- Хвастаетесь, Екатерина Федоровна, - миролюбиво заметил Миша, вытащив из кабины запасной бидон с горючим.
- Чего мне хвастаться? - отозвалась Катюша, долго примащиваясь, как бы ей ловчее спрыгнуть с крыла самолета. - По тайге мне теперь пешком уже не ходить.
- Оттого и хвастаетесь, что на воздушном извозчике прикатили. - Миша с трудом отвернул туго завинченную пробку бидона. - А спусти я вас на парашюте где-нибудь километров за двадцать от жилья, так вы в своей "нестрашной" тайге, как куренок, сразу заплутались бы.
- С парашютом я ни разу еще не пробовала. Ну, вы как? Я готова, пойдемте к реке.
- А я не готов. Вы мне, Екатерина Федоровна, помогите из бидона в бак горючее перелить.
Кончив заправку самолета, они пошли к реке. Густая, от века не кошенная трава цепко хватала их за ноги. Солнце низко стояло над горами, и огни его лучей слепили глаза.
Зигзагом пробитая в косогоре противоположного берега тропинка спускалась от избушки к реке. В конце тропинки, у лодки, хлопотала женщина, очевидно готовясь к переправе через реку.
- Завтра рано мы улетим? - спросил Миша, лениво покусывая сладкий стебелек пырея.
- Постараюсь пораньше, Миша. Надо как можно раньше.
- Это я к тому, что дома даже сказать не успел…
Они замолчали, наблюдая, как женщина берется за весла, как первые всплески воды огненными кругами разбегаются от лодки. Потом Миша вздохнул:
- Такой воздух! Такой воздух! Мед, а не воздух. И скажите-ка, Екатерина Федоровна, откуда здесь могла взяться этакая чертовщина?
- Да, - сказала Катюша, - я и сама удивляюсь…
Из приречного таежного поселка Алангер пришла радиограмма: в сотне километров от поселка, вверх по Чуне, в охотничьем зимовье Кресты - дифтерия. В Алангер на лодке оттуда спустился мужчина с больным ребенком. Подниматься против течения на шестах займет не менее недели, а меры надо принять неотложные.
Из Алангера спрашивали, пошлет ли Н-ск к зимовью санитарный самолет, или им следует рассчитывать только на свои силы.
Н-ский городской отдел здравоохранения вызвал посоветоваться по этому вопросу Катюшу, которая была уроженкой тех мест.
- Да, припоминаю, - сказала Катюша, вглядываясь в карту, разложенную перед нею на столе в кабинете заведующего горздравотделом. - Девчонкой бывала я с отцом на Крестах. Есть там лужочки. А вот сядет ли самолет, не скажу. Пожалуй, что сядет.
Вместе с Катюшей были приглашены и пилоты двух санитарных самолетов, обслуживающих Н-ский район.
- Если сесть там нельзя, - сказал первый пилот, - то и назад вернуться будет нельзя; горючего в баке не хватит на полет без посадки в оба конца.
- Я сяду, - кашлянув, высказался Миша. - Я где угодно сяду, хоть на шило. Людям-то надо помочь.
Они немного поспорили между собой и решили, что полетит Миша: ему чаще приходилось бывать в таких переделках.
Заведующий горздравотделом поглядел на главного врача, участвовавшего в разговоре:
- Ну, а кого из медсестер пошлем делать прививки? Найдем добровольца?..
- Да… Сложное дело… - задумался главный врач. Рискованность полета была очевидной. - Не найдем добровольца - придется приказать.
- Пошлите меня, - не колеблясь сказала Катюша, - я полечу. Только на стройку начальству моему позвоните.
Так она и оказалась теперь в зимовье Кресты.
Катюша припоминала, как девчонкой приезжала сюда с отцом в гости.
Восемь дней качался отец в седле, а она, завязанная в меховые одежды, сидела у него за спиной, спускаясь с лошади только на привалах. Конь шел, пугливо кося глазом на темную тайгу. Отец рубил пихтовые лапки и распаливал к ночи такой костер, что искры, звеня, вырывались к самым вершинам деревьев. А наутро опять то же: белая полоса застывшей реки в наледях, полыньях и торосах, осторожная поступь коня, привычного к таким переходам, и уголок голубого неба, мерно двигающегося над плечом отца вверх и вниз, вверх и вниз…
На всем пути только два раза встретилось жилье: поселок Алангер и одинокое зимовье со странным названием "У Дикого". Везде у отца были дружки, оставляли погостить. Но отец только отмахивался: накатывалась весна, точила лед на реке, время терять было нельзя, - дороги берегом на Кресты не существовало.
Три дня - так уже положено по обычаю - гулял отец на Крестах со своим другом Григорием. Катюше тоже было весело: все эти дни она бродила на лыжах окрест зимовья с пятнадцатилетним Костей - сыном Григория, стреляли рябчиков, ставили плашки на осторожного колонка. А на четвертый день Федор собрался домой.
Костя провожал их до первой ночевки. Лед здесь был ненадежный, и Костя показывал, где безопаснее можно проехать.
Тут они распрощались, и снова с утра до вечера перед глазами Катюши закачался уголок бледного неба.
Ехать становилось все труднее, чаще встречались на пути открытые полыньи; обходя их, коню приходилось карабкаться по торосам. Однажды они провалились под лед. К счастью, глубина была небольшая, выбрались.
Вернувшись домой, дали зарок не ездить больше по весне в Кресты.
После этого два раза приезжал к ним Григорий, а Костю Катюша больше уже не видела. Их отцы разругались между собой. Из-за чего разошлись - этого Катюша не могла понять. И о Крестах она забыла…
Теперь Катюша сидела и думала: как удивительно переменилась жизнь! Чтобы попасть в Н-ск из Крестов, прежде надо было потратить добрых две недели, да при хорошей дороге, хороших лошадях и в хорошую погоду. А сейчас? В полдень она была в Н-ске, и вот солнышко еще не опустилось в горные цепи, а она уже на Крестах. Из Алангера можно в любое время разговаривать с Н-ском. А тогда почта ходила только три раза за зиму и один раз летом…
Женщина в лодке переплыла через реку.
- Ой, да как же это, - из-под берега кричала она, - как же это! Вот не гадала я: самолет!
Катя сбежала вниз. Набросилась на женщину с вопросами:
- Здравствуйте! А как ваши детишки? Больше никто не заболел?
- Ничего, - ответила женщина, пропуская Мишу к веслам, - ничего, пока все здоровенькие… Нелечка одна заболела. Не знаю, как она там в Алангере… Не знаю, добрались ли и как теперь ей… А остальные все здоровенькие. Трое у меня их, деток-то.
Без конца и на все лады она повторяла "все здоровенькие", пока лодка пересекала реку, направляясь к зимовью.
Поднявшись по тропинке, Катюша остановилась, посмотрела вокруг. Нет, ничего она здесь не может узнать, кроме самого зимовья и утеса над рекой. Двадцать лет минуло… Тогда тайга, окрестные горы - все лежало придавленное глубоким, чуть оседающим зимним снегом, и только на реке под северным берегом, на пригреве, кое-где появлялись первые заструги. А теперь все зелено. По берегам раскинулись черемушники, и от этого в долине стало словно теснее. Вон в той пади… или в той… а может быть, и еще дальше, катясь с горы, она упала головой вперед; лыжи соскочили, и она долго барахталась, погрузившись в сыпучий снег по самые плечи. Ей трудно досталось бы, но подоспел Костя.
- Твоего мужа зовут Константином? - спросила она женщину.
- Нет, Костя - это мой брат, он сейчас живет "У Дикого". А муж у меня - Владимир… Меня Тамарой зовут.
Они все вместе вошли в зимовье. Стол из тесаных плах, скамьи вдоль по стенам, и позади битой из глины печи что-то похожее больше на нары, нежели на кровать, - такой запомнилась Катюше обстановка зимовья на Крестах. Теперь вместо нар стояли две железные кровати, опрятно заправленные чистыми одеялами. Стол, может, стоял тот же самый, но он был покрыт скатертью с бахромой и поверх нее клеенкой. Стены выбелены белой глиной. На полу дорожка из медвежьих шкур, искусно подкроенных волос к волосу. Нет, пожалуй, больше и не следует копаться в памяти. Все здесь по-новому.
Катюша вымыла руки, достала из дорожного чемодана набор медицинских инструментов.
- Детям делали когда-нибудь прививки? - спросила она.
Тамара отрицательно покачала головой:
- Нет. Не думалось как-то. Фельдшерица сюда из Алангера не заглядывала, а ехать туда - черт бы не ездил…
Катюша повернулась к ней:
- Зовите детей.
Прививки ребятишкам она закончила еще до наступления сумерек.
А поздним вечером в дверь заглянул Миша.
- Прохладиться не думаете, Екатерина Федоровна? - предложил он.
Катюша вышла к нему на крыльцо.
Был тот час, когда вечер еще борется с ночью, не желая гасить свои темно-синие краски, а из дальних углов уже стремительно расползаются черные тени. Вершины гор потеряли свои резкие очертания. Рядом стоящие деревья стали неразличимы. Кусты черемухи над рекой тянулись уходящим в бесконечность высоким барьером, сквозь который едва пробивалось приглушенное шипение шиверы.
- Миша, нам нужно вылететь как можно раньше, - Катюша вглядывалась в противоположный берег реки, где чуть заметным серым пятном маячил на поляне самолет.
- А я могу и сейчас, - отозвался Миша. - Немного, правда, темновато для взлета, но ведь и утро не раздвинет гор. Давайте улетим?
- Выживет моя Нелечка? - Тамара неслышно появилась на крыльце, стала рядом с Катюшей. - Ты мне, милый товарищ, прямо скажи.
Катя немного помедлила с ответом.
- Выживет, выживет, успокойся, - наконец проговорила она. - В Алангере примут все меры.
Но что-то в ответе Катюши не удовлетворило мать.
- Жить-то будет? - повторила она.
С такой мольбой обычно обращаются к врачам, будто судьба больного - дело их прихоти. Трудно отвечать на такие вопросы.