Иногда, когда пакеты вытаскивали из отдаленного угла, мешки прорывались, и за ними тянулась белоснежная дорожка сахара. Случалось, что в мешке появлялась дыра, когда он уже был в воздухе. Тогда над люком проливался сахарный дождь, сахар сыпался на головы рабочих и исчезал в щелях между мешками. Никого это не волновало. Мало ли в трюме таких мешочков! Если поблизости оказывался форман, раздавались два-три привычных окрика, которые не производили никакого впечатления. Звали женщину с иглой, она зашивала дыру, и работа продолжалась. Хладнокровные американские штурманы даже трубки не вынимали изо рта. Пусть сыплется сладкий сор - его потом подметут вместе с прочим мусором, пылью и окурками. В Риге найдутся торговцы, которые сумеют распродать и такой американский товар.
В глубине палубы находились ящики. На них был написан адрес: "Хельсинки".
- Ты слышишь? - спросил вдруг Карл и указал на ящики.
Из темного угла доносилось тихое потрескивание.
- Что это? - спросил Волдис.
- Кто-то задумал поживиться. Теперь самое время, никого около нас нет.
Треск повторился, потом все стихло. Вскоре из угла вышел молодой парень, который работал в паре с хмурым рябым товарищем. Они зашептались, украдкой наблюдая за остальными рабочими. Потом рябой шмыгнул в угол, а его напарник продолжал делать пакеты один.
- Интересно, что в этих ящиках? - спросил кто-то в другом углу.
Рябой предостерегающе посмотрел и приложил палец к губам.
- У них уже зачесались руки, - шепнул Карл Волдису. - Наверное, нашли что-нибудь дельное.
- Да ведь это воровство, - сказал пораженный Волдис.
- Они смотрят на эти вещи проще. Говорят: вор у вора дубинку украл. Они убеждены, что каждый богач - вор, значит, можно и у него немного стянуть.
Рябой выполз из угла неестественно распухшим, за несколько минут у него образовался большой живот и высокая, богатырская грудь.
- Ты управишься один? - спросил он у приятеля.
- Ну конечно. Только возвращайся скорее.
Рябой неловко вскарабкался на палубу и исчез. Через полчаса он вернулся уже с нормальным животом и грудью. Теперь в угол полез его товарищ; за несколько минут и он разбух, стал толстым и неуклюжим, и тоже ушел на берег.
- Ребята, не зевайте! - подговаривал рябой остальных рабочих.
- А что там такое? - спросил кто-то.
- Полотно. Первый сорт! Я открыл два ящика, полные тюков.
- О, дело стоящее!
И в темный угол стали наведываться один за другим остальные рабочие. Слышался треск досок, ящики опустошались, и никто не произносил ни слова. Иногда к люку подходил форман, ему кто-нибудь выразительно подмигивал. Форман, покрикивая для виду, тоже подмигивал и шел дальше, ему неудобно было самому становиться свидетелем таких дел.
- А вы чего зеваете? - спросил кто-то Волдиса. - Не каждый день случается такая удача.
- Мы очень далеко живем, - лгал Волдис, чтобы товарищи не заподозрили его в излишней щепетильности. - А здесь, на берегу, нет знакомых, не у кого спрятать.
- А вдруг по дороге нарвешься на полицейского или таможенного чиновника, - тихо сказал Карл. - Обеспечат на три месяца казенными хлебами и на всю жизнь запачкают бумаги. Нет смысла рисковать из-за такой ерунды.
Наступил час обеденного перерыва. У Волдиса похмелье окончательно прошло, но есть ему все еще не хотелось. "Сегодня поголодаю до вечера, пусть очистится желудок!" - решил он.
Остальные рабочие устроили угощенье по поводу выпавшей им удачи. Пригласили в компанию винчмана и формана. Форман был очень занят, однако пришел, глотнул раз-другой, взял закуски и ушел, дожевывая на ходу. Ему не полагалось публично якшаться с рабочими. Но они знали привычку формана: оставили в бутылке водки, завернули в бумагу несколько миног и спрягали все это в кожаную сумку винчмана. Позже, когда форману захочется, он сможет закусить. А ему обязательно захочется! На пароходе царило доброе согласие.
После обеда хождение в угол возобновилось. Охмелевшие от водки рабочие действовали смелее. Волдис смотрел, как они себя "откармливали" за какие-нибудь две минуты: раздевались до рубашки, туго бинтовались полотном или крепко привязывали его к телу, а сверху надевали свободное пальто.
Вечером, незадолго до пяти часов, предприимчивая компания мастерски проделала новый трюк. В одном из ящиков обнаружили пишущие машинки. Какой-то гельсингфорсский банк или контора с нетерпением ожидали этот заморский подарок, но в Риге нашлось несколько веселых, подгулявших парней, которые решили прибрать к рукам американскую вещицу. Пишущую машинку, завернутую в темную вощеную ткань, сунули в мешок со смётками сахара, вынесли его вместе с сахарными мешками, взвесили на весах, погрузили на подводу и увезли. Грузчик, несший этот мешок, был свой человек, извозчик тоже старый знакомый. Один из рабочих сопровождал подводу. В тихом переулке он снял свой драгоценный груз и доставил его в надежное место.
Взломанные и опустошенные ящики старательно забили. На них опять красовался адрес: "Хельсинки".
Наконец, наступил вечер. Рабочие задраили люки, прикрыли их брезентом и сошли на берег. У сходней стояли форман и полицейский.
- Поднимите руки! - говорил полицейский каждому сходившему с парохода и торопливо шарил по карманам, груди и ногам. Ощупывая, он заставлял вынимать из карманов всякий показавшийся подозрительным предмет: трубку, кисет или недоеденный кусок хлеба. Да, теперь они обыскивали, ощупывали! А в трюме стояли опустевшие, но хорошо заколоченные ящики. Ими никто не интересовался.
- Погодите, остановитесь! - крикнул вдруг полицейский изменившимся голосом, когда мимо него проходил пожилой рабочий, седой, исхудалый человек. - Я теперь понимаю, почему вы так торопитесь. Сахарок, конечно, сахарок! Да, господин хороший, вам придется пойти со мной.
- Но, господин полицейский, ведь этот сахар рассыпался на палубе. Я его только подмел и насыпал в карман.
- Знаем, знаем, как вы подметаете! Как звать? Паспорт!
- Но, господин полицейский, ведь я же не украл, только поднял с полу! Ведь этот сахар все равно затоптали бы.
- Это не ваше дело. Вы арестованы! Без разговоров.
Старика, соблазнившегося двумя пригоршнями сметок, арестовали. Здоровенный молодчик в фуражке с красным верхом гнал его впереди себя через весь порт, мимо всех пароходов. Люди останавливались, смотрели вслед и усмехались:
- Попался, старый жулик!
Помрачневший Волдис наблюдал эту невеселую сцену.
- Карл, есть ли на свете справедливость? Настоящих воров, которые взламывали, грабили и продадут награбленное, - не трогают, а этого старика засадят в тюрьму, и он до конца жизни будет ходить с позорной кличкой "вор".
Карл пожал плечами.
- Красть можно. Судят ведь не за кражу, а за то, что попадаешься. Судят дураков и растяп.
- Чтобы они научились ловчее воровать?
- Так получается…