. Всякому новому делу свойственны трудности, новое нелегко пробивает себе дорогу. В орбиту испытаний, которые проходят на полигоне и одновременно на головном объекте, включаются, естественно, конструкторы, военные (от маршала до солдата), журналисты... Участие в этих испытаниях, отношение ко всему происходящему и проявляет людей, определяет судьбы инженер-подполковника Фурашова, маршала артиллерии Янова, генералов Василина и Сергеева, главного конструктора Бутакова, журналиста Коськина-Рюмина и многих других.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Зима в Москве чудила - так мысленно, про себя, определил маршал Янов то, что происходило в природе, вложив в свое определение мрачно-иронический смысл. Да и как все это можно было назвать иначе? В декабре навалило снегу, - запорошенные снежной пылью очистители не успевали освобождать проезжие части улиц, редуты из спрессованного снега выросли на бульварах под самые кроны молодых липок, так что мальчишки на этих горках устраивали лыжные и саночные состязания.
Затем ударили двадцатиградусные морозы, они стояли почти две недели, загоняя людей с улиц в теплые квартиры; звенели закуржавелые провода, низко гудел лед на Москве-реке. А вот теперь первая декада января - и на тебе, развезло: внезапная, нежданная оттепель.
Янов, выйдя утром из подъезда и по обыкновению направляясь пешком к глыбившемуся впереди в молочной дымке дому, шел, утопая ботинками в слякотной каше. Машины перемешивали скатами эту рыжую кашицу - снег с песком, обдавали жижей тротуары. Было скользко, приходилось обходить лужи.
Непредвиденные перемены в природе заставили Янова торопиться, иначе в обычное, рассчитанное время он бы не успел, а опоздать на службу хоть на пять минут - не в его правилах, и, подходя к подъезду, к дубовым дверям входа, он почувствовал теплую испарину под плотной серо-голубого драпа шинелью и лишь тут, до этого занятый другими мыслями, мрачно ругнулся: "Черт те что! Чудит природа".
Другие мысли - это и просто и сложно: сегодня Совмин, сегодня в четырнадцать ноль ноль они, военные, должны быть на заседании. Да и не только военные - министр Звягинцев, конструкторы Бутаков, Абросимов приглашены на заседание... Просто - потому, что на рассмотрение таких вопросов отводится не более пяти минут, и, значит, за пять минут все решится в ту или иную сторону, а сложно - потому, что все должно быть продумано, взвешено до мелочи; доклады по трем вопросам - лаконичными, доказательными и, главное, допускающими только одно толкование, одно необходимое решение.
Все эти дни у Янова проходили в подготовке к Совмину, в спорах, в столкновении точек зрения - кабинет маршала обращался в арену острых словесных баталий. Народу набивалось немало: из Генштаба, разных управлений Министерства обороны...
Но сейчас, с утра, Янов посидит один, разберется до отъезда в Кремль со всеми бумагами, - он еще с вечера отдал все необходимые указания майору Скрипнику. И в том, что сейчас вошло раздражение, - причина в этой неожиданно расклеившейся погоде, в противной от ходьбы взмокренности (последнее Янов относил на счет своей старости) - признак дурной: быть этому раздражению, как скрытой болячке, целый день. И хотя теперь, миновав часового и вступив в лифт, он сказал себе, что раздражение вызвано лишь вот этими двумя причинами, он, однако, покривил душой: была и третья причина...
Третья - это записка с особым мнением командующего зенитной артиллерией генерала Василина и Главного конструктора зенитно-пушечного комплекса "Сатурн" Модеста Петровича Абросимова. "Да, подбил Василин, подбил старика!.. Мол, не только "Сатурн", у артиллерии, мол, есть и другие перспективы: стопятидесятидвух- и двухсотдесятимиллиметровые пушечные системы. Эк, куда хватили! Все, все надо сейчас проверить!" - подумал Янов, когда лифт плавно остановился на залитом светом третьем этаже.
Длинные коридор был пуст - тут кабинеты самого высокого начальства, и в такой ранний час еще никто не являлся с докладами. Света много, ковровая дорожка скрадывала звук шагов, впереди, у комнаты Военного совета, на столике горела лампа под зеленым абажуром. Тишина ли, длинный ли коридор, или стол в конце коридора вызвали эту ассоциацию, а может, сработало все вместе, - в памяти, будто озаренное блицлампой, вспыхнуло: первый день войны... Постой, постой! Этот коридор? Нет, другой, но все до странности похоже...
Да, как это было? Его, генерал-полковника, командующего артиллерией округа, назначили начальником главного артиллерийского управления - ГАУ. Приказ был спешный, он предписывал двадцать первого июня сорок первого года быть в Москве, в Генеральном штабе. Двадцатого Янов сел в поезд и, оставшись один в двухместном купе международного вагона, вдруг впервые ощутил тревогу, пытаясь понять поспешность такого приказа и тут же зримо рисуя свое будущее представление наркому, начальнику Генерального штаба, стараясь уяснить, что за работа ждет его, что предстоит делать и как.
Только в Москве, встреченный у вагона, в толкучке, незнакомым полковником из Генштаба, Янов вспомнил, что день этот - суббота, надо управиться с делами до обеда, а то, не ровен час, во второй половине дня начальство разъедется по дачам, и, не заезжая в гостиницу, отправился сразу в наркомат. Из бюро пропусков позвонил начальнику Генштаба, доложил, что прибыл, и услышал: "Ждем! Надо срочно принимать дела..."
Официальные представления по наркомату заняли время до обеда. Янов, выйдя из кабинета наркома - тот был озабочен, и разговор получился кратким, - из приемной позвонил в ГАУ, услышал суховатый, надтреснутый голос. Маршал... На портретах Янов видел маршала: бритоголов, суровый вид; знал - тот работал в ГАУ временно и только потому, что не могло пустовать столь важное место, постоянный же пост у маршала - замнаркома по вооружению.
"Вот и хорошо! - выслушав доклад Янова, сказал маршал. - В двадцать ноль-ноль у меня совещание с представителями промышленности, - приезжайте и входите в дела".
"Но ведь сегодня суббота", - заикнулся было Янов.
"Какая суббота! Жду вас".
Только после этого Янов отправился в гостиницу, отдохнул с дороги, пообедал в ресторане и в назначенный срок был в ГАУ. Маршал поздоровался - он оказался невысокого роста, "в натуре" выглядел не так грозно, бритый череп блестел сухим глянцем. То ли по каким-то соображениям маршал не захотел, то ли забыл - в кабинете было уже полно народу - представить Янова, и, когда началось совещание, Янов устроился в уголке, на последнем ряду стульев.
Совещание тянулось долго и вяло - разговор шел о каком-то новом взрывателе, кажется, для зенитных снарядов, - дело, как можно было судить, оказалось застарелым, запутанным. Янов, наконец вытащив карманные, на ремешке, часы, взглянул: был четвертый час утра. А потом на столике возле маршала зазвонил высокий горбатый телефон.
"Да, да, - повторил маршал, подняв трубку, и тут же как бы окаменел, слушая, потом с какой-то потерянностью сказал: - Я перейду к другому аппарату. - И встал, с той же потерянностью произнес: - Вызывают в ЦеКа. На сегодня закончим... Товарищ Янов, останьтесь".
Вышел в соседнюю комнату, закрыл за собой дверь. "Да, потерянный, - подумал тогда Янов. - Что-то с ним произошло".
Люди покинули кабинет быстро, видно, всем порядком надоело сидение, и Янов остался на несколько минут один. Маршал появился из-за двери неожиданно - они стояли теперь напротив друг друга, двое в кабинете.
"Немцы только что перешли государственную границу... Вот ваш стол, командуйте!"
После отъезда маршала Янов некоторое время постоял посередине кабинета, потом сел к столу - пустой стол, молчаливые телефоны сбоку. Нет, не растерянность - просто неожиданность от всего обрушившегося сковала его на время, парализовала мысль. Надо было услышать хоть чей-то совет, сориентироваться... Начал звонить по знакомым, по друзьям - были такие в наркомате, в его многочисленных управлениях, - но всюду отвечали: такой-то в ЦК, такого-то нет.