* * *
Хозяин провалился, загулял, черт! Ужухов проклинал его - давно мог бы смотаться, а из-за этой дубины горел свет во всех окнах, женщины не спали, ждали... Старуха все время шлялась через террасу к калитке и смотрела, дура, на дорогу, будто от этого скорее сыночек вернется.
Вода кончилась, и теперь за неимением другого он прикладывал к щеке пустой бидон. Тонкий металл - только что холодный - быстро нагревался, и Ужухов вертел, будто выслушивал бидон, ища в нем прохладного места. При переворачивании настырно брякала бидонная дужка - это могли услышать,- а в темноте поймать, придержать ее было трудно.
...Около двенадцати ночи хозяин наконец заявился. Ужухов, затолкав все свое имущество в мешок, сидел уже не у глазка, а наготове у полупритворенной дверцы выхода. Скоро затихнут шаги, голоса - и на волю... Бидон был уложен, и Ужухов теперь время от времени сквозь полусжатые зубы, чуть присвистывая, потягивал воздух. Холодная струйка охлаждала, как-то успокаивала зуб.
Нет, в доме не затихало. Женщины в комнатах, собирая ужин, гремели посудой, но голоса Пузыревского не было там слышно. Ужухов заглянул в полу-притворенную дверцу,- оказывается, хозяин еще возился около своей "Волги". Вгляделся: тащит из машины какой-то мешок, в сарайчик, а там дверь открыта, висит фонарик, и хозяин заталкивает мешок куда-то вниз... В его движениях что-то чудное, знакомое - не тот спесивый дородный дядя в дорогой сиреневой тройке, а... Ну да, тетечка Аграфена Агафоновна! Хоть та была и баба, а похоже - тоже так вот, ужимаясь, неслышно, как тень черная, прятала, бывало, добытое добро в кладовку....
Жена, наверное, заждалась с ужином и вышла позвать мужа. Она подходит к нему, когда он несет мешок в сарайчик и не видит ее.
- Федор, ты скоро?
Хозяин быстро обертывается на оклик, в звездном свете блестят его глаза, а руки - туда-сюда, будто не зная, куда девать мешок: нести, спрятать, бросить?..
Так тоже было: раз Аграфену за таким делом окликнули - она чуть не грохнулась...
Наверно, Надежда замечает и этот мешок, и руки, и то, что муж, как тень черная, шарахнулся. Она - к нему, но видит что-то в машине и - туда. А там еще мешок.
- Что это? Откуда это? - Из разворошенного мешка что-то лезет, пышно клубится.- Что это? Зачем это?
Она, бедная, все уже понимает - не по мешку, а по мужниному испугу,- но, точно без памяти, твердит свое: что это да что это?
Хозяин, отбросив свою ношу, налетает на жену, вырывает мешок.
- Оставь! Не лезь!
Но она опять за мешок.
- Откуда это?.. Что? Говори! И почему тут яма?..
Они, борясь, подаются в сторону, и Ужухов, чтоб видеть, скорее дверцу пошире, но опаздывает: отброшенная хозяйка уже летит на траву...
На шум выбегает старуха. Пузыревский цыкает и на нее: "Тише, вы!", но старуха с причитаниями набрасывается на невестку.
Зуб свербит - Ужухов забывает тянуть воздух - и от злости: "То в дом боялась войти, теперь счеты сводит!"
Надежда поднялась, но не уходит. Белое платье на черной зелени не шелохнется, но, видно, дамочка сама не в себе, кипит.
- Если ты сейчас...- шепотом, но раздельно говорит она.- Если сейчас мне не объяснишь, то я... позвоню...
Хозяин подбегает к ней, замахивается. Ведьма - сынка поддержать - тоже с кулаками...
И тут Ужухов нежданно-негаданно отшвыривает дверцу подполья и выскакивает на волю. Ночной ветер в лицо, тело наконец-то разогнуто в рост - счастье! Но внутри все горит:
"Шпана! Двое на одну!"
И с ужимистой, на носках, неслышной, а потому страшной походкой - той походкой, с которой ребята на окраине налетают на обидчика, - приземистый Ужухов сбоку подскакивает к дородному Пузыревскому и быстро, незаметно - как и полагается в настоящей подножке - выставляет сзади него правую ногу и наотмашь бьет его по лицу. Тот, ища опоры, подается назад, но запинается и столбом, грузно валится на гравий...
Все пришептывая, будто перед кем оправдываясь: "Шпана! Двое на одну!", Ужухов хватает свой легкий мешок и, удивляясь, что сзади ни шума, ни погони ("Верно, с непривычки опупели!"), неслышно, бестелесно, как тень, только из-за зуба чуть присвистывая, проскальзывает в калитку и исчезает в ночи.
Глава шестая. Начало третьего дня
1
Пастухов Яков Петрович - заведующий овощным магазином на Б-й улице в Москве - был весельчаком, балагуром и однажды за буфетной стойкой поспорил с приятелем, что узнает любой магазин с завязанными глазами, узнает, чем он торгует. Тут же было нанято такси, которое медленно стало объезжать магазины. С завязанными глазами, поддерживаемый приятелями, как архиерей, под локотки, Яков Петрович входил в дверь и почти с порога, на удивление всем, объявлял, какая здесь торговля. Спор был им выигран, и Пастухов тут же объяснил:
- Да по запаху, братцы! Очень просто! В хозяйственных товарах пахнет, понятно, олифой, в кондитерских - ванилью, в мануфактурных - ситцевой краской, в обувных - кожей, в галантерее - тоже кожей, но особой... А в последнем магазине, куда вы меня ввели, ничем таким не пахло, и это, конечно, ювелирный! Золото и бриллианты не имеют аромата...
Вот этот-то знаток торговых ароматов и был удивлен утром двадцать шестого августа, когда, сняв запоры, вместе с продавщицами вступил в свой овощной магазин. Это пахучее заведение сейчас, в конце августа, у левых прилавков благоухало яблоками, у правых - свежей капустой, петрушкой, сельдереем. Удивило, конечно, не это, знакомое, ежедневное, а новый, какой-то чужой запах, чуть кисловатый, с горчинкой, который всеведущий Пастухов определил как вещевой (но что именно, он сказать не мог), что, конечно, было противоестественно для продовольственного магазина.
Любопытствуя, добродушно поблескивая веселыми глазами, он стал обходить, приглядываться к полкам, ларям, прилавкам. За ним следом ходили три продавщицы, по молодости лет довольные тем, что можно пока не надевать свои унылые клеенчатые фартуки и не становиться за прилавок, а надо вместе с заведующим выискивать какой-то таинственный запах, который, по правде говоря, они не очень-то чуяли.
- Вот здесь, Яков Петрович,- сказала толстенькая продавщица Маша,- будто слышнее, будто запахом больше тянет.
И тут между ларями с капустой и с картошкой все увидали пролом в стене...
Ну, уж это было событие! Это уж не запах, который мог почудиться, а...
Пастухов, только что с добродушно-озабоченным видом обходивший свое заведение, быстро обернулся к девушкам, и те увидели на его еще более порозовевшем лице остановившиеся глаза.
Но тут же он стал действовать. Приказал первой только что вошедшей старухе-покупательнице удалиться; на дверь - щеколду и табличку рядом "Закрыто"; продавщицам - отойти от пролома и не ходить, не следить по помещению ("Чтобы все было в точности! - на ходу выкрикнул он.- Сейчас это не торговая точка, а место преступления!"). А сам побежал к телефону.
Пока поджидали людей из уголовного розыска, девушки-продавщицы, загнанные Пастуховым в дальний угол магазина, испуганно переговаривались:
- Не за капустой же к нам лезли? Не за картошкой?..
- А яблоки? Десять рублей кило!
И тут поднимались на цыпочки, вглядывались в наклоненные ящики с яблоками, стоящие в дальнем конце магазина.
- А персики? Двенадцать рублей. А сливы?
- Ну, сливы не станут - шесть рублей.
И смотрели на персики. Нет, все было цело. Во всяком случае, отсюда, из угла, так казалось.
- Погодите, погодите, девочки! А кладовка! Может, из кладовки?..
Вернувшемуся от телефона Пастухову не терпелось возразить.
- Балаболки вы! - Это обращение при таких событиях было не обидным.- Не к нам ведь лезли! А от нас. Вы посмотрите, куда пролом сделан...
Они было двинулись к дыре в стене, но он цыкнул на них - не ходить, не следить. Да, конечно, и не надо было ходить: меховой магазин... Ну да, раз пролом справа, значит, вор от них лез в соседний меховой магазин... И теперь поняли, что это за кислый с горчинкой вещевой запах - его через дыру натянуло от соседского меха и мездры.
2
Оперативный уполномоченный, приехавший с двумя сотрудниками, был молодой, голенастый, с девичьим румянцем на щеках, но хмурый, задумчивый. Пастухов, любивший даже в официальных отношениях домашний тон, почтительно осведомился о его имени-отчестве, и тот вместо ожидаемого простого "Володя" ответил: "Владимир Константинович".
Хмурым и задумчивым Володя был не от природы, а потому что ему, как и многим молодым специалистам, имеющим дело, связанное с появлением на народе, хотелось казаться опытнее, умнее, то есть старше своих лет. Это безобидное, милое и обычное притворство Пастухов так и понял и от доброты поддержал его. "Вы как полагаете, Владимир Константинович?" или "Вы как мыслите, Владимир Константинович?" - обращался он к нему.
Володя, вместе с помощниками обследуя место преступления - пролом, торговый зал, заднюю комнату, полагал и мыслил, но доброму Пастухову ничего об этом не сообщал, ибо именно так и поступал бы незабываемый Леонтий Савельевич - в свое время учитель и наставник.
Однако, несмотря на эту необщительность, Яков Петрович видел, что молодой человек находится в каком-то затруднении.
- Меховой магазин открывается в одиннадцать? - спросил Володя, когда все осмотрел и обо всем расспросил.
- Так точно! - отрапортовал Пастухов.- Вы, конечно, желали бы взглянуть туда пораньше, сейчас?
Володя задумался, и, видно, по-настоящему.