- Ага, бывалый сибиряк загрустил. Не ожидал такого гостеприимства от родной столицы. Но ведь если очень надо - должно все уладиться. Так, кажется, ты выразился?.. Ладно, иди умывайся, и будем персики есть.
- Персики?
- Да. Твои. В сумке моей оказались.
- А-а... сунул. Некуда было деть.
- Из-за них вот еще... Подумала: может, на последние купил?
- Что ты! Я даже богатый!
- Я тоже не на пенсии... Ты вот лучше предложи познакомиться.
- И верно! Вот абориген! - Клок вскочил, протянул руку, назвал себя и, услышав, что женщину зовут Люся, а фамилия у нее Колотаева, не удержался прямо-таки от мальчишеского восторга, ибо с задушевным другом Васькой Колотаевым они одно время добывали золотишко в Якутии. Люсе пришлось долго уверять его, что к тому Колотаеву ни она, ни ее родственники не имеют и малого отношения, но Клок все удивлялся непостижимому совпадению, говорил: "Надо же! Такое редко бывает! Такое вообще не бывает!.." - пока Люся не остановила его, резковато окликнув:
- Арсентий!
Он примолк чуть растерянно, мигом вспомнив, где и с кем говорит.
- У тебя документы хоть в порядке?
Клок молча вынул из бумажника паспорт, трудовую книжку и положил перед Люсей Колотаевой на краешек рояля.
КВАРТИРА
Когда Арсентий Клок летел в Москву, он живо, даже с подробностями, представлял себе, как без передышки примется изучать, постигать столицу: во-первых, посетит Красную площадь и другие исторические места, затем Третьяковскую галерею и прочие музеи, осмотрит главные улицы, основные проспекты (лучше на такси) и, конечно, побывает в Большом театре... Кто же, навещавший Москву, не восторгался этими достопримечательностями?..
Но прошло уже несколько дней его столичного жительства, а Клок дальше гастронома на Садово-Самотечной никуда не ходил, не ездил. Набирал в большую оранжевую сумку хозяйки квартиры продуктов, таких разнообразных, красиво упакованных, очень дешевых здесь (по его прикидке), возвращался и готовил "вечерний обед", как сам наименовал его, потому что Люся уходила на работу к девяти утра и являлась домой после шести вечера. Готовить Клок умел - за годы своих странствий по Сибири, Средней Азии, иным местам он перепробовал немало экзотических кушаний, случалось и самому бывать в поварах - и всякий раз старался удивить Люсю чем-нибудь необычным: рыбой "по-камчатски", запеченной в капустных листьях (за неимением листьев лопуха), картофельными варениками с зеленым луком, сначала отваренными, потом поджаренными, узбекским пилавом, казахским бешбармаком из баранины в жирной наперченной шурпе... Запахи, ароматы просачивались на лестничную площадку. Соседки стали наведываться вроде бы к хозяйке по каким-либо придуманным делам. Клок общительно приветствовал их и отвечал, что его двоюродная сестрица на работе. Бородатого верзилу-братца женщины разглядывали с превеликим интересом, понятным сомнением, но способы приготовления восточных кушаний записывали, старательно, и вскоре необычные запахи, ароматы завладели едва ли не всем громоздким, старчески дремотным домом.
Арсентий же Клок, приготовив "вечерний обед" и неразборчиво перекусив чем-нибудь, начинал активно жить в пустой, тихой, какой-то умудренно-задумчивой квартире. Все тут было прочно, основательно, надолго: стены крепостной толщины, потолки с тяжеловатой лепкой, кафель в ванной медово-желт и окостенело вечен, паркет темен, отлакирован натираниями до сумеречного мерцания; кухонный буфет из мореного дуба, вздымая к потолку витражные, искусно точенные ярусы, был вполне обособленным архитектурным сооружением, в котором (так и чудилось!) обитали маленькие, одетые по-старинному чопорно и красочно людишки; они лишь днем прикидывались вазами, рюмками, бокалами... По квартире ходил Клок неслышно, точно опасаясь кого-то разбудить, ему казалось иной раз: выглянет он в коридор, и его спросят: "А вы зачем здесь?" Он подшучивал над собой: "Почти как таежник живу - без шороха и звука".
Он медленно открывал дверь комнаты Люси Колотаевой, осторожно включал магнитофон, садился в мягкое глубокое кресло и слушал все, что извлекал из пленки дорогой импортный аппарат: рок- поп- и диско-музыку, ансамбли, квартеты, секстеты, песни Высоцкого, Окуджавы, Новеллы Матвеевой и других, ему неизвестных певцов и певичек... Везде, всегда ему не хватало музыки. И часто тревожил его один и тот же сон: сверкающий концертный зал, чистая вечерняя публика, манекенно строгие музыканты, и он, Арсентий Клок, в изящном темном костюме, белой сорочке и галстуке, с платочком в левом кармашке пиджака, занимает свое кресло, готовится слушать, обмирая сердцем, неведомую, неземной силы музыку... и просыпается. Всегда на этом месте, с неутоленной тоской... Сидел он у магнитофона и час и полтора. Сидел, ждал, пока жалобную тоску в груди вытеснят звуки мелодий, ритмов, голосов и станет легко, возвышенно, все понятно, доступно ему, более совершенному Арсентию Клоку.
Осматривать комнату Люси он стеснялся: ведь она была уверена, что он без нее не входит сюда (он, такой застенчивый!), и, торопясь на работу, разбрасывала свои женские вещички куда придется. Да и "уголок" ее, как Люся называла свою комнату, в отличие от старомодного, несколько музейного "уголка" ее матери, был подчеркнуто, даже стандартно современным (Клок видел такие комнаты и в Якутске, и в Иркутске, и в родном Улан-Удэ). Но одно привлекало, всегда притягивало его взор - богатый набор камней, образцов, кернов... Геолог Люся Колотаева, точнее, геохимик, навезла все это из своих экспедиций. Уж так случилось: мама была пианисткой, учительницей музыки, а дочь стала путешественницей. Не оттого ли, что и отец, и дед с бабкой, старые московские интеллигенты, не знали, пугались иной, внестоличной жизни?
Узнав в первый раз о профессии Люси, он бурно обрадовался - как при знакомстве, когда услышал, что она однофамилица его лучшего друга, - хлопнул Люсю ладонью по плечу, выкрикнул: "Ясно, почему ты меня на рынке приметила - за работяжку геологического приняла!" Люся сказала, чуть скривив губы от боли:
- Клок, будешь махать своими рычагами, я тебе тоже врежу - по скуле, чтоб мозги твои встряхнуть! - Она засмеялась, а он притих, смутился до погорячения ушей, обещая научиться вести себя культурно. - Нет, нет, - попросила Люся, - ты не очень меняйся, культурных и без тебя много, просто помни - я не друг твой Васька Колотаев, хоть тоже Колотаева.
Камни-минералы лежали по всему подоконнику, в решетчатых ящичках на письменном столе и под столом - колотые, пиленые, шлифованные, многие с наклейками-надписями; были сердолики, агаты, яшмы - эти Люся называла полудрагоценными. Клок брал в ладонь розоватый сердолик или дымчатый агат, разглядывал, поглаживал пальцами и думал: сколько он видел таких камней на речных и морских берегах! Никто их не подбирал, даже не заговаривал о них. По незнанию, конечно. Да и вид у них, необточенных, бледнее других цветных камушков...
Он ловил рыбу, валил лес, мыл золото, в Туркмении копал оросительные каналы, последние три года, для передышки, отсидел на Таймырской метеостанции радистом-наблюдателем, но геологических партий сторонился: был уверен, что идут туда натирать плечи лямками рюкзаков юные романтики да застарелые неудачники: вроде бы труд, трудности, риск, а все - вполсилы, не очень серьезно. В подсобники-послушники он считал себя совершенно непригодным.
Побывав в Люсиной комнате, Клок некоторое время вышагивал по коридору, сцепив руки за спиной, от тумбочки с телефоном у входной двери до двери ванной, просто так, слушая глуховатый, старинный шорох паркета и заполняя собой сумеречное пространство; думалось при этом нечто неясное, скорее ощущалось: вот, мол, хожу по коридору, квартире старого дома в глухом переулке - сюда даже грохот города едва пробивается, - и ничего, не трушу. А сколько людей топтали эти полы, дышали воздухом этих комнат? Страшно подумать! Было и вовсе неясное что-то, вроде упрямого желания приучить к себе стены, мебель, большие и малые предметы квартиры, заявить кому-то невидимому, но неусыпно наблюдающему за ним: "Меня пригласила Люся... да... она хозяйка... и я буду жить здесь, сколько она захочет..."
Звонил телефон, Арсентий вздрагивал, потом бежал к тумбочке, хватал трубку.
- Клок? - тихо, почти таинственно окликала Люся. - Как ты там?
- Нормально...
- Что приготовил?
- Секрет.
- Ой, есть хочу! В столовку не пошла... бутерброд жую.
- Скорей приезжай.
- Сразу после работы!
Люся трудилась в управлении, уже третий сезон не выезжая на полевые работы, временно освобожденная: сильно простудилась в Кызылкумах, искупавшись в родниковой речке, вернулась с радикулитом и теперь "совершала экспедиции (по ее словам) на Кавказские Минеральные Воды". Тупела, нудилась от канцелярской суеты, кому-то старшему "подрабатывая" диссертацию. И тут Клок - из тундры, лесов, гор... "Тебя же ведь послали ко мне, - смеясь, говорила Люся, - правда?" - "Кто?" - не понимал он. "Ну, они..." Клок беспомощно разглядывал свою хозяйку, выжидал. "Они, леса и горы, да?" - почти шепотом спрашивала она, и он молча кивал, уже всерьез веря, смущенный ее верой, что послан к ней всем громадным сибирским пространством, жаждущим избавления от глухомани, дикости. Люся восторженно радовалась его молчаливому, суеверному пониманию,, приглашала на кухню, вынимала из серванта два фужера (которые днем были конечно же хрустальными фужерами), наполняла их вином и, дзинькнув стеклом о стекло, просила выпить за то, чтобы будущим летом она непременно побывала "в поле".