В свой девятый "А" я пришёл на четвёртый урок. Математичка была права: в классе я насчитал тринадцать учеников. Двенадцать из них смотрели на меня с живым интересом, как бы говоря: ну, ну, поглядим, какой ты учитель. Тринадцатый, Ганжа, улыбался мне с последней парты как своему сообщнику. Из его левого уха тонкой струйкой выходил чёрный провод и скрывался внизу, под партой.
- Ганжа, что у вас в ушах? - спросил я, насторожившись.
- Слухательный аппарат. Я туг на ухо, - беззаботно ответил Ганжа.
В классе захмыкали там-сям. Нашли над чем смеяться, сухие, бесчувственные люди. Правда, в туалете он был без аппарата и несомненно слышал каждое моё слово. Но там нас разделяли два шага, можно было обойтись и без приспособлений.
Бедный парень, а я-то с ним был очень резок. Но сам Ганжа не унывал и даже меня самого подбодрил дружеским жестом: мат, не тушуйся, учитель, валяй, действуй!
И я начал действовать.
- Девушка! Да, да, я обращаюсь к вам. Ваша фамилия? - окликнул я ученицу, сидевшую в среднем ряду за четвёртой партой.
- Леднёва. Нелли, - ответила ученица, встав из-за нарты.
- Леднёва, снимите шляпку.
- Дамам в помещении можно, - пояснила Нелли, будто я ничего не смыслил в этикете.
Она выше меня головы на две… может три. У неё тяжёлые плечи и руки женщины, укладывающей камни на мостовой, а личико девочки-подростка, нежное и, на мой взгляд, миловидное. Но эта претенциозная красная шляпка с зелёным птичьим пером делала Нелли комичной - пародия на светскую даму! Но я вовремя вспомнил о своих обязанностях, подавил улыбку ещё в зародыше и строго возразил:
- Вы не просто в помещении, вы в школе! Сейчас же снимите шляпку.
- Не сниму! И вообще, как вы разговариваете с женщиной?
По классу прошелестели смешки. Девятый "А" ещё ко всему и класс-весельчак.
- Что ж, Леднёва, придётся вызвать ваших родителей. - Я пригрозил машинально, видно, так аукнулась студенческая практика в обычной "детской" школе.
С другой парты поднялся лысый грузный дядька, подошёл к Леднёвой и прикрикнул:
- Ну-ка, сыми! Я тебе говорил: не бери шляпу в школу, тут не танцы.
- Тебя ещё тут не хватало, - огрызнулась на лысого Нелли.
- Вернитесь на место! Я обойдусь без вашей помощи, - сказал к дядьке и вышел из-за стола.
- Вы сказали: вызову родителей. Я и пришёл. Как её папа, - пояснил дядька и шлёпнул дочь по заду: - Скинь, говорят, кепку!
Ничего себе номер! Почему я не догадался сам? Знакомясь с учениками, я только что произвёл перекличку, однако оплошал - не связал их фамилии вместе.
Я сделал родителю замечание:
- Бить детей непедагогично. Это не выход.
- Что же, я не могу собственному ребёнку дать по заднице? - удивился Леднёв-отец.
- Я не ребёнок! Я уже давно молодая интересная девушка, - с достоинством возразила Нелли.
- Ещё что придумала, - рассердился Леднёв.
- Да, она действительно интересная девушка, - подтвердил я, свято служа истине.
Нелли вскинула на меня быстрый взгляд - в нём смешались и недоверие, и благодарность.
- Вообще-то она мне не нравится самой, - сказала Нелли, снимая шляпку, и повернулась к отцу: - Я бы её сняла и без тебя. Пора бы тебе наконец понять: у тебя лысина, большая, словно блин, а ты бегаешь в школу, как мальчик. Мне стыдно людям смотреть в глаза. Мой отец получает двойки!
- По географии мне, например, поставили три, - защищаясь, пробормотал Леднёв.
- Семёныч! Ты её не слушай. Учись! - подал голос сивый ученик.
- Нехай стесняется Нелька. Сама! Яка она несуразна дочь, - добавил Функе для меня специально.
Зашумели и другие ученики. В классе начинался базар. Я закричал:
- Довольно! У нас урок, не семейная кухня. Леднёв, я что вам сказал?
- Чтобы я… Отправляйся на своё место!
- Неправда! Я вежливо сказал: возвращайтесь! Вот и выполняйте!
Сам я тоже сел за учительский стол, поднял глаза и увидел вздёрнутую вверх руку.
- А у вас что? Я слушаю.
Поднялся сидевший перед Ганжой худощавый паренёк, гибкий, как хлыст, и доложил:
- Ляпишев Геннадий! Нестор Петрович, что же получается? Ходишь, ходишь в школу, потом - бац! Вторая смена, и прощай любимые учителя! На целую неделю! - воскликнул он трагически.
- Не понял, - признался я честно.
- Он работает в две смены. Неделю в первую, педелю во вторую, и тогда пропускает уроки, - пояснила сидевшая передо мной кудрявая девица.
- Вынужден! - уточнил Геннадий. - В остальном всё верно.
- Ясно, Ляпишев. Я постараюсь вам помочь. Кстати, где остальные ученики? А вернее, не кстати, - добавил я с иронией.
Севший было Ляпишев снова потянул руку вверх.
- Вы знаете? Говорите!
Он встал, солидно откашлялся в кулак и произнёс:
- А почему их нет? А потому! Интересно, как у нас получается? Ходишь в школу, ходишь, потом - бац! Вторая смена, и прощай любимые учителя! А я, может, стремлюсь к свету знаний!
В классе снова засмеялись, словно они знали что-то такое, неизвестное мне.
- Не вижу повода для веселья. Человек стремится к знаниям, и это, несомненно, достойно похвалы! - Я повторил Ляпишеву как можно вразумительней: - Геннадий, я всё понял. И сделаю всё, что смогу. Садитесь! Итак, где же остальные?
- А, кто где, - игриво ответила кудрявая девица. - Один женился, второй подал на развод. Третья ждёт ребёнка, четвёртому лень. А пятый…
- Значит, всё-таки у нас есть дежурная. И это вы, - прервал я её упражнения в юморе.
- Я не дежурная. Я просто знаю всё и о всех, - произнесла она с многозначительной улыбкой, словно и я был у неё на крючке.
- Коровянская - наше справочное бюро, - весело прокомментировали в классе.
Урок между тем катился под горку.
- Ладно, отсутствующих мы отметим после урока, - сказал я, сдаваясь. - Сейчас перейдём к опросу.
- А мы это ещё не учили, - торопливо предупредил блондинистый совсем ещё юный ученик, сосед Нелли по парте.
- Я буду спрашивать пройденный материал, - срезал я его убийственной усмешкой. - Итак, вопрос: канцлер Бисмарк и прусский милитаризм. Ну, кто смелый? Кто похвастается своими знаниями?
Ганжа наклонился к Ляпишеву, что-то ему шепнул, и правая рука Геннадия привычно взметнулась над классом.
- Смелым оказался Ляпишев. Прошу к доске!
Ляпишев уверенно прошагал к столу, встал перед классом и начал:
- Этому Бисмарку было ништяк! Он всю жизнь трубил в первую смену, как хотел. А ты ходишь, ходишь в школу…
- Мы об этом уже слышали сто раз! - перебил я его с досадой. - Потом - бац! И так далее… Я переведу вас в первую смену! Чего бы мне это ни стоило! Успокойтесь!
- Учтите мы берём с вас пример. Учимся у вас. Чему? Твёрдости, решимости и принципиальности, - сообщил мне Ляпишев, точно пригрозил.
- Брать с меня пример ещё рано, - пробормотал я, растерявшись.
- А мы берём и будем брать. Благодарю за внимание, - сказал Ляпишев и вернулся на место.
- Го-о-ол! - заорал Ганжа, выпрямляясь в полный рост и вскидывая руки, будто находился на стадионе.
А в правой руке он держал маленький радиоприёмник, связанный проводом с его левым ухом. Вот где таился секрет его глухоты! Мне было обидно, более того, я был оскорблён.
- Ганжа, вон из класса! - завопил я столь же истошно, будто этот мяч забили в мою душу.
- Нестор Петрович, уж вы то должны меня понять. Как болельщик болельщика, - нахально попрекнул Ганжа. - Вы сами небось тоже болеете за кого-то. Верно? Не стесняйтесь, здесь все свои. Небось за "Спартак"? Признавайтесь!
- За "Торпедо", - признался я машинально и, спохватившись, снова крикнул, злясь уже и на свою оплошность: - Вон! Вы слышали? Вон за дверь!
Ганжа охотно направился к выходу, притворно жалуясь:
- Вот и попробуй обрести знания, когда тебя к наукам не подпускают и на километр! Не дают их грызть, тотчас бьют по зубам. Я буду жаловаться, я напишу в газету, - пригрозил он, подмигивая Функе, а в дверях задержался и известил: - А год забил Иванов с подачи Нетто! - И выскочил за дверь.
- Ну, Гришка! Ну, хохмач! - восторженно воскликнул Ляпишев, и мне пришлось усмирять развеселившийся класс.
- Нестор Петрович, не бойтесь! Он не напишет. Ганжа - баламут, но добрый, - сказала Нелли Леднёва.
- А я и не боюсь, - ответил я уязвлённо.
- И правильно делаете, - одобрил сивый ученик, будто похлопал по плечу.
Итак, первые уроки проходили в непрерывных борениях. Вещания "амазонки с транспортиром" сбывались: я прыгал между партами, сверкал глазами и порой выкрикивал что-то непонятное даже самому себе. Словом, сражался как средневековый янычар, окружённый неверными. Нервы мои, кажется, лопались наподобие балалаечных струн.
Мудрено было удержать себя в руках, если один из учеников в седьмом "В", по милости моего предшественника, никак не мог усвоить разницу между средневековым цехом и заводским.
- Пономаренко, - стонал я, еле ворочая челюстями, сведёнными судорогой, - может, вы растолкуете нам: какое назначение имели цехи в то время?
Пономаренко скалил ослепительные зубы:
- Так ведь смотря какой цех. Инструментальный, скажем, или литейный.
Он удивлялся, почему эта бестолочь - учитель - задаёт такие глупые вопросы.
У меня уже пересохло в горле, когда один ну совсем пожилой ученик вслух подумал:
- Да этот цех ихний, как наш профсоюз. Только назывался по-другому.