- Сравнил нашу и свою! У нас степь только весной расцветает, зеленеет, а потом - сиво. А на Кубани степи только по названию. Распаханные?
- Конечно.
- Чего же равнять? Какая же она степь! Смотри, Украину тоже степью называют, а земли - что масло. А нашей степью можно картошку подсаливать.
- Ты сколько закончил?
- Восемь классов. Все. Рыба не ждет. Рыбачить подался. А ты?
- Недалеко от тебя ушел.
- На флоте образование - первое дело. Если на комиссии задачку не решишь, в пехоту.
- Все же в морскую.
- Какая разница? Пехота есть пехота… Комбайнером крепко зарабатывал?
- Приходилось.
- Родные есть?
- А как же! Отца нет, на фронте убит. Мать осталась. Брат со службы вернулся. Еще братишка и сестренка.
- Молодая?
- Шестнадцати.
- У меня родители живы, - сказал Одновалов, - отец бакенщиком на канале.
- На каком?
- На небольшом канале. Ты о нем не слыхал. В газетах не пишут - мал. Канал прорыт в Каспийск, по-старому - Лагань. Кроме меня, в семье еще пять человек. Семья не так уж велика, но рыбы много съедаем. Право слово, корзинами.
К разговору стал прислушиваться Столяров, парень с женственным лицом. Держался он особняком - не то по гордости, не то по застенчивости.
Одновалов сразу же развязал сумку с харчами, угостил всех. Расправились быстро. Вытряхнул сумку, пошутил:
- Сегодня мое, а завтра - каждый свое.
Столяров тоже попробовал предложить товарищам домашнюю снедь. И - странное дело! - никто ничего не взял из завернутых в бумажечки и салфеточки продуктов. Столяров сказал: "Кушайте", и это слово было неприятно так же, как завернутые в салфеточки пирожки и курятина.
Говорили о флоте под мерный перестук колес.
- Выше канлодки я не видел военного корабля, - заявил Одновалов, - только на картинке или в кино… Какая у рыбаков снасть? Самая небольшая посудина, кулас…
- Может быть, кунгас? - вежливо переспросил Столяров.
- У нас называют кулас, не знаю, как где. - Одновалов даже не поглядел на Столярова. - Побольше - бударка, четыре весла, парус. Еще побольше - реюшка. В реюшке можно жить. А еще побольше - подчалок, уже два паруса. Большая посуда. На подчалке целая бригада. Может ходить по всему морю. А самое большое - рыбница. На ней не рыбачат, а только принимают улов. Рыбница ходит по рыбакам, набивает трюмы. Там, в трюмах, рыбу и солят, а потом сдают на завод. Ну есть, кроме рыбницы, шаланды, плаврыбзаводы - широкие, двух- и трехэтажные… Еще имеются стойки: те все лето стоят с основными неводами в море.
- А какая рыба? - спросил Василий.
- Самая разная. Сазан, судак, окунь, осетр, севрюга, белорыбица, мелочь - тарань, селедка. Хватит?
Одновалов залез на верхнюю полку. Василий последовал его примеру и скоро заснул.
…Из плещущих волн поднялась броневая стена, куда ни протяни руку только мокрая, осклизлая броня, заклепки и волны. Корабль мчится, а он - у бортовой стали. Его качает и колотит, и всюду заклепки, заклепки…
Василий проснулся. Вспотевшие пальцы ощущали круглые головки шурупов на полированном дереве полки. Вагон бросало из стороны в сторону. На стеклах кипел дождь.
Из другого отделения тянуло табаком.
- …В Майне я родился, - слышался чей-то голос, - там все - Матвеевы. Оттуда перебрались на станцию Юдино, семилетку кончил. Куда дальше? В железнодорожное училище. Заканчиваю. Почетная грамота на стенке. Специальность - слесарь-автоматчик, по автотормозам. Потом направляют учиться на мастера в Казань, в техшколу и - на производство. Пришло время, приказ расклеили. Обязан подержать винтовку вместо гаечного ключа. Матери плачут, девушки…
Шепот. Хохот.
Одновалов сладко спал, подложив ладонь под щеку. Василий подумал: "Верный бы оказался друг - тогда и служба легче…"
Туман. Мутно в окошках, как ни три их кепчонкой.
- Появился уже героический или нет?
- Не видно ничего.
- Вроде море.
- Какое там море? Туман.
Люди толклись возле своих пожитков. Состав тормозил на крутизне. Из открытой двери влетал сырой воздух с запахами кузнечного дыма.
В проходе, с мешком за спиной, Одновалов допивал из горлышка лимонад.
Перронные лампы желтели во мгле. Вспыхивали карманные фонарики, и тогда возникали люди в бушлатах.
В тамбуре кто-то командовал хрипло, спросонок:
- Не забивать проход! Так! По одному!
Духовой оркестр встретил маршем.
- Держись, Василий, - сказал Одновалов, - на новом месте основное - не споткнуться.
Полковник в армейской шинели принимал рапорт сопровождавшего призывников капитан-лейтенанта. Под глазом полковника будто капнули смолой - родинка. Ладошка капитан-лейтенанта - у фуражки, заломленной на затылок. Трубы перешли на "Раскинулось море широко".
- Ах, дьявол! Натянуло туману, - сказал полковник, выслушав рапорт, - и молодых не разглядишь.
- Лозунги хорошие вывесили, - сказал второй моряк, - Кипарисовых веток привезли с Южного берега - и на́ тебе… Такая наша участь… Шишкарев, подстраивайте, начнем!
Старшина зычно отдал команду, подхваченную по всему перрону. На лице полковника скрестились лучи фонариков, и он, жмурясь от света, произнес речь, неожиданно дошедшую до сердца утомленной длинной дорогой молодежи, - была она краткая и задушевная.
- Поздравляю вас с прибытием на службу в столицу Черноморского флота!..
Фонарики погасли.
Тронулись с вокзала куда-то в гору.
Головной моряк с красным фонарем на палке тенором завел "Летят перелетные птицы". Песню недружно подхватили в колонне.
По правую сторону кривой и узкой улочки поднимались каменные стены. Слева - обрыв, ниже - мутные точки огней. Снова стена, сырые камни.
Не нужен мне берег турецкий,
Чужая земля не нужна…
Песню допели. Вторая не возникла.
Подъем окончился у железных ворот. Скрип щебня прекратился. Караульный с автоматом на груди засвистел, ворота раскрылись. Снова подъем по булыжнику, к зданию, сложенному из крупных пиленых камней, - казарма, похожая на бастион.
Внутри пахло керосином и хлоркой. Шаркая подошвами, люди втягивались в казарму, к самому дальнему углу, где заспанный, недовольный старшина бросал матрацы до тех пор, пока куча их не растаяла.
- Остальные до побудки как-нибудь перебьетесь, - старшина отряхнул руки. - Ишь сколько вас подвалило. Лагун у дверей! Гальюн по коридору!
Пока не многие знали, что это за штуки.
Легли на трехъярусные нары молчком, тесно. Кто на матрацы, кто на голые доски.
- А подушки? - спросил Столяров.
- Сейчас. Подожди, - буркнул Одновалов и, свернувшись калачом, захрапел.
- Попить бы, - сказал Столяров.
- Мне самому зверски пить хочется, - отозвался Василий. - Сейчас узнаю.
Он обнаружил лагун с теплой водой, пахнувшей жестью. Забравшись на нары, сказал:
- Лагун у дверей.
- Лагун? - переспросил Столяров.
- Бачок. Понял?
- Ясно. А уборная где?
- Не уборная, а гальюн.
- Гальюн так гальюн. Где же он? Как старшина сказал: направо или налево?
- Поищи сам, Столяров. Ты еще попросишь Василия ширинку тебе застегнуть, - упрекнул его Матвеев, до этого не вмешивавшийся в беседу.
- Грубо. Не по-товарищески…
- Ишь ты какой!
II
Утром будили свистки. Уборка матрацев заняла полминуты. Повинуясь трелям дудки, пошли умываться. Потом их построили и отвели в столовую. Первая смена встретила разноголосым шумом.
Экипаж - или, как его шутливо называли, флотский вокзал - хлебал суп из алюминиевых мисок. Миска как миска, большая, много вмещает. Рисовый суп неплох.
Солнце осветило здания учебного отряда, южную часть города и узкую полосу бухты.
Людской поток, влившийся вчера через шлюзовые ворота, растекался ручейками по экипажу, этому фильтрующему резервуару флота. Стригли, мыли, переодевали, переобували.
- Тю, замори тебя бес! - Одновалов столкнулся с Василием. - Сразу и не узнал.
- Костя? Тебя тоже не узнать. - Василий огладил свою стриженую наголо голову, с которой исчез чубчик, еще утром так симпатично выглядывавший из-под кепки.
Хорошо сидела новая форма на Матвееве. Фланелевка свободно легла на широкие плечи, пояс ловко охватил узкую талию, штаны тоже сидели отлично. Клеш - мечта, и чем шире, тем лучше.
- Удивительный миг превращения, товарищи, - говорил Столяров, - только бескозырки без ленточек.
- Ленточку получишь после присяги. - Василий благодаря наставлениям брата больше других знал флотские порядки.
- Ленточки - романтика. Не правда ли, Василий?
Третий день в экипаже.
- Ну-ка, товарищ Одновалов, пройдитесь еще раз, - попросил корабельный офицер, надоевший доктору своими придирками.
У Одновалова осторожная, валкая походка, сильно прижимает ступни к земле. Такая походка выработалась на шаткой палубе рыбачьего судна.
- Плоскостопие.
- Чепуха, - доктор снял очки. - Конечно, для "Лебединого озера" он не подходит, а на корабле сумеет отплясывать чечетку.
- Доктор, он припадает то на одну, то на другую ногу.
Одновалов босыми ногами становится на мокрую тряпку и делает несколько шагов.
- Видите, никакого плоскостопия, - голос у доктора недовольно вибрирует, - можете сами убедиться - пятка, прогиб, плюсна, предплюсна…
- Может быть, в береговую? - равнодушно спрашивает артиллерийский офицер с красивыми и сонными восточными глазами.