- Красиво, правда... и страшновато. - Дима присел на жесткую иссохшую траву, кинул в губы сигарету. - Прибавим дымку этому аду. Отдыхайте! - ударил он ладонью рядом с собой, выбив серую пыльцу из созревших до времени цветков. - Корин молча, не отводя взгляда от урочища, раскурил трубку, а Дима мирно рассуждал: - Верите, не могу привыкнуть. Дьявольство природы. Стихийная непостижимость. Вот говорят: пожар - не божий дар, но беда - когда потечет вода. Не знаю, может, так. И все же огонь - жизнь и смерть человека. Война ведь тоже огонь, правда?
Корин кивнул, вынул из сумки карту, расстелил у ног.
- Здесь и здесь, Дима, с двух сторон начали пробивать просеки, вот так пройдет опорная минерализованная полоса... Хотел глянуть на кромку пожара - и мрак. А это неприятно. Надо точно знать, где огонь.
- Прикажите - дуну хорошенько винтами, разгоню... Прячется, сволочь! Иногда кажется: ползет там змей огненный, злой, хитрый... А если серьезно, давайте пролечу над кромкой, зафиксируем.
- Опасно в таком смраде. Навестим лучше Ступина, он на правом фланге, обещал посадочную площадку расчистить. Гляди сюда. Это тут. - Корин указал место на карте. - И без подвигов. У нас - работа.
- Точно, товарищ начальник! - Глаза Димы блеснули голубыми щелками, румяные губы дрогнули в усмешке. - Жизнь человеку дается один раз, и прожить ее надо как можно приятнее и длиннее.
Они пошли к вертолету. Двухвинтовый - винт над винтом, - двухостый, четырехколесный Ка-26 был похож скорее на пузатенького лобастого жука, распустившего крылья, чем на стрекозу, с которой привычно сравнивают все вертолеты. И Дима обычно называл его козявкой-трепыхалкой.
Слетели, как упали, в урочище, понеслись сквозь дым и гарь, все ниже прижимаясь к пологу тайги, и вот уже то тут, то там кроваво проблескивает пламя, а раз вспыхнувшая хвоя высокой ели едва не лизнула огнем и черным дымом брюхо вертолета; Корин тронул плечо Димы - машина резко пошла вверх; и снова полог тайги, гарь, мгла, огонь... Пожар двигался низом, по лесной подстилке, кустарнику, буреломам, но местами переходил в верховой, опаляя кроны деревьев, - столь велик был его внутренний нагрев.
Отклонились вправо, вышли к реке, и над нею, словно вдоль светлого коридора, ощущая свежесть воды, запари́ли, уходя от пожара. Нашли просеку - узкий проран в густо-темном ельнике, площадка была обозначена четырьмя дымными костерками и красным полотнищем посередине. Рядом с ним, ловко прицелясь, опустил своего жука Дима; заглушил мотор, откинул дверцу, прокричал, указывая на полотно:
- Вот вам и ковровая дорожка, так сказать!
Корин пожал руку диспетчеру Ступину, ожидавшему его у вертолета, и они пошли по неширокой вырубке на визг пил, стук топоров, голоса людей. Ступин говорил коротко, внятно и, конечно, то, что было им заранее, обстоятельно продумано - по многолетней привычке бывшего летчика-наблюдателя, которому в воздухе приходилось говорить лишь в микрофон, а на земле не хватало времени научиться пустословию.
- Это ручей, Станислав Ефремович, - указал он влево, слегка касаясь локтя Корина. - Тот, что на карте. Там - ручей. Здесь - едва отыскали. Местами пересох. Но все-таки опора. Вдоль него и повели. Сделали пробные взрывы. Посмотрите.
Ступин перевел Корина через рыхлую гряду содранного мха, дерна, мелкого кустарника; они ступили на сыроватую глинистую полосу в метр приблизительно шириной, почти прямо проложенную в глушь ельника; несколько человек подчищали ее саперными лопатами.
- Хороша минерализованная, - сказал Корин, ловя запах сырой земли сквозь духоту дня, сизо задымленный, стоялый воздух. - Когда отжиг будете начинать?
- Метров пятьсот пройдем - и пустим первого петуха. Тут ведь - чтобы наш петух через нас не перелетел. Ветер хоть самый малый, а к нам тянет.
- Так, - согласился Корин.
Полоса кончилась. Дальше тянулась просека с прорубленным кустарником, поваленными, раскряжеванными и сдвинутыми в сторону (как и полагается, противоположную пожару) малыми и большими деревьями. По ней пожарные-парашютисты тянули накладные шнуры с зарядами аммонита в пластиковых трубках.
Опорный пункт был расчищен, оборудован в двое суток - довольно быстро: ведь люди шли сюда пешком, прорубая тропу, неся рюкзаки с продуктами, бензопилы, прочее снаряжение, нужное для начала работ. Отсюда двумя крыльями минерализованная полоса потянется направо - к реке, налево - к болотистым марям. Корин кивал диспетчеру, был доволен, но не высказывал похвал, да Ступин и не ожидал таковых, хорошо понимая: пожарные немного суеверны, огонь зловещ, помнится, ощущается постоянно, и, пока он жив, движется на тебя все пожирающей лавиной - думай только о нем, старайся перехитрить, одолеть его.
Подошли к палатке у ручья, здесь горел невидимый костерок, на треноге висел большой чайник, из стесанных бревен устроены лавки, столом служил расстеленный на земле брезент. Ступин бросил в кружки заварку с подсушенными лепестками иван-чая, залил кипятком, размешал, одну кружку поставил перед Кориным. Принялись молча отхлебывать лесной, ничем не заменимый напиток; от него, кажется, и смуглота у таежников, и крепость неустанная, его и мошкара побаивается.
Мотоциклетно трещали бензопилы, вызванивали ручные, цокали, тюкали топоры, бурными взрывами, с протяжным низким эхом, умирающим где-то в сумеречных, задымленных чащах, падали деревья - на гибель, бесполезность: если не сгорят, то останутся гнить валежником.
Сколько леса вырубил Корин, спасая леса? Гектары, Он или рубил, или видел, как горят сосновые, лиственничные, березовые и прочие массивы, рощи... Вот и Ступин Леонид Сергеевич будет теперь заниматься пожарным делом, а в будущем, если не переменит профессии, может стать "спецбедом", и это совсем не то что с воздуха наблюдать за пожаром, наводнением, цунами... Этому не учат, к этому приводит жизнь, судьба.
2
Корину рассказал о Ступине, со своей всегдашней полусерьезностью, Дима Хоробов:
"Фатум, Станислав Ефремович, как и меня постиг, так сказать. Ну я, фигурально выражаясь, выкручусь, мне пока что двадцать шестой. Ступину пятый десяток доходит. В космос не вырвется и стратосферой уже не подышит. А начинал как? С истребительной авиации, медаль боевую имеет. Катастрофа, перелом некоторых хрупких костей, увольнение в запас. Но рожденный летать пешком ходить не может. Ступин осваивает пассажирский Ил-14 - воздушный тихоход, тогда теперешние лайнеры со стюардессами-принцессами еще не летали. И опять выделился, так сказать, из летной массы Ступин: Сахалин, Курилы, Камчатка - его штормовой, туманный ареал. Орден получил, приглашение на курсы переподготовки для реактивной гражданской авиации. Но... фатум, Станислав Ефремович. Представьте, последним рейсом пошел на Южно-Сахалинск, попал в снежный заряд, с аэродрома ни то ни се, потом - "на ваше усмотрение". Дают иногда такую умную свободу выбора. Решился на посадку, перетянул, да еще полоса ледяной коркой взялась, съехал, ахнулся в сугроб... Пассажиры целы, штурман и бортмеханик испугом и легкими ушибами отделались, самому плечо вывернуло, ключицу сломало. Ну и оргвыводы. Ярко засветилась карьера летнаба с жестким креслицем в дюралевой этажерке Ан-2. Как еще этот фатум, судьба могут обиднее обидеть человека? Но рожденный летать пешком ходить не умеет. Ступин наступил "на горло собственной песне", зовущей в дали небесные... Леса, воды, населенные пункты и прочая бижутерия все-таки внизу, воздух тропосферы - тоже воздух полета. Почти десять лет следил за порядком на земле Ступин. Начали появляться возвышенные мысли, да ведь и знали его как летчика классного. И вроде бы наметился перевод, переподготовка на пассажирский Ан-24... Дальше вы уже знаете, Станислав Ефремович. От фатума не уйдешь, если, извините, фортуна к тебе задним местом повернулась. Может, злая мета на человеке от рождения?.. Словом, отказал мотор у этой этажерки. Для лесной охраны какую технику дают? После капремонта, как и наш Ка-26: людей не возить, а самому тебе цена единица, раз один, или два-три-четыре, если с пожарниками... Спланировал Ступин на галечниковый берег реки, увяз колесами, перевернулся. Штурман ребро сломал, у него черепная коробка треснула. Все, так сказать. После больницы попросился в лесоохранную службу на земле. Рожденным летать часто, оказывается, приходится ходить пешком..."
Поглядывал Корин на диспетчера, и ему казалось, что тот в своей постоянной задумчивости никак не может понять: за какие грехи его преследует рок?.. Или вообще нет никакого рока, а все это - роковое стечение обстоятельств? Ведь в конце концов распоряжается нами жизнь, все в ее потоке, пусть нам порой кажется, что мы ею управляем. И "фатум" философа-вертолетчика Димы - просто чуть суеверная выдумка молодого, красивого своим здоровьем парня, обиженного первой неудачей?.. Одно хорошо понимал Корин: ни о чем подобном Ступин говорить не станет. Да еще удивится пустяшности вопроса - здесь, в горящей тайге, когда надо работать, а не рассуждать, кому и что "на роду записано". Он был и есть человек дела. Может, потому и настигают его беды: он делает все честно и до конца, убежденно веруя, что точно так же поступают другие?.. Ступин ничего не выгадал в этой жизни - ни прочного достатка, ни веса (в прямом и переносном смысле), ни благостного смирения неудачника. Малоросл, да крепок, подвижен, да не суетлив, он словно бы и рожден был не для жизни - для устройства жизни. В одном ему посчастливилось, говорит Дима: любим женой, и сын - курсант-отличник летного училища. Все-таки судьба не бывает совсем уж немилостива.