Сразу было видно, не из рисовки распинается Камышев, не для показного трюка вымазался он по самые уши, ссадил руки до крови. Лошадей Камышев любил и ценил еще с гражданской войны, когда служил в конно-артиллерийском дивизионе. Приворожила его Кубань. Здесь и женился. Один из первых колхозов выбрал председателем Камышева. Доверила ему артель свои земли, скарб, тревоги и скупые радости. Сколько назад ни смотри - всех трудов не перечтешь. Воловья сила и выдержка у русского упрямого человека. Там, где у другого хребет хряснет, у русака только чуток заскрипит и словно обжелезится, приобретет еще большую упругость. Война жестоко расправилась с артельным хозяйством. При отходе в Крым перестреляли гитлеровцы племенных кабардинок, угнанных за Голубую линию. Но не всех успели. Вернулись партизаны на породистых конях, вернулись на пепел, на горе. Неласковый человек в овчинном полушубке, с автоматом дулом книзу, с гранатами у пояса и запалами в нагрудном кармане застал в своей хате штаб наступающей советской дивизии. Генерал наспех ел копченый залом и запивал кисляком. Поснедал с ними Камышев, а потом разыскал жену и детишек, как сумел приласкал их и принялся за работу. Ой, сколько ее привалило! Попробуй восстанови все, приведи в достойный вид разрушенное, когда ни гвоздя, ни доски…
- Люди доверили тебе дело, а ты гарцуешь, - упрекал Камышев Помазуна. - Ты же не с меня жилы тянешь, а с народа. У нас же колхозная касса, а не золотое дно…
Помазун прошел в конюшню.
- Что же вы тут накомандовали, товарищ председатель? Не понимаю ваших идей. Сняли доски с пола и приказали наводить лоск отсталым конно-артиллерийским способом. Трамбовать буфером?
Камышев, ни слова не говоря, взял одну из досок за край, приподнял:
- Ну-ка, потопчись.
- Зачем?
- Потопчись. Вообрази, что ты конь.
- Можно вообразить. - Доска под Помазуном затрещала. - Тонкая, считаете? Вижу, нужна толще. Нет материала, Михаил Тимофеевич.
- Тем более один выход - трамбовать… Удобнее, дешевле и копыту мягче.
- Так. Прошу извинить! А кормушки зачем разорили?
- Высоки для молодняка. Будут тянуться и прогибать спину. Кость-то молодая!
- Так… А если низкие?
- При низкой кормушке у молодняка будет нормально развиваться позвоночник.
- Предположим.
- Не предположим, а так точно.
- Что же мне теперь делать?
- Если не знаешь, надо спрашивать, учиться. А не хочешь учиться, начинай с конюха.
- Конюхом? Нет! На такой червяк Помазун не клюнет. Я лучше в цирк пойду.
- В цирк? - Камышев изумленно развел руками. - Неужто ослышался?
- Не ослышались, Михаил Тимофеевич. Могу сообщить прискорбную новость. Меня уже два раза в цирк приглашали.
- Что же ты там будешь делать? Коням хвосты крутить?
- Джигитом буду. Один раз выступил - и сто семьдесят пять рублей в карман.
- А если в месяц всего два раза выпустят?
- Ну нет! Договор! Не менее десяти сеансов.
У Камышева щелочками сузились глаза, кожа на лице собралась гармошкой.
- А слонов тебя не приглашали дрессировать?
- Я джигит, не дрессировщик, - менее вызывающе ответил Помазун. - Вольтижировка - да… Тоже могу… На мотоцикле могу…
- Тебя там совратят.
- Как?
- Водку научат пить.
- Кто кого, не знаю, - Помазун осклабился.
- Из колхозного быта - в цирк!
- А что цирк? Советское учреждение… Цирк - массам!
- Брось ты придуриваться. Противно слушать! - резко оборвал его Камышев. - Пойдем, Петр, дальше. Всех его фантазий не переслушаешь…
Кирпичная кладка еще пахла цементом. Накрывали волнистым шиферным листом последние звенья кровли. Надвинув на лоб папаху, Камышев водил за собой Архипенко и влюбленно рассказывал ему обо всем. Показывал фундаменты второй конюшни, дома для конюхов, колодец с глубинным насосом.
- Хотел с вами в станицу, а придется ехать на зернохранилище. Надо прекратить термическую обработку посевного зерна… Думал, ветер дождь нагонит, а ветер оказался сухой, загубит материал. При дожде можно мокрое протравливание, а по такому нудному ветру - только сухое.
По дороге схватывалась пыльная вихревка.
- Может, я смотаюсь на зернохранилище? - предложил Помазун, видимо решив идти на мировую. - Все ваши приказания передам.
- Смотаешься? На чем?
- Ясно на чем. На кабардинце. Разом домчит!
Камышев с состраданием посмотрел на мягкие козловые сапоги Степана, на потертые его штаны с желтыми леями, заметил, как нетерпеливо играет он плетью и хищнически-страстно присматривает себе кабардинца у коновязи.
- Урок не пошел на пользу.
- Конфузите, Михаил Тимофеевич?
- Кони-то племенные, матки, а?
- А как же джигитов воспитывать?
- Вот так и воюю с отсталостью! - незлобно сказал Камышев и безнадежно махнул рукой. - Давай линейку! Распорядись.
Камышев присел на корточки, угостил Петра горстью подсолнуха.
- Значит, на следующий год точно ждать тебя, Петька?
- Точно.
- У тебя прежняя специальность? Сигнальщик?
- Да.
- Специальность для нас непригодная. На тот год радиостанцию получаем, узел расширяем, телефонизируемся. Тебе бы радиотехнику изучать. Специалисты не только по зерновым или кенафу нужны… - Председатель пока не проговаривался о своих планах использовать Петра в животноводстве.
"Ладно, - думал Петр, - планируй как хочешь, у меня еще есть флотский год в запасе".
Камышев ставил в пример Василия, хвалил его.
- Надежным человеком стал. Красивый из него механизатор выходит. Может, через годик-другой у нас свой Константин Борин как в опоке отольется.
- Не отольется, Михаил Тимофеевич. На флот хочет Василий.
- На флот? - переспросил удивленно Камышев. - Не знаю… Не уверен…
- Мне еще в Севастополь писал. Хочет райком просить направить его именно на флот. Удерживать не станете?
- Никого силком не держим. Милиционеров со свистками не выставляем, - с достоинством ответил Камышев. - Только, по моему мнению, всегда надо идти одной дорогой. Посвятил себя механизации - не изменяй.
- Мечтает о море.
- Проглядел я его мечту, - Камышев вздохнул.
- А вы что, и мечты регулируете?
- Регулировать не имею права, палочки нет, а направлять мысли по правильному руслу не отказываюсь. Особенно у молодежи. Насчет Василия - новость! Мало ли кто не носит бляху с якорем! А вышло вон что! Жалко. Поехал я, Петр. А тебя Степан доставит на том же транспорте.
Помазун крестообразно помахал плеткой вслед уехавшему председателю.
- Понял, каков он, Петя? Он тебе все мозги высушит. Давит, как пресс, на сознательность. Дисциплину завел, как в пехотной роте, придирается ко всякой пустяковине. Наблюдал комедию? Меня на доске заставил прыгать, племенного жеребца представлять. Да будь ты трижды рыж, фанатик колхозной жизни, утопись ты в ней по самый вершок папахи, а я нарежу отсюда винта при первом удобном случае! Такие, как Камышев, из живых людей могут семислойный бекон делать. У них все впереди, как в евангелии. А вот я для проверки пытаюсь туда допрыгнуть, никак не достану. Может, груз капитализма и пережитков на ногах виснет, не пускает. Хватит. Я уже не свежачок, на сороковой активно потянуло. Меня к людям тянет, а не к таким колдунам, как Михаил Тимофеевич. Тикать от них нужно. И чем скорее, тем лучше…
VIII
Прошло три дня, а Петру еще не удалось толком поговорить с братом. Либо избегал его Василий, либо мешала подготовка "каравана" в помощь закубанским станицам; там не могли справиться с невиданным урожаем колосовых, а уже поспевали подсолнухи и табаки. Василию, похоже, хотелось поскорее уехать, и он явно избегал встречи с братом наедине. Наконец такой случай представился в день последних сборов, когда Василий прибежал за сундучком и бельишком.
- Ксюша, разведи утюг, пройдись по майкам, а то я их сполоснул, сырыми засунул. Ишь как покорежило, - не глядя на старшего брата, попросил Василий. - Налей-ка, прошу, горячей воды, побреюсь.
Да, уже брился недавний пацан. Два года назад у Васьки, пожалуй, и намеков не было на бороду, а сейчас ишь с каким потрескиванием ходит по щекам бритва!
- Подрастаешь.
- Выше вербы? - Василий сидел спиной к брату, возле настольного зеркала, утыканного кругом бумажными цветами. На руке Василия показался неумело наколотый якорь.
- А кожу портишь зря, - сказал Петр, - татуировка теперь - признак отсталости.
- Не думаю. Морская традиция.
- Может, и традиция, но плохая.
- В уставе нет запрета, - буркнул Василий.
- Надулся, вижу.
- Чего мне дуться. Ты не вол, я не лягушка. Некоторые товарищи родинку у другого замечают, а своей бородавки не видят.
- Ой, ой. Про меня, что ли, Вася?
- Про тебя, Петя, - хмуро передразнил его Василий.
- Объясни. Надолго ведь расстанемся.
- Только без обиды?