- Подожди, Петечка, не убегай, - остановила его Тома и протянула руку, с пальцами, унизанными дешевыми перстнями. - Как у вас по личной линии? Что-то рано торопишься.
- Ничего. Все в порядке, - буркнув Архипенко.
- Нет, нет, кавалер с ленточками, - Тома преградила дорогу Петру. Она почти на полголовы была выше его. - От меня нельзя отделаться трафаретом… - И сразу, не дожидаясь, зашептала: - Тише, чтобы Чумаки не слышали. Советую тебе, скорее решай насчет Катьки. Так или иначе. Курсанты отобьют, без всяких преувеличений…
- Разрешите, Тома, - Петр отстранил ее. - Гадюка вы, Тома.
- Гадюка? - Тома растерялась, может быть, впервые в жизни. - Что? Повтори!
Фланелевка мелькала по косогору.
- Подожди, Петя! Не будешь на сахарный песок задаваться!..
Чертовски не везло в этот четверг старшине Петру Архипенко. На Минной его нетерпеливо поджидал Карпухин. Барказ скользил по темной воде. Быстро приближался крейсер, вырастал на глазах. Стальной остров. Мачты - гигантские деревья. Может быть, только австралийские эвкалипты сравняются с ними. Под их металлическими ветвями жила колония, свыше тысячи молодых парней, тесно связанных узами корабельного братства. Тут все было ясно, только берег приносил им тревоги и невзгоды, реже - радости.
- Женихи из нашего брата непрочные, - заключил котельный машинист Карпухин, внимательно выслушав своего закадычного друга. - Развяжи себя и ей волю дай. Все равно дальше цветочков и падеспаней дело у тебя не шло. Четверги теперь у тебя будут серые, понимаю. Зато спокойные. Поедешь в отпуск - подгадай только, чтобы в Марусины каникулы, - и, уверяю тебя, свой мозговой аккумулятор так подзарядишь, что себя не узнаешь. А Катерина не матросская жена, хотя и из рабочего класса. Отсюда ты ее в колхоз буксиром не затащишь, а самому тебе забиваться сюда и вовсе не резон… На Кубани-то наверняка уже начали жатву?
IV
Да, на Кубани, на обширных, распаханных тракторами степях шла страда. В полуночь молодой любопытный месяц висел над полями. Равнина, ей ни конца ни краю, напоминала заштилевшее ночное море, подернутое алюминиевыми блестками ряби.
Сладко и душно в такую теплую ночь пахнут поля, как бы выстриженные комбайнами; здесь и запах мягкой и пряной соломы, и сухой аромат попавших под ножи чебреца и мяты.
Верещали кузнечики, где-то кричала ночная птица, и слышался шум крыльев утиной стаи.
У костра, разведенного возле комбайна, на обочине, в непринужденных позах расположились три человека.
- Утва потянула. С плеса на зерновую подкормку, - веско определил молодой тракторист Григорий Конко, зашивавший "цаганской" иглой дыру на комбинезоне.
- На нашем загоне не разживутся. Идем по всем рапортичкам без потерь, - буркнул Ефим Кривоцуп, мастер уборки, поседевший возле комбайнов.
- Без потерь-то без потерь, а утка хоть и глазастая, рапортичек не читает, а зерно видит. В жнивье, в бурьяне заметит, склюет…
- Ну, то зерно, потерянное колосом, сам бог птице дал.
- Централку бы!.. Я бы утку… - во-о-о! - Григорий подложил кизяку под черный от копоти чайник. Сгоревший кизяк распался алыми кусками, тронутыми поверху серой пленкой пепла. - Наварили бы мы утиного супа, Ефим Максимович.
Кривоцуп удобно устроился на войлочной полости с подветренной от костра стороны. Курил.
- Об утином супе загадываешь, а ведь знаешь, охота-то до известного срока запрещена, - комбайнер повернулся к девушке, задумчиво глядевшей на вялое пламя. - Ну-ка, Маруся, продолжай агитацию.
Маруся учится в зубоврачебном техникуме, в каникулы комсомол дал ей нагрузку - она агитатор.
Сюда Маруся завернула не просто на огонек. У нее есть довольно важное дело, но сразу она не решается к нему приступить. Она только что побывала у агрегата Василия Архипенко, чтобы показать ему письмо от Петра, обещавшего скоро приехать в отпуск. У Василия не ладилось с комбайном, и это его занимало больше всех новостей. Срывалась ночная работа. "Техничка" МТС не могла срочно приехать, у механика много забот в такую горячую пору.
Вот почему Маруся приехала "агитировать" старейшего комбайнера. У него с Василием нелады. Задача осложнялась, не сразу заявишь о деле.
- Что же вам почитать? - Маруся наклонилась к огню. - Министр иностранных дел Англии выехал из Лондона…
Кривоцуп загасил окурок носком сапога:
- Подумаешь, событие. Мы тоже выехали косить…
- Мы другое дело, - степенно заметил Григорий.
- Про нас тоже писали…
- Не так писали. Между прочим писали…
- Не перебивай, Григорий. То, что ты знаешь, я давно забыл. Пускай агитатор ответит. Вот тот самый английский министр - он читал, что комбайнер Кривоцуп должен скосить и обмолотить тысячу сто гектаров?
- Вероятней всего, не читал, - сказала Маруся, - у каждого свои заботы и свои интересы, кто бы он ни был - министр или комбайнер…
- Интересы! - Кривоцуп отмахнулся от зудевшего комара. - Так ты и читай про наши интересы.
- Может быть, про Индию?
- Вот так всегда: хочешь про Фому, а тебе про Ерему. Скажи, в Индии комбайны есть?
- Комбайны?.. Не знаю, Ефим Максимович.
- И то хорошо, что призналась. Узнаешь, в другой раз расскажешь. А насчет охоты нету в газете?
- Есть о запрете лова рыбы в реках Кубани и Протоке. Насчет же птицы…
- Ладно уж, читай про рыбу. Что птица, что рыба!..
Забурлил чайник. Григорий бросил в кипяток щепотку чая, вынул из мешка хлеб, тарань и лук с жухлыми перьями.
Ефим Максимович слушал важно, лежа на спине, руки под затылок.
- "Для пропуска осетровых рыб на нерест, - читала Маруся, - и охраны на местах нереста устанавливается запрет на всякий лов рыбы: в реке Кубани от устьев Вербеного гирла и Казачьего ерика до Зайцева колена и в реке Протоке от Ачуевского заповедника до хутора Кара-Кубань по реке Протока до Верхних Раздер".
- Высоко запретили, - сказал Кривоцуп, не меняя позы. - Там у меня родичи живут… Куда выше Зайцева колена запретили?
- До Армавира.
- А дальше Армавира какая ловля? Там вода быка с ног свалит. - Кривоцуп никогда рыбной ловлей не увлекался и уважал только тех рыбаков, которые занимались этим делом так же серьезно, как он своим крестьянским трудом. - Совсем, выходит, нельзя ловить. Гуляй, рыба, подальше от ухи!
- Только по тридцать первое августа нельзя. Хотя днем разрешается лов частиковых пород ручными удочками.
- Удошникам разрешается. Они больше бутылки ловят в своих карманах! А перетяжками можно?
- Перетяжками запрещено. Ответственность по статье уголовного кодекса.
- Значит, уголовное дело. Из-за какого-нибудь копеечного пескаря за рублевую решетку? Готово у тебя, Григорий?
- Пожалуйста, все на столе.
Кривоцуп вынул из бокового кармана серебряные часы.
- Осмотр механизмов, заправку и смазку провели с тобой, Гришка, за пятьдесят минут. Какой агрегат выправили! А вот чайник из жести кипятили тридцать минут… Через полчаса придут сменщики, успеем до зорьки вздремнуть. Ну, а зараз давай таранку. Как ее, Маруся, по газете - частик?
- Садись с нами вечерять. - Григорий взял Марусю за полный прохладный локоток, сказал шепотом: - Мы его уговорим.
Григорий был посвящен в цель ее приезда.
- Хорошо, девчина, что ты ночью ездишь газеты читать, - днем-то никто тебя и слушать не будет. Днем косить надо, - сказал Кривоцуп.
- Днем у агитатора другие методы, - с достоинством ответила Маруся.
- Методы? - Кривоцуп усмехнулся. - Бывало, на Кубани ни газет не знали, ни методов, а хлеба гатили - не управлялись греки-ссыпщики принимать и пароходами отправлять из Новороссийска. А теперь газеты, комбайны, агитаторы, методы, а хлеба…
- Выходит, - перебил его Григорий, - работать надо лучше.
- А мы плохо работаем?
- Ефим Максимович, - шутливо взмолился Григорий, - разрешите мне от такого контрика отодвинуться?..
- Отодвигайся хоть на пять саженей, все едино зараза, - Кривоцуп повернулся к Марусе. - У нашего с о п е р н и к а, случайно, не была на своем лисапеде? У Васьки?
- Заезжала… Я хотела с вами… - обрадованно начала лепетать Маруся.
Кривоцуп, не дослушав ее, выбрал таранку, понюхал жабры, покрытые солонцеватым налетом, помял в руках. Таранка затрещала под его крепкими зубами.
- Я знаю Василия, когда он в пионеры еще поступал, а зараз он со мной вступил в соревнование… Вот тебе и методы. Вступай, кто тебе не велит, раз такой прыткий, но не срами других. Он же меня осрамил…
- Не мог он вас осрамить, Ефим Максимович. Василий к вам хорошо относится, ценит вас, - горячо вступилась Маруся. - Не знаю, когда это могло быть.
- Про комбайны в Индии не знаешь, верю, а про это небось слышала! - Кривоцуп обратился к Григорию, которому, больше чем кому-либо, известны были все печали и радости старого комбайнера: - Помнишь? Я даю обязательство убрать своим "сталинцем" тысячу сто га… а он…
- Вы же запас оставили, - осторожно напомнил Григорий.
- А как же! - запальчиво воскликнул Кривоцуп. - Какой же казак без запаса? Перекрою свою норму, мне почет! А что делает Васька? Пишет в районной газете, потом и в этой, краевой, - он пальцем ткнул в газету, - и дает свое слово. Какое? Убрать тысячу триста! И вызывает-то кого? Меня! На соревнование вызывает…
- И что ему было надо? - хитро спросил Григорий, всегда испытывая тайное удовольствие от раздраженных высказываний Кривоцупа. - И как он посмел против вас, Ефим Максимович? Против кого пошел?
Масло попало в огонь, старик зажегся:
- Кто первым на всем сечевом степу начал работать комбайнером? Кривоцуп!
- Кривоцуп, - поддержал его Григорий.