Вячеслав Бахтин, окруженный свертками, игрушками, спал, крепко зажмурившись. Ровно посапывал, иногда по-мужицки вздыхал, чмокал, морщился. А вокруг него таращили глаза пять одинаковых плюшевых мишек.
Андрей, увидев медведей, растерянно посмотрел на шестого - в своих руках, потом на хозяев… Тишина за его спиной взорвалась хохотом:
- Зоопарк!.. Медвежье стадо!.. Зверинец!
- Коля, Коля! - громче всех кричал Максим. - Твой сын не футболист будет, а укротитель!
- Ду-уров! - загоготали гости. - Филатов!.. Медвежий цирк!
- Новый аттракцион, - засмеялся и Андрей, пристраивая свой подарок на кровати. - Вячеслав Бахтин и группа плюшевых хищников!
- Ой, какой славный и серьезный малыш! - Наташа, не обращая внимания на шум и гам, засмеялась тихо и радостно, не отрывая глаз от ребенка. Бросила на постель свой пакетик, склонилась над мальчиком.
Мария заулыбалась. Николай облапил за плечи Андрея и Алексея, спросил самодовольно:
- Ну как? Нормальный сын?
- Богатырь!.. Хороший парень!
- То-то. - Молодой отец раскинул руки, вытолкал гостей из комнаты: - Идемте, идемте, а то разбудим. Орать он здоров, спросите у Максима.
Мария подхватила Наташу под локоток, заглянула в лицо.
- Правда, на отца очень похож, а? - спросила дружески.
- Не знаю, - ответила девушка и польстила: - По-моему, на тебя, Маша.
- Ты что? - удивилась и даже слегка обиделась та. - Вылитый Бахтин!
Анна Твердышева подняла голову от шитья, растянула за рукава детскую рубашку, придирчиво осмотрела ее. Взглянула на часы, встала поспешно из-за машинки, подошла к окну, распахнула его, высунулась по пояс.
Иван Дмитриевич сидел на скамейке в глубине сада, сидел давно, не меняя позы, не шевелясь, лишь изредка, словно в недоумении, встопорщивая пальцы, вцепившиеся в набалдашник трости, - думы были невеселые.
- Папа, - громко окликнула Анна. - Семь часов! Вы просили напомнить.
Старик вяло повернул голову, слабо помахал рукой - слышу. Медленно поднялся, и овчарка, лежавшая на земле, тут же вскочила.
Анна отвернулась. Прикусив губу, оглядела в раздумье комнату, где все было привычно, знакомо, каждая вещь имела свое раз и навсегда отведенное место: большая географическая карта мира, полка с аккуратно, одна к одной, расставленными книгами, глобус на письменном столе, рядом с ним чернильный прибор, мраморный, громоздкий, с нелепой совой - подруги подарили после защиты диплома; задержала взгляд на своем портрете - Дмитрий написал в первый месяц после свадьбы. Анна на нем изображена спокойная, счастливая, с довольной улыбкой на полных губах. "Волоокая моя женушка", - любил повторять Дмитрий.
"Волоокая, - мысленно повторила Анна. - То есть глаза как у вола. Коровьи глаза… И точно: ни дать ни взять - сытая гладкая телка".
Иван Дмитриевич стукнул два раза в заделанную Дмитрием дверь.
Анна взяла рубашку сына, коробку с нитками; проходя мимо двери к свекру, тоже стукнула два раза в голубую филенку - иду, дескать. Стукнула автоматически, привычно, не обратив на это внимания. Вышла во двор, приласкала походя Гранита, поднялась по крыльцу в половину, где жил старик.
Иван Дмитриевич, глубоко утонув в кресле, смотрел не отрываясь на экран телевизора, где Штирлиц соревновался в остроумии с Мюллером.
- Пора ужинать, - сказал Иван Дмитриевич, не повернув головы.
Пока сноха накрывала на стол, пока готовила в спальне постель свекру, старик Твердышев не пошевелился и, кажется, ни разу даже не моргнул… Сели ужинать. Ели молча, не поднимая глаз от стола.
- Спасибо, - Иван Дмитриевич вытер губы салфеткой, аккуратно положил ее рядом со столовым прибором.
И снова перебрался в кресло. И снова окаменел.
Анна поставила на столик рядом с ним традиционный стакан чаю, маленькую, оплетенную серебряными кружевами - баклажку, в которую раз в неделю доливала ром. Старик, не глядя, взял баклажку, накапал в чай и, отпив, опять застыл, сжав, словно отогревая руки, стакан в ладонях.
Анна убрала посуду, вымыла и села на диван. Изредка посматривая на экран телевизора, где теперь дергались куклы-попугаи, рассказывая о проделках какого-то Жако, она вышивала Чебурашку на рубашке сына, слегка хмурилась от дум.
- Завтра собираюсь съездить к Антошке, - сказала, откусывая нитку. - Поедете со мной?
- Поеду, - помолчав, буркнул Иван Дмитриевич.
- Только вы сами разговаривайте с заведующей, - попросила Анна. - А то опять раскричится, как позавчера, что балуем, не даем отдыхать.
Иван Дмитриевич посопел, отхлебнул чай.
- Поговорю, - и брюзгливо добавил: - Надо бы забрать его домой.
- Хорошо бы, - согласилась Анна и вздохнула, - да вдруг осенью назад не примут… Чего стоило его устроить, помните?
Старик пошевелился в кресле, насупился. Потребовал:
- Переключи программу.
Анна встала, пощелкала переключателем. Появился на экране цех гигантского завода. Ревели станки, вращались какие-то огромные блестящие детали, тележурналист, стараясь перекричать шум, радостно докладывал зрителям: "…применение новой технологии и умелое использование скрытых резервов позволило коллективу бригады уже в этом месяце увеличить производительность труда, улучшить показатели по экономии металла…"
- Оставить? - сноха вопросительно посмотрела на Ивана Дмитриевича.
- Давай попугаев, - приказал тот.
Щелчок переключателя - и снова на экране попугаи. Один из них, взъерошенный и хитроглазый, пел, грассируя, бравую песенку о том, что он, Жако, никого не боится, что он самый ловкий и хитрый.
Женщина вернулась на место, села. Сцепила на коленях пальцы и, не отрываясь от телевизора, замерла.
- Завтра Шахов уезжает, - стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойней, сказала она. - Может, попросить его - пусть зайдет к Дмитрию…
- Ни в коем случае! - резко оборвал старик. - Дмитрий не ребенок.
- Пусть Шахов хотя бы узнает, как он там, - начала было Анна, но Иван Дмитриевич, хлопнув ладонью по с голику, перебил:
- Сам выбрал. Пусть живет как хочет!
Анна помолчала. Хрустнула пальцами.
- А я? - спросила негромко. - Как я жить должна?
Старик пошевелился, словно поглубже, прячась в кресло, закрыл глаза.
- Решай сама, - сказал с усилием. - Тут я тебе не советчик.
Сноха повернула голову, посмотрела на одеревеневший профиль свекра: сухой, точно из желтой кости вырезанный нос, плотно сжатые губы, окруженные паутинкой морщин, выпирающий подбородок с дрябленьким мягким мешочком под ним.
- Может, мне все-таки перебраться к вам? - не в первый уже раз предложила она. - Вместе жить станем… И Антошка всегда рядом с вами будет.
- Нет, - сразу и решительно отказал Иван Дмитриевич. - Не надо!
- Но ведь Дмитрий не приедет, - устало продолжала настаивать женщина. - И мне одной не так тоскливо будет, и вам.
- Какая тебе радость жить со стариком? - дернув верхней губой, желчно усмехнулся Иван Дмитриевич. - Сейчас у тебя полная свобода, независимость: делай что хочешь! - Он приоткрыл глаза, остро и язвительно посмотрел на сноху. И снова сомкнул веки. - Я хочу, я люблю быть один. - Помолчал, добавил со старческой безжалостностью: - Не бойся, квартира тебе достанется. Когда буду умирать, тогда и переедешь.
Большие глаза Анны сначала удивленно расширились, потом заблестели.
- Как вам не стыдно, - она опустила голову. - Я хотела как вам лучше. И мне, если бы рядом, спокойней за вас, - голос ее сорвался. Анна всхлипнула, поспешно отвернулась. - За что вы так?.. Стараешься, стараешься и вот… - зажала рот ладонью.
Иван Дмитриевич заерзал, посмотрел страдальчески на сноху.
- Будет, будет, - неуверенно прикрикнул он. - Довольно!
Встал, подошел, сгорбившись, к дивану, сел рядом с Анной. Несмело прижал ее к себе, погладил белой, в старческой гречке рукой по гладко причесанным волосам.
- Ну не плачь. Извини. Я брякнул не подумав. Прости.
- Я не плачу, - сквозь слезы попыталась улыбнуться Анна. - Это так… Это сейчас пройдет, подождите… Сама не знаю, что со мной. - Она вывернулась из рук свекра, рывком встала, повернулась спиной к Ивану Дмитриевичу. - Вот стыд-то, чуть не разревелась… Я пойду. Постель вам приготовлена, - и, пригнув голову, почти побежала к выходу.
- Аннушка, - просительно окликнул Иван Дмитриевич. - Если хочешь, оставайся у меня ночевать. В лото сыграем. А с утра махнем к Антошке.
Анна задержалась на секунду у двери.
- Спасибо, - поблагодарила, не повернувшись. - Я приду.
6
В полном разгаре праздник у Бахтиных. Оживились, разрумянились женщины, веселы мужчины - ослаблены галстуки, сняты пиджаки. Нестройный гул пропитался вскриками, хохотом, перестуком ножей, вилок - застолье разбилось на кучки: снедь пробуют, кому какая нравится, хозяйку похваливают, хозяина не забывают. Пожилые сгрудились вокруг старика Бахтина: рассуждают степенно, вилками в тарелки тычут старательно, вечер еще длинный, беседа долгая. Разговаривают, слушая и не слушая друг друга, говорок течет неторопливо, негромко: "…зажал он нам сорок кубов, зажал - не впервой это за ним", "Ко мне свояк приехал, говорит, у них тоже закрывают…", "Матвей, с внуком тебя". И снова, мерно, не спеша: "…он мне профилакторий. А что профилакторий, когда у меня язва, мне Пятигорск надо", "…а на кой ляд мне столько картошки? Половину огорода Ивану Недорезову отдал", "…и вот, забурился это он на стрелке, вылетел, а за ним двадцать вагонов".