Когда гость окончил и раскланялся перед публикой, голые черепа засверкали, их владельцы долго-долго аплодировали и, склонившись к своим дамам, произносили несколько слов. Дамы утвердительно наклоняли головы и, улыбнувшись, продолжали аплодировать. Туловища их оставались неподвижными, будто застывшими, только холеные руки шевелились, как веера. Да, они знали толк в музыке и ценили искусство. Губерман!
Вот он заиграл опять. Волдис вслушивался в изумительный язык души, на котором шептала, кричала, стонала и ликовала скрипка чужестранца. Человеческая душа блуждала в потемках, взывая о помощи в поисках выхода из трясины мучений и несправедливости. Но когда артист опустил скрипку и поклонился, в зале все заулыбались и опять начали хлопать. Все вызывало у них только улыбку. Их общественное положение и хороший тон требовали, чтобы они ценили искусство и посещали концерты приезжих знаменитостей, - они лишь выполняли свой долг.
Теперь они пойдут домой и расскажут другим, как хорошо играл Губерман. Головы их снова заполнятся калькуляциями, а желудок лососиной.
Милия молчала. Она даже не смеялась над помрачневшим лицом и лихорадочно блестевшими глазами Волдиса; она только подсела ближе к нему, и ее теплая нога, будто нечаянно, прикоснулась к его ноге. Чуть заметно улыбнулась она, увидев, как Волдис вдруг болезненно поморщился, точно от булавочного укола.
Теперь он больше не слушал красивые миниатюры, которые искусно исполнял маэстро. Он думал о Милии.
- Тебе понравилось? - спросила Милия, когда они вышли на улицу.
- О таких вещах не принято говорить "нравится" или "не нравится". Мне только обидно, очень обидно, что огонь искусства горит для всех - даже для тех, кто не в состоянии его почувствовать своими ожиревшими сердцами. Сердцам, страдающим от склероза, которым угрожает паралич, такой огненный фейерверк не нужен. Дайте им лучше холодные синие и зеленые ракеты. Но если бы этим господам обещали высокую плату за каждую слезу, вызванную искусством, они бы ревели, как телята, холодными солеными слезами.
- Ты преувеличиваешь. Есть среди них и чуткие люди.
- Ты встречала таких? Мне что-то не доводилось.
- Волдис, ты проводишь меня до моста?
- С удовольствием.
- Тогда дай мне руку, а то встречные нас все время разъединяют. Пойдем по улице Грециниеку, там тише.
Милия взяла Волдиса под руку. Они пошли в ногу, ровным, медленным шагом, не стесняя друг друга.
Разговор не клеился. Каждый из них был полон своими чувствами и думами. Милия в этот вечер повидала много новых людей и туалетов. Что, если ей перешить черное платье и сделать вырез в виде звезды, какой она видела сегодня в опере? Мать, конечно, будет ворчать, - нельзя, мол, портить материал, но она ее уговорит.
У моста они простились.
- Когда мы теперь увидимся? - спросила Милия.
- Об этом я должен спросить тебя.
- Удивительно. Рига такая маленькая, а мы с тобой не можем встретиться…
"Мы с тобой", - сказала она… Волдис сел в трамвай и поехал домой. Чем они были друг для друга? Ведь существовал еще Карл, ему принадлежало право первенства.
Волдис не сказал Карлу о концерте: всю неделю собирался рассказать, но не мог подыскать нужных слов. Милия тоже, очевидно, не говорила, потому что Карл ни одним словом не дал понять, что ему что-нибудь известно. Здесь нечего было и скрывать, и именно поэтому Волдиса раздражала ненужная таинственность. Но так все и осталось…
Прошла неделя после концерта. Волдис не был на танцах в "Улье", да за ним никто и не заехал.
Однажды вечером Волдис, как обычно, сидел за столом и читал. Было еще довольно рано. Во дворе сердито залаяла цепная собака. На лестнице послышались осторожные шаги.
Волдис, отложив книгу, прислушался, но все стихло. Вероятно, кто-то искал дверь. Он встал и приоткрыл ее.
Спиной к нему стояла женщина в сером осеннем пальто. Услышав скрип двери, она обернулась.
- Добрый вечер! Ты, конечно, поражен, видя меня здесь?
- Но, Милия, как я мог знать? Ты ко мне?
- Ну конечно, к кому же еще? Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Ты даже не подаешь мне руки?
- Извини, я так изумлен.
- Ты, вероятно, думаешь, что мне приятно разговаривать с тобой в коридоре? - тихо сказала она.
- Верно, я совсем потерял голову. Пожалуйста, заходи в мою берлогу.
- Для молодой девушки это довольно рискованно.
- Будь спокойна.
Молодая девушка, которой было только двадцать шесть лет, вошла, без всякого смущения осмотрела комнату, скудную обстановку и, наконец, подошла к Волдису.
- Садись, пожалуйста, Милия.
- Наконец-то сообразил.
- Может быть, снимешь пальто?
- С твоего разрешения. Помоги мне.
На Милии было то же синее платье-костюм и белая блузка, что и при первой их встрече. Волосы были, видимо, только что завиты.
- Ты, конечно, не догадываешься, зачем я пришла? - спросила она с улыбкой, садясь на стул.
- Зачем бы ни пришла, мне приятно видеть тебя здесь.
- Я помешала тебе читать? Что ты читаешь, "Историю философии"? Ах, вот ты какой умный! Почему же ты работаешь в порту?
- Разве умные люди не имеют права работать в порту, а портовые рабочие не смеют быть умными?
- Не насмехайся надо мной. Не забывай, что я твоя гостья.
- Прошу прощенья.
- Прощаю. Теперь о деле.
- Слушаю, Милия…
- В воскресенье ты должен обязательно прийти к нам.
- По какому случаю?
- Маленький семейный праздник. День рождения.
- Чей? Отца?
- Нет.
- Матери?
- Тоже нет.
- Значит, твой?
- Возможно…
- Мне, право, неудобно. Незнакомый человек…
- Без отговорок. Ты должен прийти. Ты будешь не один. Будет по крайней мере пять девушек. Я должна каждую обеспечить кавалером. Будет и музыка: скрипка, гитара, две мандолины да еще патефон.
- Я плохой кавалер.
- Не смеши. Ты придешь?
- Что же мне остается делать?
- Ты это говоришь таким тоном, словно приносишь тяжелую жертву. Даже вздохнул.
- Каждая попытка внести изменения в привычный уклад жизни - жертва. Я по характеру необщителен и всегда довольствовался своим одиночеством. Тебе и твоим подругам придется извинить меня, если я окажусь недостаточно приятным и остроумным кавалером.
- Ты, наверно, воображаешь, что соберется бог знает какое изысканное общество. Не бойся - все свои люди, такие же, как мы с тобой.
- Хорошо, хорошо. Приду.
- Мерси. Сначала хотела поручить Карлу пригласить тебя, но, предвидя отказ, решила зайти сама. Женщине ведь труднее отказать?
- Возможно.
- Скажи, нас никто не слышит?
- Будь спокойна. Стены довольно толстые, а Андерсониете глуховата. Скорее всего она и не заметила, что ко мне кто-то пришел.
- А с улицы в окно меня не видно?
Волдис невольно засмеялся над такой осторожностью.
- Пусть смотрят, если не видели людей.
- Все-таки… неудобно… в чужой квартире, у холостого мужчины…
Милия смущенно опустила глаза и слегка покраснела.
Волдис встал и задернул занавеску.
Белые нежные руки обвили его шею.
- Дверь заперта? - шепнула Милия.
…Да, такова была невеста Карла Лиепзара, зеница ока единственного друга Волдиса.
Через час он проводил ее до калитки. На улице не было ни души, только у следующего дома в воротах стояли девушка с парнем, они грызли подсолнухи. Когда Милия прошла мимо, они проводили ее любопытными взглядами, пока она не скрылась за углом.
"Придет ли она еще? - думал Волдис, возвращаясь в комнату. - И что она тогда скажет?"
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Через несколько дней, идя утром на работу, Волдис встретил Лауму. Она была одета по-другому: голова повязана красным платочком, совершенно закрывающим волосы, на ногах легкие резиновые туфли; в руке она держала завернутый в бумагу ломоть хлеба. Они поздоровались и продолжали путь вместе.
- Вы, как видно, на работу? - спросил Волдис.
- Да, сегодня первый день. Вчера мне объявили, что я принята: одна работница наколола гвоздем руку, и меня взяли на ее место.
- Ну, вы теперь довольны?
- Довольна? Я так рада, что и сказать нельзя. Наконец-то сама начну зарабатывать, не придется каждый сантим выпрашивать у отца.
- Да, жить на чужой счет неприятно.
- Вы еще не знаете мою мать!
- Разве она такая сердитая?
- Как она ворчит и бранится! Я могу носиться с утра до поздней ночи, делать все, что она поручит, - ей все равно не угодишь. Она считает, что я только суечусь и от меня нет никакого толку.
- Вам нужно бы чему-нибудь научиться. Шить, вязать - что-нибудь в этом роде.
- Я уже подумывала об этом. Но везде нужно платить за ученье. Однажды я поступила ученицей к парикмахеру. Месяц проучилась, а потом надо было купить бритву, щетки, машинку для стрижки полос… Когда я об этом заикнулась дома, они закричали: "Кто это в состоянии купить? Где взять такие деньги?" Пришлось бросить…
- Жаль…
- Моя мать хочет, чтобы я научилась ремеслу за один день и вдобавок даром. Понимать-то она очень хорошо понимает, что это пригодилось бы, но то соглашается, то нет. А как дело доходит до расходов - все кончено!
- Может быть, родители и правда не в состоянии помочь вам? Откуда у рабочего человека лишние деньги?