- Это дело. Это хорошо. - Корин поднялся, выбил пепел из трубки, вложил ее в табакерку, табакерку - в жесткую, из толстой кожи, сумку на длинном ремне, которая всегда была при нем, и начал говорить: - Теперь к нашему главному делу, друзья по беде. Дело это очень серьезное. Все осознали, думаю. Оно может оказаться еще более тяжелым. Подготовимся внутренне. - Он шагнул к столу, склонился над картой. - Да, нужна мощная заградительная полоса. И отжиг. Согласен с вами. Давайте обсудим частности. Первое - на каком расстоянии от пожара потянем полосу? Скорость огня пока не более километра, местами полтора в сутки. Итак?.. Слово диспетчеру.
- Шесть километров, - сказал не медля Ступин заранее обдуманное, конечно. - И вот здесь. - Его карандаш прочертил легкую линию от реки к марям и озерам. - Наиболее узкое место. Но... если будет в достатке аммонита и сумеем организовать людей. На бульдозер надеяться нет смысла, пожалуй?
- Просил. Ответили: дорого вертолет тяжелый гонять. И не видят оснований. - Корин чуть заметно усмехнулся. - Не всегда большое видится на расстоянье. - Повернулся к Политову: - Сколько у нас бензопил?
- Четыре. Да ручных десятка два. Точить надо, разводку зубьям делать, рукоятки тоже.
- Ясно. Ваше мнение, Алексей Иванович?
- В теории я не силен, - быстро поднялся и одернул куртку Мартыненко. - Думаю, прав товарищ Ступин. У него опыт. Одно могу сказать: мои бойцы будут работать хорошо.
- А вы что-то помалкиваете, товарищ Ляпин. Как настроены ваши добровольцы-дружинники?
Квадратно-плечистый, хмуроватый Василий Ляпин - профессиональный пожарный, по виду из тех, кому все равно где и что тушить, была бы на то команда, - заворочался, расправил плечи, вскинул коротко стриженную круглую голову, вроде бы намереваясь произнести вескую речь, однако выжал из себя лишь краткое заверение:
- Тоже не подведем.
- Спасибо.
Олег Руленков заговорил без приглашения, положив на край стола блокнот с чертежом, цифрами, записями.
- Я, извините, слушал, подсчитывал кое-что, вывод сделал такой: зря там... - он мотнул головой в сторону палаточного выхода и вверх, - плохо видят издалека. Когда разглядят, могут спросить: почему мы здесь плохо смотрели? Но это, как говорится, информация для размышления. А размышлять особенно некогда. Теперь о полосе. Не многовато ли - шесть километров? Сколько леса отличного сгорит! Если активнее, разом... Берусь со своей командой протянуть накладные шнуровые заряды. Взорвем до грунта, дело нам знакомое. Главное - расчистку, пал организовать толково.
И старшину пожарных-парашютистов поблагодарил Корин, сказав затем, что для него лично - удача работать с деловыми людьми и он во всем, всегда будет полагаться на них. А сейчас...
- Да, сейчас, - повторил он, кивком приглашая всех к карте. - Предлагаю: отступим еще на километр. Смотрите, эта линия лишь немного длиннее, зато здесь почти поперек протекает ручей, вдоль него реже лес, и работающим будет где брать воду. К тому же - еще сутки имеем в запасе.
- Столько сожрет пожар! - покачал длинноволосой головой Олег, сощурив удивленные, погрустневшие глаза.
- Зверь должен нажраться, - спокойно проговорил диспетчер Ступин. - Согласен с начальником.
- Против - никого?
Сдержанно помолчали.
- Приступаем. - Корин каждому пожал руку. - Председателю комиссии радирую наше решение.
4
Вера принесла начальнику ужин; сдвинув карты, бумаги, поставила на край стола пластиковый поднос с миской овсяной каши, хлеб, намазанный маслом, кружку чая, алюминиевую тарелочку некрупной жареной рыбы. Обычно Корин ел за общим столом, сколоченным у походной кухни, и, подивившись нежданному сервису, сказал:
- Это, кажется, не входит в ваши обязанности, Евсеева?
- Там все уже поужинали, остывает... и зовите меня просто Вера.
- Хорошо, поправка принимается. А откуда этакий гигиенический поднос? Что, нам и подносы сюда доставили... вместо ранцевых опрыскивателей? И рыба жареная...
- Поднос один, - несмело засмеялась Вера, хотя знала, что начальник шутит, просто у него такая манера - шутить без улыбки, точнее - иронизировать, когда он в полусерьезном настроении. - Анюта привезла, говорит, лично для товарища Корина. А хариусов ваш личный вертолетчик наловил, в ручье их - уйма.
У палаточного входа чадил дымокур - гнилушки в жестяном ведре, стол неярко освещала аккумуляторная лампочка, шумела, потрескивала эфиром рация. Корин ел, поглядывая на карту, а то беря карандаш, вычислительную линейку; ел по-походному, не забывая о деле; и, лишь ковырнув вилкой румяно зажаренную рыбешку, как бы вспомнил себя сиюминутного, в наполненной синеватым дымом палатке.
- Запах, однако же! - Он приметил Веру, смирно сидящую на чурбаке чуть в сторонке. Так хозяйки, подумалось ему, кормят своих строгих мужей. - Порционное из ресторана "Святое урочище", правда?
- Не знаю, - сказала Вера и рассмеялась смелее.
- А вы бывали в ресторанах?
- В нашем, "Юбилейном".
- Нет, шикарном?
- Я и столицы еще не видела.
- Зато пожар второй тушите, если считать большие.
- На наводнении тоже работала.
- Да? Я что-то не видел вас.
- В штабе уже была радистка, меня послали на остров, оттуда стадо и пастухов эвакуировали.
- Сюда по собственному желанию?
- Просилась.
- Скажите... - Корин задумался, прихлебывая круто заваренный, круто наслащенный чай - таежный, дома побережешь сердце от такого, здесь же - тонизирующий напиток всего лишь; задумался, соображая, как проще, понятнее для Веры изложить свой вопрос... - Скажите, тут вот много вижу знакомых, правда, не знаю по фамилиям. Помните, Ступин был на Урдане летнабом, потом списался по здоровью, стал диспетчером в лесоохране... Не говорю уже о завхозе Политове и его Анюте. Совпадение?
- Нет, Станислав Ефремович, с вами захотели работать.
- Так. Ясно. - Он замолчал, чувствуя, как в нем борются два ощущения: чуть сентиментальной гордости - вот, что-то все-таки значу, заслужил, раз люди тянутся ко мне; и огорчения - беру на себя добавочную, как бы личную нагрузку ответственности, работая "на глазах"; Вере сказал: - А если не оправдаю доверия, как пишут в печати?
- Вы?!
Ее серые, слезящиеся от дыма глаза прямо-таки засветились изумлением и исступленной верой в неиссякаемые, невероятные возможности, талант, волю, даже некое провидение начальника, так заслуженно признанного "спецбедом".
Корин поднялся, вышел из палатки, одолевая в себе смущение, которого он не испытывал с очень давних, пожалуй студенческих, лет.
ГЛАВА РАБОТЫ
1
Дима Хоробов лихо, если не сказать отчаянно, вел маленький кургузый вертолет Ка-26, опуская его к самым вершинам елей, будоража ветви ветром винтов, прогонял по узким ущельям меж сопок так, что отраженное эхо, мнилось, трясло и разваливало машину, лез на макушки гольцов, едва не цепляя колесами скалы, и даже Корин, сотни часов налетавший с различными таежными асами, поеживался, бормоча: "Воздушный лихач... но мастер - аппарат, небо, землю чувствует шкурой, всеми потрохами, душой..." А Дима поглядывал на приборы, карту, угадывал взгляды, движение руки начальника и вел вертолет, ни о чем особенном не думая, молча - в работе он всегда молчалив, - упиваясь полетом, парением, послушностью машины, хоть не новой, но пахнущей свежей краской после капремонта.
Он был потомственным летчиком; дед воевал в штурмовой авиации, теперь на пенсии, отец - командир Ил-62, летает в столицу, старший брат водит небольшой Ан-24 по краевым и областным линиям, даже сестрица в авиации - диспетчер аэропорта. И у Димы был прямой курс - пассажирский Аэрофлот. Но в училище стали набирать курсантов в вертолетную группу, и он пошел, желая чуть нарушить семейную традицию, как говорил потом, "ощутить винт над головой", хлебнуть немного романтики: вертолетчиков посылали на большие сибирские стройки. Дима и попал на строительство ЛЭП, вначале летал стажером и вторым пилотом, затем - командиром мощного Ми-8; продвинулся быстро, без какой-либо протекции, исключительно по своему летному таланту (возил рабочих на отдаленные стройплощадки, технику, оборудование и т. д.), однако не менее быстро был разжалован в "рядовые", снят с воздушного "тяжеловоза". Подвело лихачество, вернее, молодая отчаянность, а еще точнее - желание шика, блеска, изящного риска истинного аса: вез стальную ферму, подвешенную к брюху вертолета (для опоры высоковольтной линии), и, переваливая сопку с минимальным набором высоты - хотелось этаким чертом свалиться на головы лэповцев, - зацепил низом фермы густой лиственничник. Ми-8 завалило, могло бы грохнуть оземь, но трос оборвался, машину удалось выровнять, а ферма осталась где-то на дне "зеленого моря тайги". Судьба? Фатум? Роковое невезение? Подвели приборы?.. Ведь Диме удавались такие перевалы, да еще в кислую погоду. Искал, анализировал, думал - не нашел просчета. Решил; фатум. И согласился - временно, конечно, - поработать в авиалесоохране.
Дима выбрал чистую площадку на вершине голой сопки, приземлил вертолет. Распахнул дверцу, выпрыгнул, пригласил Корина, зычно прокричав в глохлой тишине:
- Станислав Ефремович! Прошу размяться, подышать, обозреть, так сказать, наше грешно горящее Святое урочище!
Они были на левом фланге пожара. Сразу от подножия сопки начиналась марь с тусклым обмелевшим озерцом, а далее все тонуло в низком, будто прилипшем к земле, дыме, который там, над урочищем, вздымаемый невидимым жаром огня, застилал бурой, синей, желтоватой хмарью полнеба, и солнце виделось маленьким четким красным диском, как сквозь закопченное стекло.