- Не у знакомых, а у мещан! - взорвалась Любовь Андреевна.
Знобин помолчал, видимо, дал собеседнице успокоиться и заговорил ровным голосом, в котором, однако, слышалось приглушенное осуждение.
- Хорошо, Люба. Я готов признать свое предположение мещанским, извинюсь перед вами… только ответьте честно: какая у вас сегодня встреча по счету?
- Какое это имеет значение?
- Если я согласился перевести себя в разряд мещан, вероятно, большое.
- Что ж… вторая.
- Четвертая, Люба, - не сдержавшись, упрекнул ее Знобин.
- Какая осведомленность! - возмутилась Любовь Андреевна. - Можно подумать, вы устроили за нами слежку.
- Просто вы попались на глаза тем, кто не хочет, чтобы о вашем муже, о нас, офицерах, говорили плохо.
Горин мало что разобрал из этого разговора и придержал шаг, когда заметил, что Любовь Андреевна направилась к своему дому. Павел Самойлович нагнал его и, сдвинув назад фуражку, озадаченно усмехнулся!
- Ну и разговорчик сейчас произошел…
- С Любовью Андреевной?
- Слышал?
- Немного.
- Красива и остра, как черт.
- С кем это она любезничает?
- Представь, с Аркадьевым.
- Да?.. - удивился Горин.
- Да.
Мужчины подошли к дому. Горин предложил:
- Зайдем. Надо поговорить и о другом. Из штаба Амбаровекого к нам приезжает комиссия.
- Если надолго, забегу к себе, иначе жена не приляжет, а ей нездоровится.
Знобин вскоре вернулся, и они поднялись на второй этаж. Дверь открыл сын. Шмыгнул носом, тут же отвернулся.
- Смотри, Павел Самойлович, вторую неделю ходит в рядовых, а хмур, как штрафник.
- За что с ним так круто обошлись?
- Пусть ответит сам, если смелый.
Тимур, переступив с ноги на ногу, с укором посмотрел на отца: зачем рассказывать, срок уже кончается.
- Ребятами командовал не так.
- Как это не так? - Знобин ласково взъерошил волосы на ребячьей голове.
- Покрикивал на них.
- Ты? Никогда бы не подумал, - подняв брови, с шутливым удивлением проговорил Знобин. - Надеюсь, свой басок больше не будешь без надобности пускать в дело?
- Не буду.
Вошла Мила. Горин привычно подошел к ней и поцеловал в щеку.
- Сколько человек прокричало сегодня миру о своем появлении на свет? - спросил вместо приветствия Знобин, пожимая руку Миле.
- Восемь.
- Сколько из них будущих защитников рода и племени нашего?
- Пятеро, но хочется верить, им-то уже не придется переносить лихо войны.
- Надежда, Мила, человечнейшая. Только не сбудется она так скоро.
- На войне так много пришлось увидеть искалеченных и убитых… порой без радости принимаешь мальчиков на свет.
- И все же мы считаем необходимым изо дня в день напоминать им: в поте лица готовьтесь не щадить своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом, - серьезно проговорил Знобин.
- Вы - военные. Павел Самойлович, поужинаете с нами?
- Да, - ответил за него Горин и повел Знобина в другую комнату. Включил свет, усадил за письменный стол, сам сел спиной к темному окну. Их разделяли лишь угол стола да книги. Горин убрал их, подвинул к Знобину пепельницу. Тот потянулся в карман за папиросами.
- Ты, я вижу, готовишься к настоящему заседанию.
- Повестка из трех вопросов.
- О-о!
- Комиссия, Павел Самойлович, к нам действительно приезжает. Но сначала поговорить хочется не о ней.
- С чего начнем?
- С твоего разговора с Любовью Андреевной. Я понял, он был не случайным.
Знобин сделал глубокую затяжку, сбил пепел с папиросы, помедлил и сломал ее в пепельнице.
- Не случайным, - озабоченно подтвердил Знобин. - В тот вечер, когда ты наставлял Аркадьева, Желтиков возвращался домой и увидел его с Любой у калитки ее домика. Вероятно, встретились случайно, он шел от реки. В другой раз его визит в домик заметил Ашот Лазаревич. Копался в садике. Наблюдательности нашего начальника артиллерии, думаю, можно верить. Третью встречу я видел сам. Впечатление у всех одно - встречи не безразличны ни для Аркадьева, ни особенно для Любы.
- Так быстро?
- Не совсем. Любовь Андреевна сказала, что Аркадьева она знает давно.
Сложность семейной ситуации заставила собеседников надолго задуматься. Павел Самойлович даже встал, открыл окно, втянул широкими ноздрями чуть сыроватый августовский воздух.
- Маловероятно… - протянул в раздумье Горин, - чтоб Аркадьев задумал увлечься Любовью Андреевной. Лариса Константиновна и эта…
- Ну, а флирт?
- Еще менее вероятен. Где им укрыться? Всего несколько встреч, и все стало известно.
- А что ты можешь сказать о семейных отношениях Аркадьевых?
Горин неопределенно развел большие пальцы сцепленных кистей рук.
- Кажется, ссорятся. Не пойму только, кто подает повод. Кажется, Лариса Константиновна.
- Да, она, должно быть, требовательна.
- Исполнение ее желаний зависит не только от него. Мало ли командиров полков сидят без движения по десять лет.
- Считаешь, ее требовательность ограничивается только этим?
- Не знаю. В юности она была иной.
- Думается, иной она и осталась.
- Возможно.
- Тогда причина ссор в Аркадьеве.
- Не будем спешить.
- Можно было бы и подождать, если бы его поведение, допускаю, пока непредосудительное, не затрагивало человека, нашего сослуживца, товарища, уехавшего в трудную командировку.
- Что предлагаешь?
- Надо поговорить с Аркадьевым. Пусть не дает поводов для кривотолков.
- Хорошо. Представится случай, я поговорю сам, - взял на себя эту миссию Горин, хорошо зная жесткую требовательность Знобина к людям, чем-то нарушившим семейные нормы.
Горин вышел из комнаты, чтобы посмотреть, накрыт ли стол, и, когда вернулся, сел с Павлом Самойловичем рядом.
- Сегодня у меня был генерал Герасимов. Предложил свернуть наше начинание. Правда, временно, пока не сдадим инспекцию.
- Что ему ответил?
- Не желательно.
- Не можем! - резко отозвался Знобин. - Люди увлеклись, готовы перелопатить горы, но найти алмазы, а они - свернуть… Ни в коем случае!
- Мы подчиненные…
- Пока приказа нет, будем отстаивать. Но, думаю, хорошо не разобравшись, Амбаровский со своим штабом не издаст приказ, а разберется - рука не поднимется.
- Будем надеяться. Вероятно, и сам Амбаровский к нам приедет.
- Хорошо. Люблю с ним говорить. Кстати, на ужине у Аркадьева мы с ним не закончили спор по твоей статье о военном искусстве.
- Как будем встречать?
- Спокойно.
- Но предупредить людей нужно. Чтоб было меньше поводов для упреков.
- Согласен.
- Командирам полков скажу я, вы с Сердичем по своим линиям. Занятия проводить как обычно, опытные не откладывать.
Мила пригласила к столу. После ужина они ушли гулять, чтобы закончить прерванный разговор.
Когда щелкнул дверной замок, Мила задумалась. Случай, когда они без нее, с глазу на глаз, обсуждали свои дела, был не первым. Однако сегодня какое-то происшествие, кажется, очень близко коснулось обоих. Расспрашивать Михаила она не имела привычки - что было можно, он рассказывал сам. Но спокойно ждать, оставаться безучастной к случившемуся тоже не могла. Ей хотелось как-то разделить беспокойство Михаила. И она решила: когда он вернется с прогулки и, как обычно, начнет просматривать журналы, присесть к нему, и он поймет, расскажет.
Вернувшись, Михаил Сергеевич сел в кресло, она подошла к нему сзади, осторожно дотронулась пальцами до мягких, у висков подбеленных волос, зачесанных с пробором. Михаил не отодвинул голову, и тогда она спросила:
- Что случилось, Миша?
Откинув голову назад, Горин взглянул на жену:
- Люба, кажется, увлеклась.
- Кем?
- Новым командиром полка, Аркадьевым.
Когда Михаил спросил, что, по ее мнению, может влечь их друг к другу, она пожала плечами.
- Видно, не только страсть, раз он пошел на риск.
- А если любовь, их не следует порицать? - Горин поднял голову и посмотрел Миле в глаза.
- Любе трудно - ей хочется иметь ребенка. Аркадьева… можно было бы понять, если бы жена была хуже Любы.
Михаил Сергеевич отвел взгляд в сторону и долго молчал, обдумывая запутанную ситуацию. Ничего не решив, переменил разговор.
- Где Галя?
- Дома.
- Они виделись?
- Нет еще.
- Поговорить с ней?
- Может быть, размолвка к лучшему?
- Не думаю.
- Тогда зайди к ней.
11
Разговор с отцом заставил Галю задуматься: любовь ли звенит в ней или только эстрадная песенка про нее. Если ночью, когда. Галя продолжала про себя спорить с отцом, ей казалось, что она любит Вадима и любит по-настоящему, то утром ей уже было немного совестно своих слов: проснувшись, не сразу подумала о Вадиме, а подумала… и сердце не дрогнуло от боли, не потянулось к нему.
После завтрака взяла книгу и ушла на реку. Но ни читать, ни плавать, ни разговаривать с кем-либо не хотелось. И она побрела вниз по течению. Остановилась лишь у молодой ели, еще совсем недавно красовавшейся на высоком речном берегу. Но берег обвалился, и дерево обреченно склонило свою малахитовую вершину в прибрежный омут. Гале было жаль красивой елочки, и каждый раз, когда она выходила на реку, она навещала это место.