Вот смола!
Прилипнет, пристанет, насядет с категорическим требованием, чтоб перевел Мелешко приревнованную молодку куда-нибудь в другую бригаду. И хотя Логвин Потапович у нас такой, что и бывалого чорта вокруг пальца обведет, а тут сам не заметит, как пообещает:
- Переведу.
Легко дать обещание, а попробуй-ка его выполнить. Начнет Мелешко уговаривать молодку, чтоб согласилась (ради спокойствия в братусевой хате), а молодка его как отбреет:
- Значит, ежели я вдова, так вы и будете надо мной измываться, тыкать из бригады в бригаду? Что я - лишняя в саду? Урожаи низкие беру? Или, может, я летом воду воровала, может вентили ночью перекручивала, чтобы больше влаги моим кварталам попадало? Чего же вы молчите, Микита Иванович? (Это уже ко мне.) Скажите им!
Я, конечно, стою за правду и даю соответствующую справку, что Дарина, мол, воду по ночам не крала - не могу я чужой грех на нее сваливать.
- Так чего ж вы пристали? - опять молодка к Мелешку. - Что вам от меня нужно? Никуда я отсюда не перейду, мало ли чего из ревности этой тигре в голову взбредет!..
И что ж, как ни верти, а молодка права. Покружит, покружит возле нее Мелешко, да с тем и отчалит.
Сегодня моя Оришка, видно, в гуманном настроении: плывет с кошелкой и улыбается. То ли удои увеличились, то ли весна на нее влияет?
Я люблю полную откровенность и не таюсь: иной раз дома Оришка берет верх надо мной, но в саду - никогда! Это моя территория, моя лаборатория, и тут все за меня: и таблички на контрольных деревьях, и скрещенные гибриды в марлевых сумках, и цитрусы в траншеях, и все мои веселые помощницы. Это, как в медсанбатовской операционной: кто переступит ее порог, сразу попадает под власть старшего, - а старший на острове именно я, Микита Иванович Братусь!
В самые торжественные для сада дни: при светозарном, как сейчас, начале весны или позднее, в пору буйного цветения, или же в триумфальную пору золотого урожая, - в такие дни уверенно могу сказать, что Оришка меня… побаивается. Становится добрая, мягкая, хоть к ране прикладывай, и во всем меня слушается. Да и как ей не слушаться, если видит, что меня здесь и деревья слушаются! По моему желанию растут ниже или выше, с плакучей или с пирамидальной кроной - формирую их я. "С Микитой в саду надо быть повежливей, - думает, наверное, Оришка. - Он здесь в своем царстве-государстве, что захочет, то и сделает. Топнет ногой, крикнет: "Стань, Оришка, земляникой!" - и станешь при всем народе земляникой".
- Ты сегодня, бабунька, в настроении. Верно, уже успела кого-нибудь отругать ради праздника?
- А таки успела, Микита.
Ишь как угадал! Еще бы не угадать: известно, что она каждого, кто зайдет к ней на ферму, сначала основательно обругает ни за что, ни про что, а потом уже расспросит, зачем пришел, по какому делу, и поговорит по-людски.
Удивительно, как только с нею коровы уживаются? Мало того: "Мы, говорит, сердитого сторожа на ферме не держим. Он нам коров нервирует". А сама она их не нервирует! Наверно, наши селекционеры уже вывели новую породу коров с воловьими нервами.
- Садись, дедуня, ешь, пока не остыло.
Далеко не всегда величает меня Оришка дедуней! Если уж она так обращается ко мне, это значит, что она сегодня в хорошем настроении.
- Я еще не проголодался, бабунька… Недавно меня тут девчата пирогами угощали.
- Да я вижу, что раскраснелся, как петух… Верно, уж и в погреб забегал к той вертихвостке.
Это она про кладовщицу.
- Забегал, но не выпил и наперстка. Торопился - за секаторами бегал.
Оришка мне одним глазом грозит, другим - улыбается.
- Поверила… Ешь.
Многим кажется, что Братусь всегда под градусом, всегда навеселе, а между тем я от природы такой подвижной да полнокровный.
- Кто-кто, а ты, Оришка, должна уже знать, отчего я такой: перца стручкового много употребляю, а он кровь разгоняет… Девчат моих не встречала там? К вам поехали, на ферму.
- Видела: перегной накладывают. А ты что - соскучился уже по какой-нибудь?
- Почти… Это с ними ты поругаться успела?
- Нет, я их издали, из дома видела. С киношниками утром поссорилась - второй день на ферме толкутся.
- Не тем боком тебя снимают, что ли?
- "Товарищ Братусь, сядьте нам вот так и делайте вот так…" Эти молокососы меня учат, как коров доить! "Вы, говорят, сердитесь и выражаетесь, потому что не знаете, сколько стоит наш фильм… Тысячи! А ваше молоко? Если вы даже немного и не додоите до нормы Героини труда, так мы вам купим десяток ведер молока, только подчините нам свой процесс, бросайте, когда мы скомандуем: "хватит!""
- Не поддавайся ты им, Оришка… Они, видать, еще отсталый народ.
- Так-то, - говорю, - вы рассуждаете? Вы думаете, я сама не в состоянии купить десяток ведер молока? Купила бы и молока и вас вместе с вашим фильмом! Да разве я только за ведрами гонюсь? А коровы? А режим? А опыт? На каком базаре вы купите опыт наших мастеров колхозного животноводства? Может, я хочу самых высоких удоев достичь, опыт такой иметь, чтобы все доярки Украины его перенимали!.. Отчитала их, идолов, по-своему, вот на душе и стало легче.
Верю своей бабуньке, умеет она вступать в дебаты. Уж сколько я за нашу совместную жизнь прослушал ее блестящих речей!
Что ни говорите, мы с бабунькой, несмотря на ассамблеи, живем дружно и мирно. Пробую влиять на нее по-мичурински, методом веселого ментора, и верите… поддается.
Взял я Оришку дипломатическим путем. Вернулся с царской службы - бравый, молодцеватый, да нищий, один щелкун во дворе торчит, - никто за меня дочку не отдает. Царь заплатил мне за верную службу пятаками, новыми-новехонькими. Богатей, Микита! Сажусь как-то в солнечный день на завалинке, считаю свои пятаки да пересчитываю. То в кошелек их, то из кошелька - захлопотался, будто никого не вижу, не слышу. А меня, ясное дело, сразу увидели, все мы тогда были по уши в пережитках. Пошло-покатилось по селу: "Рудой Микита со службы червонцев навез, сама полную пригоршню видела!"
Через две недели и женился. Из всех девчат выбрал себе чернобровую Оришку.
Никто не скажет, что были мы с нею ленивые да нерадивые, - вырастили трех сынов, как соколов, и горлинку - дочку. Старший, Михайло - на флоте, штурман дальнего плавания, Богдан - средний - этот под боком, на соседнем Краснознаменном руднике, а меньшой - из моего корня - Федя - еще в школу бегает.
Донька Людмила учится в столичном пединституте. Это в ее честь назвал я когда-то свою первую черешню "Пионеркой", потому что окончательно выкристаллизовался мой сорт как раз в год ее рождения. Теперь Людмила у меня уже полная комсомолка.
- Хочу, - говорит, - быть народной учительницей.
- Будь, - говорю, - дочка, это почетно.
Не успел я опомниться, как стал уже дважды дедом (по Михайловым и богдановым внукам). Федя мой тоже иногда удивляется, как это он, сам еще пионер, уже стал дядей, - ведь он и взаправду приходится дядей горняцкому богдановскому выводку. Причем один из фединых племянников, а именно богданов Левко часто допекает дядьку тем, что он, мол, старше дядьки на целый год и в школе обогнал его на целый класс. Ясно, что раннему дядьке обидно слушать такое. А возразить - нечего.
Наш "Червовый Запорожец" в близком родстве с рудником; всегда держим с ним контакт: мы на земле, они под землей. Летом наши девчата-вязальщицы, отдыхая под снопами, прикладываются к земле, - не слышно ли горняков? Моя крестница Таня уверяет, что сама однажды слышала, как гремели хлопцы-горняки, проходя под массивами нашей пшеницы, рубая в глубине марганец для родины.
Издавна так повелось в нашей Капуновке: старики дома, а молодежь на марганцах. Из каждой второй или третьей хаты кто-нибудь работает на руднике: дочка, сын или зять. Некоторые там в поселке и живут, а остальные - дома, в Кавуновке. По утрам с рудника приходят машины за рабочими, а вечером привозят обратно. Когда мы обсуждали проект реконструкции нашей Кавуновки, Лидия Тарасовна выдвинула такую идею: соединить рудничный поселок с нашей Кавуновкой широким общим проспектом, залить его асфальтом, обсадить деревьями и пустить по нему автобус, чтобы не подскакивали машины на ухабах так, как подскакивают теперь. Рудник ухватился за эту идею, и, я уверен, будет тот проспект. Деревья для насаждений и песок - наши, рудник даст асфальт и всякую мелочь, а рабочую силу - сообща, пополам.
Для нового проспекта у меня и названия придуманы: проспект Единения города с селом или - еще лучше - проспект Мира (как собрание потом решит). Мы уже и сейчас породнились с рудником по многим линиям. Недаром ночью залетные шоферы путают, где поселок Марганцевый, а где Кавуновка, - и поселок, и село рядом с ним одинаково озарены электрическими огнями. Общая у нас десятилетка, и клуб общий, так что все праздники празднуем вместе.