- Нет, отдыхай пока. Тебя буду беречь, ты еще намотаешься. У меня глянь, сколько работничков... - Олег указал рукой вдоль берега. - И как видишь, не все энтузиасты и маяки, вон мой помощник отчитывает здоровенного дядю - наверно, под кустом дрых. Не погоняй такого - будет полеживать, пока пожар пятки припечет... Коновальцев! Иван! Брось его, иди сюда! - позвал своего помощника Олег и, когда тот быстро, едва не бегом, подошел, сказал ему: - Знакомься, наш бульдозерист Павел... Ростом вы почти одинаковы, нешибко видные, но в пожарные-парашютисты я бы обоих взял.
- Знакомы уже, - усмехнулся Коновальцев, щуря хитроватые, приглядистые глаза: мол, извини, тут я обошел тебя, командир.
- Молодцы! Хорошие люди должны нюхом друг друга чуять. В будущем, мечтаю, будет так: глянул, телепатически понял - руку подаешь: "Здравствуй, друг!" Ну, это при коммунизме или более высокой стадии, а сейчас некогда... Ты, Иван, я вижу, трудно отвыкаешь от демагогии. Зачем тебе выступать перед этим упитанным дядей? Ты ему начитываешь - он сопит да пищу переваривает. Говорил же: запиши фамилию - и приветик в дядин родной коллектив, пусть там брюхо ему чешут.
- Привычка, черт ее!.. - склонил Коновальцев, явно огорчаясь, лысоватую голову с коричнево припекшейся кожей на макушке.
- Он с фабрики, Паша, станочник, но больше агитировал, чем станки отлаживал. И балагурил много, перед телекамерой выставлялся. Теперь не узнать - огнем, стихией опалило. Знаешь, как он на той опорной действовал, когда нас ураган накрыл? Двоих из-под валежин вытащил, а потом носилки с раненым километров пять бессменно нес. И вообрази - молча.
Олег засмеялся, улыбнулись Павел с Иваном, оглядывая друг друга, точно заново знакомясь. Было видно: им нравится инструктор-парашютист Руленков, парень ненамного старше их, но не раз побывавший в рискованных делах; такому приятно подчиняться, да и научиться кое-чему можно - например, выдержке, находчивости и просто умению вести себя с любым и каждым, не возвышаясь слишком, не унижаясь тем более.
- Ну, ребята, за работу!
Объяснив Ивану, зачем нужна гать и где ее стелить, попросив Павла "консультировать", Олег пошел проверить, все ли ладится на котлопункте, не запоздает ли обед; тут понемногу налаживалось, пожилая повариха хоть и ворчала на то на се: ложек и мисок маловато, мясо привезли чуть с душком, помощник Стацюк лентяйничает, убегает удить рыбу (да, это того Стацюка, из стройучилища, спасителя зайцев, пришлось по хилости назначить в поварята), но двигалась, хлопотала сноровисто, и можно было надеяться, что пища у пожарников будет, к тому же вполне добротная. Затем Олег направился к палатке-складу, поговорил со стариком завхозом-сторожем, нанятым в Паране, пообещал ему выкопать погреб; подкатила машина из поселка, в кузове - бочки с бишофитом, помог шоферу скатить их наземь; заглянул в свою палатку, включил радиотелефон, поговорил со штабом: Вера Евсеева сказала, что начальник отряда где-то на опорной, дополнительных указаний пока нет. По пути к берегу он думал о Вере и Корине.
Думал так: разберись вот в нашей человеческой жизни!.. Живем, работаем кто как: кто на совесть, кто средне, а кто вовсе шаляй-валяй. Ну, женимся, детей воспитываем всяк на свой лад. Дружим, праздники справляем, на "Лады"-"Москвичи" копим, рискуем, бывает, кто с парашютом прыгая, кто в космосе, кто инфаркты наживая от усиленной умственной работы. В общем, живем, каждый делая свое дело. А вот знаем ли мы нашу жизнь - вопрос совсем другой, и самый неразрешимый, если поразмыслить. Ну, жили где-то в разных местах девчонка Вера Евсеева и суровый мужик Корин. На Урдане увиделись, вернее, он и не приметил ее, она увидела его, да так - душой, сердцем, чтобы уже других не видеть. Пять лет ждала, надеялась, мечтала - он ей нужен, и все. А спросить бы ее: ты ему нужна, этакая незрелолетняя против него, он, может, уже утомился от жизни, а тебе только начинать надо? Мечта, фантазия девчоночья!.. Неизвестно, что бы такое она ответила, но ясно одно: не отказалась бы ждать, выискивать встречи. Это в человеке, надо думать, сильнее всего остального. И видим теперь: они встретились. Нашли друг друга. Вроде бы в самой жизни, помимо них, что-то было уже предопределено. Просто глаза раньше прозрели у нее, как у более молодой, непомутненной. Хорошо, редкостно, радоваться надо! Но вот какая печаль: начинаешь думать о себе, своей жизни. Чего искал? Что нашел? И искал ли уж сильно? Ну, живешь нормально, жена красивая, доверяешь ей, вроде во всем душа в душу, сынок растет... А того, большого, чтобы за него пойти на любые муки и саму смерть, все-таки нет. А может, сколько-то есть? А сколько-то - разве вся душа? Думай не думай, крути не крути, скажешь: нет! Скажешь, видя, какое оно есть. Так-то. И уж знаешь, что грешно, а подумаешь: может, и не надо такой любви, если она для особенных - или очень волевых, или так урожденных? Смутно, беспокойно от нее. И главное, не столь им, истинным, а тем, кто просто живет, обыкновенно любит. Или мы все для того и живем, чтобы хоть иногда рождалась такая любовь? Чтобы потом, в далеком будущем, она стала доступна всем? Кто-то же должен платиться...
Возьмем не самого незаметного члена общества - Диму Хоробова. Все, как говорится, при нем. И добьется немалого, и женится по любви, вдосталь нагулявшись. А по любви ли, той, великой? Нет. Невооруженным глазом видно: поплатится, как все другие, не осиян особым знамением судьбы, что ли... Словами не объяснить. Только опять вопрос, вечный вопрос: почему он? Почему я? И т. д., как пишут в печатных органах.
Олег вздохнул, потер кулаками виски, помотал отяжелевшей от раздумий головой и увидел: по береговому откосу поднимается поваренок Стацюк с увесистой вязкой хариусов. Заметив командира, леноватый работник котлопункта вознамерился юркнуть в куст ольховника, но Олег приказал:
- Стоять!
Поваренок опустил плетьми руки, ссутулил хилые плечики, зыркая исподлобья жалобно и настороженно, как затравленный щенок: протяни руку - укусит. Олег пальцем приподнял его подбородок, проговорил раздельно, втолковывая:
- Рыбачить будешь отпрашиваться у меня лично. Понял?
- Ага! - вскрикнул Стацюк и едва не на четвереньках прошмыгнул по крутому откосу мимо.
Яснее, ясного: врет паршивец. Да что поделаешь - не бить же его, будущего строителя чего-то и где-то, а слов нормальных не слышит, не понимает это испорченное или таковым урожденное дитя человеческое. Интересно, удалось бы его выправить, если взяться серьезно? Или природное неисправимо?
Он вышел к Струйному и присвистнул от радости. Трактор был на том, левом, берегу, у штабелей бревен, удачно пройдя по гати, одолев крутой склон. Не снимая кирзовых сапог, Олег перебрел речку с теплой, засыпанной опавшими листьями водой, поблагодарил Ивана, Павла, всех, настилавших гать, закурил предложенную сигарету, хотя курил редко, не испытывая особой тяги, отшучиваясь обычно: "Дыма мне и без того хватает", присел на бревно передохнуть вместе со всеми.
- План такой, - заговорил, понимая, что ждут его слов. - Очистим склон за штабелями. Ширину видите - метров тридцать. Охватим склад от берега до берега. Длина с полкилометра, да? А по гребню, там, за ним, почти ровное плато и лес пустяковый, прореженный вырубками... вот по гребню и пустим отжиг. Вопросы есть?
Один бородатый пожарный спросил:
- Успеем?
Другой:
- Тут работенки!..
Третий, интеллигентного вида:
- Кто-то шибко умный чего-то сделать не захотел.
Четвертый, почти старик:
- Надо так надо.
- На этом и остановимся, - подтвердил Олег. - Надо. Теперь далее. Коновальцев, набирай бригаду, человек двадцать, будешь расчищать от валежин, корчевать там, где не возьмет бульдозер. Людей бери покрепче. До обеда сколоти бригаду, раздай топоры, пилы.
- Ясно, командир.
Иван Коновальцев пошел в лагерь группы на правый берег Струйного, за ним потянулись пожарные. Тракторист Павел, оставшись наедине с командиром Руленковым, заикнулся было что-то сказать, но только похмурился рыжими бровками, раздумав вероятно. Олег подбодрил его:
- Говори, Паша.
- Знаете, я слыхал, этот лес... - он, набычившись, повел головой в сторону штабелей. - Этот лес сдан или другой вместо него... В общем, его как бы нету уже.
- Зачем же спасаем?
- Может, чтобы снова сдать?
- М-да, дилемма, Паша, как говорится, не для средних умов, в особенности некомпетентных. Допустим, мы вышесредние, но ведь лес этот - лес, и, посмотри, добротный. Так что же, отдать его огню?
- Нельзя.
- Полное единогласие. Значит, лезем в кабину, выводи на исходную позицию свой танк, и давай пропашем первую боевую борозду.