- В Казацком бенгальские огни пускают, - спокойно объяснил Валерик, ничуть не пораженный роем разноцветных светлячков, казавшихся маленькими на расстоянии, какими-то мелкими на фоне еще светлого Днепра и непогасшего неба. - Наверное, именины у князя, а может, просто так развлекаются… У них там управляющий немец Шмидт, он все и выдумывает… Он для своих батраков даже намордники придумал.
- Как это - намордники? - повернулась к Валерику Вустя. - Намордники на людей?
- Ну да… Из парусины и таких планочек. Прилаживается по выкату шеи и завязывается крепким шнурком. Это для тех, которые работают осенью на оборе винограда, чтоб не ели дорогих сортов.
- А как же, если пить, к примеру, захочется? - поинтересовался Оникий Сердюк.
- Если пить надо, то идете к приказчику, он развязывает на время шнурок, а когда напьетесь - опять завязывает.
Ужаснулись девушки, услыхав, что кроется за панскими светляками.
- Умерла б, а не надела! - сказала Вустя возмущенно.
Спасаясь от комаров, густо звеневших над головами, принялись раскладывать костры. Вдоль берега запылали огненные купины, запахло кизяковым дымом. Развели костер и Сердюки. В их мешках нашлось даже несколько сахарных бурачков, которые они тащили от самых Криничек и собирались сейчас испечь себе на ужин.
- Интересно, какого размера те намордники? - копошась у огня, рассуждал Левонтий Сердюк. - Может, он не на всякую морду налезет?
- Это Шмидт предусмотрел, - усмехнулся Валерик. - У него их полная кладовка. И на большого и на малого, всех размеров там есть…
- Сгорели б они все! - сказала Ганна Лавренко.
- Зачем все? - возразила Вустя. - Один намордник надо бы приберечь… Такой, чтоб пришелся на самого Шмидта.
- Верно, - поддержала Вустю Олена Перепетая. - Сам придумал, сам пусть и носит!
- Как теленок! - засмеявшись, добавил Данько.
Представив себе вдруг панского управляющего в виде теленка, в наморднике, вся компания развеселилась, беззаботно зазвенел девичий смех, постепенно привлекая к костру людей из соседних партий, любителей веселого. Молоденький бакенщик, который зажег бакены и проплывал мимо, свернул в этом месте и ткнулся своей лодочкой в береговой песок.
- Можно, девчата, прикурить от вашего огня? - не выходя из лодки, промолвил бакенщик.
- А чего ж… Огня не жалко…
- Тоже бакенщик - без спичек!..
- У него фонари, верно, сами собой зажигаются.
- Конечно, сами…
Улыбаясь, парень достал из кармана спички и стал закуривать. Постепенно с шутливого разговора перешли снова на Таврию, на условия найма и жизни сезонного люда.
- К Шмидту, девчата, не становитесь, - предупреждал бакенщик, - но и к тем, что в чумарках, тоже не торопитесь… На хуторах вам будет еще хуже, чем в имениях. В экономии хоть воскресенье есть, хоть ночью не заставляют работать, а у кулаков и по ночам как в пекле. Он и сам не уснет и другому не даст. Особенно в жниво: днем в поле до седьмого пота выжмет, а наступит ночь - заставит на току при луне толочься, молотить до зари или намолоченное веять…
- Кругом живодеры, - переговаривались девушки. - Кары на них нет…
- А новички, - разохотившись, продолжал бакенщик, - как раз чаще всего и попадают в ловушки к хуторянам. Потому что при найме он ходит по Каховке как лис, человеком перед вами прикидывается. С тем пошутит, а с тем и чарку выпьет, полтавские песни споет. Ну, думают, это свой, у него будет легче… Не верьте! Потому что он такой только до тех пор, пока к себе на хутор не заманит, пока резное ярмо не наденет, а тогда уже будет прижимать хуже татарина, все ваши песни забудет!..
- Таких мы хорошо знаем, - вставила старшая Лисовская. - От резных ярем и сюда удрали.
- А у татар как? - допытывались Сердюки. - Какие у них харчи? Правда, что они сала совсем не потребляют?
- И к татарам лучше не попадать, - оттолкнувшись от берега, крикнул парень, - и в монастыри не нанимайтесь…
- Боже, - с болью воскликнула Ганна, - к кому же нам тогда наниматься? И здесь печет, и там горячо!
Притихли, задумались в сумерках криничане. Небольшой был у них выбор!
Разгорался костер, меньше становилось комаров. То здесь, то там уже звенели первые батрацкие песни, постепенно нарастая, будто раскачиваясь. В одних звучала, разливаясь, печаль, тоска по дому, в других, наоборот, уже прорывалось что-то молодецкое, радостно-грозное, неудержимо рвущееся ввысь… Пели русские, украинские, молдавские песни. Людей в сумерках почти не было видно, и только по множеству костров и по песням можно было догадаться, как много их собралось здесь, на берегу Днепра. Заслушались девушки, а некоторые и сами стали тихо подпевать..
Данько тем временем нашел себе интересную забаву: надумал перескакивать, как на Купалу, через огонь, вызывая своим баловством недовольство Сердюков.
- Куда тебя несет? - ворчали они, шарахаясь от огня, когда парень, разогнавшись с обрыва и едва коснувшись земли у самого костра, пружиной взлетал в воздух и перепрыгивал через огонь, легкий, весь облитый ярким пламенем, как чертенок.
- Брось эти штуки, - не без тайного любования братом сказала Вустя. - Сожжешь свои хромовые, как тогда с тобой быть?
- Не сожгу, - весело отвечал парень, повыше засучивая штаны. - Ну-ка, давай и ты, Валерик, попробуй. Это совсем не страшно. Только ботинки сними да штаны подверни…
Неожиданно где-то в районе лесных складов пронзительным хором залились полицейские свистки. Группы сезонников настороженно повернулись в ту сторону. Что случилось? Почему свистят?
Весь берег загудел, поднялся на ноги.
- Совет атаманов разгоняют!
- Не имеют права!
- Выручать!
Народ с шумом двинулся к месту тревоги. Данько и Валерик стремглав бросились на свистки.
Когда они прибежали к лесной пристани, от плотов как раз отчаливал освещенный фонарями парусник; вдоль борта стояло несколько казаков с обнаженными саблями, а за ними, между поднятыми парусами, птицей билась высокая растрепанная женщина с бледным, очень взволнованным лицом. Разъяренные казаки, видимо, пытались утихомирить ее, с руганью и угрозами пригибали женщину, а она всякий раз опять выпрямлялась на фоне парусов, гневная, вдохновенная, бросая через головы казаков горячие призывы на берег, запруженный атаманами, грузчиками, пильщиками и только что нахлынувшим батрацким людом.
- На весь наш народ они хотят надеть намордники! - чистым грудным голосом выкрикивала женщина, всем телом порываясь к берегу. - Но не выйдет! Не удастся! Вас много, вы - сила! Держитесь организованно, и они с вами ничего не доделают!..
На берегу уже началась потасовка. Команда стражников, наступая от причаленных плотов, с хрипом лезла на людей, оттискивая их от берега, надсадно требуя: "Разойдись!" Некоторые стражники уже побывали в Днепре, и это им, мокрым, забрызганным грязью, еще больше придавало злости. Они лезли сослепу, беспрерывно свистя, били нагайками кого попало.
- На Лене нас расстреливают, в Каховке нами торгуют! До каких пор это будет? Доко-оле? - взывала женщина с парусника, который уже удалялся к обозначенному бакенами фарватеру.
Растревоженная толпа, отхлынув к лесным складам, вдруг уперлась, не подаваясь дальше, обороняясь от ненавистных держиморд. В ход пошли доски, брусья, пылающие факелы… Данько, вскарабкавшись с Валериком и другими подростками на гору кругляков, тоже не замедлил ввязаться в общую суматоху, донимая стражников со своей трудно доступной позиции едкими, глумливыми насмешками.
- Эй ты, свистун! - кричал он одному из них, который, раздувая щеки, в самом деле рассвистелся внизу больше других. - Гляди, глаза на лоб вылезут!
Стражник, задетый, видимо, за живое, вдруг полез на бревна.
- Ты на кого "тыкаешь", сопляк? - хрипел он снизу. - Не видишь, что царь меня пуговицами утыкал?
Данько, конечно, не имел желания попадаться в лапы такому медведю и, юркнув с Валериком в темноту, через минуту поднялся уже на другом конце бревен, легко балансируя на них.
В конце концов стражники, выбившись из сил, решили, видимо, на все это махнуть рукой. Изредка пересвистываясь, они потянулись обратно к берегу, и шум стал спадать.
Освещенный парусник тем временем отплывал все дальше и дальше, вниз по Днепру. Данько, стоя с Валериком на бревнах среди толпы, восторженно следил за ним. Смотрел и наглядеться не мог! Есть, оказывается, люди, которые ничего не боятся и смело, всенародно упрекают власть имущих, заступаясь за таких, как он. Что они с ней сделают, куда отправят теперь?.. А как она смотрела на Данька, как рвалась через обнаженные сабли к нему, взволнованная, бледная, но непокоренная, бесстрашная, как мать, защищающая своих детей… Вырывала из глубины своего сердца удивительно правдивые, запрещенные всюду слова и бросала их прямо в сердце Даньку, словно свежие зерна, и парню было так хорошо от этого, что терпкий холодок пробегал по спине… "Вас много, вы - сила! Держитесь…"
Сейчас ее уже не слышно, отплыла далеко-далеко за бакены, а ее прекрасные слова еще живут в нем во всей своей свежести и как бы озаряют душу.
- Валерик, это она и есть, учительница из Херсона?
- Она не просто учительница, Данько… Боевая! Это, видно, настоящая революционерка, правдистка!
- Куда они ее упрячут теперь? В острог, в Сибирь?
- Наверное… А может, товарищи вызволят…
- Если бы!