Иван вышел уже в сени, когда я кинулся вслед за ним:
- Стоп! - кричу. - А мыло и мочалку? Забыли!
Проводил, наконец, парня, перемыл посуду - и за уроки. А на душе как-то тревожно. А вдруг, думаю, мой Иван не вернется? В чем я тогда завтра в школу пойду? Гоню от себя эти противные мысли - ну, можно ли не верить в человека? - и еще ниже склоняюсь над учебником истории.
И не услышал, как мама после работы вернулась.
- Андрюша, - спрашивает, - что с тобой?
Я даже вздрогнул. Ну надо же! И в лицо-то еще не посмотрела, а сама догадывается о чем-то.
- Разве не видишь? - говорю. - Уроки учу.
- Вижу, - мама улыбается и больше ни о чем не спрашивает.
А мне уж и самому невтерпеж, так и тянет рассказать ей про Ивана. Не прошло, наверно, и пяти минут, как я решительно так поворачиваюсь вместе со стулом к маме и заявляю:
- Пожалуйста, только не перебивай!
Она выслушала меня и ничего не сказала. Лишь вздохнула.
Прошел час, а Иван все не возвращается. Решаю задачи, а сам нет-нет да на будильник посмотрю. Проходит еще полчаса. Тут уж окончательно не выдерживают мои нервы, и я вскакиваю и направляюсь к вешалке. Хватаю старенькую телогрейку, в которой вожусь по хозяйству, и вдруг слышу из кухни мамин голос:
- Андрей, ты куда?
- Да вот, понимаешь... хочу сходить Ивана встретить... может ведь и заплутаться.
- Ну, что ты! У нас дом приметный, найдет.
Я захожу нерешительно на кухню и, остановившись возле мамы, заглядываю ей в глаза - в добрые, карие глаза, всегда почему-то немного грустные.
- Ты на меня сердишься?
Мама качает головой:
- Нет.
И только я снова сел к своему столу, как он и заявился - пропадущий Иван. У меня сразу от сердца отлегло.
"Эх, болван, - обругал я себя, - и надо ж было нехорошо о человеке подумать!"
А Иван уже снимает шубняк. Гляжу на него... ну и ну, будто подменили парня! Весь чистый, сияющий: волосы приглажены, рубашка в самую пору, штаны тоже. Щеки чуть порозовели, а глаза - глаза Иван тоже, казалось, промыл: они совсем поголубели и смотрели сейчас мягко и доверчиво так. Только вот залихватский чубик, свисавший на лоб, был совсем-совсем ни к месту. Тут мама из кухни вышла и говорит:
- С легким паром, молодой человек!
- Спасибо, - кивает Иван смущенно.
Знакомлю их и приглашаю Ивана к своему столу - он у меня у окна, рядом с тахтой притулился. Раньше, когда мы жили одни, у меня в той, другой, комнате и тахта и стол этот стояли. И полочка с книгами. Теперь у Глеба вместо полочки книжный шкаф. Он в каждую получку столько книг покупает! И не одну лишь беллетристику, но и разные научные, да с такими иногда названиями, что, пока прочтешь, раза три споткнешься!
- Садись, - говорю Ивану. - Будь как дома.
Иван присаживается на краешек тахты и молчит. Наверно, стесняется мамы. А мама ходит по комнате туда-сюда и, чтобы не смущать Ивана, старается не смотреть в нашу сторону.
Все молчим. А будильник отстукивает минуты. Ну что бы такое придумать, о чем заговорить? Выручает Глеб. Он, как медведь, вваливается с шумом, широко распахивая дверь, и еще от порога приветствует:
- Добрый вечер! Только у меня он не очень добрый - в полынью чуть не угодил.
Выходит на середину комнаты, приглаживая копну густых черных волос, и добавляет, скаля сверкающие зубы:
- Никак в нашем полку прибыло?
И по-приятельски подмигивает Ивану.
Первой заулыбалась мама, за нею Иван. А я подлетел к Глебу и напал на него сбоку.
- Андрюша, как не совестно, - говорит мама. - Глеб устал, а ты... Перестань сейчас же!
Но мы ее не слушаемся. Немного погодя я зову на помощь Ивана. И такая начинается веселая возня!.. Воспользовавшись оплошностью Глеба, мы, наконец, валим его на пол.
- Сильны мужички, нечего сказать! - отшучивается Глеб. - Подождите малость, подзаправлюсь, я вам покажу! Узнаете, почем фунт лиха! - И, обращаясь к Ивану, добавляет: - Только знай, парень, мы эдаких силачей, как ты, на стройку не берем. Беды от вас не оберешься - все покалечите!
- А ты откуда знаешь, что он на стройку к нам приехал? - спрашиваю я с удивлением.
Глеб отрезает от буханки добрый ломоть, солит его круто и смеется.
- По глазам вижу. Вон они у него какие - озера!
И снова смеется.
- Нет, правда, Глеб, ты поможешь Ивану куда-нибудь устроиться на работу? - пристаю я к нашему квартиранту.
Иван смотрит на Глеба с надеждой и тревогой. А тот с минуту молчит, а потом спрашивает, уже совсем серьезно:
- Паспорт имеешь?
- Имею, - кивает Иван. - И справку еще и грамоту...
- Ого, и грамоту даже! Тогда, парень, твое дело в шляпе. Только знай: стройка наша особая, передовая. На нее весь мир смотрит. Не подведешь?
Иван опускает глаза и негромко говорит:
- Нет.
И щеки его опять загораются, как час назад, когда он вернулся из бани.
Спать мы легли с Иваном на моей тахте. Уснул он сразу, лишь только опустил на подушку голову.
Интересно, куда Глеб его пристроит? Если бы шел разговор обо мне, я попросился бы к самому Глебу в ученики. Очень уж по душе мне его работа!
7 марта, пятница
Неудача! Собирался в большую перемену проделать эксперимент насчет сличения девчачьих почерков, да помешали Борька Извинилкин, Колька Мышечкин и кто-то еще из ребят - уж не помню сейчас кто.
Сидели на подоконнике и всю перемену гадали: красится Римка или не красится?
Борька говорил - да, другие - нет. Решили заманить Римку в класс и проверить. А она не пошла. Вырвалась и убежала.
В тот же день.
После уроков высыпали на улицу целой оравой: наших сорванцов десятка полтора да чуть ли не столько же из девятого "А". Едва отошли от школы, как началось "Бородинское сражение": задиры "ашники" (так мы зовем ребят из девятого "А") двинулись стенкой на нашу братву. Бой был принят. Скоро в ход пошли портфели, шапки, фуражки. Мы, конечно, не дрались, а так, ради забавы, тузили друг друга - чтобы поразмяться. Смех, крик, гогот на всю улицу!
Вдруг Данька Авилов как заорет:
- Полундра! Голубчик на горизонте!
Смотрю, и верно: от часовой мастерской прямо на главные борющиеся силы величественно шествует Голубчик в своих скрипучих, до блеска начищенных сапогах.
Кто-то из ребят бросился подбирать рассыпавшиеся по снегу тетради, кто-то, схватив шапку, метнулся в первую попавшуюся калитку. Но самые горячие головы, войдя в азарт, даже и не подумали разбегаться, а продолжали баталию с прежней силой.
До поля боя оставалось шагов с полсотни, когда Голубчик, подняв воротник, перешел на противоположную сторону. И так же величественно прошествовал до самой школы.
Когда смельчаки из нашего класса, победив "ашников", отряхивались от снега, в дверях часовой мастерской показался улыбающийся Борька Извинилкин.
Ребята встретили его криками "приветствия":
- Ура нашему Кутузову!
- Да здравствует победитель!
- Отставить! Вольно, храбрые воины! - попытался отшутиться Борис, но его подхватили на руки и начали качать.
Вид у Бореньки после усердствования его "храбрых воинов" был отнюдь не блестящий.
- Ну вас к черту, пошутить не умеете, - ругался растрепанный Борька, приводя себя в порядок.
Но через минуту смягчился и всех щедро одарил сигаретами.
- А ты, Андрюшка? - Борис размахивал перед моим носом оранжевой, с золотым ободком коробкой. - За компанию!
- Выдумал! - заржал Колька Мышечкин. - Наш Андрюха Каланча праведник! Он и не курит и за девчонками...
- Заткнись! - сказал я и, чтобы унять зубоскала, кивнул Борьке: - Давай!
Прикурил и, ни на кого не глядя, принялся дымить, как лесопилка. Не скажу, чтобы мне было приятно: в горле першило, на глаза навертывались слезы, но я не обращал внимания на эти пустяки. Пусть все знают: я тоже умею курить!
И все бы, кажется, кончилось благополучно, если бы на углу, после того как распрощался с мальчишками, мне вдруг не стало плохо... Закружилась голова, закружилась так, что едва не упал. Хорошо хоть один был. А то бы на всю школу завтра просмеяли!..
Вечером опять ходил в школу - на занятия спорткружка. А когда, собравшись домой, вышел из раздевалки, в полутемном коридоре наткнулся на Машу Горохову.
- Ты чего тут скучаешь? - спрашиваю.
- Так... подружку поджидаю, - приветливо заулыбалась Маша: видно, ей надоело одной стоять.
Неожиданно в голове мелькает мысль: а не поцеловать ли Машу? Я ведь еще ни разу, ну, совсем ни разу, ни одной девчонки в жизни не целовал.
Пришвартовываюсь к Маше и осторожно так начинаю обнимать ее за плечи.
- Не балуйся, ну тебя! - поводит плечом Маша. - А то еще увидят.
- Так уж и увидят? - говорю, а сам думаю, что у меня все как-то неуклюже получается - наверно, от неопытности.
Нагнулся, чтобы поцеловать, а Маша вся как-то сжалась, зажмурилась и прямо-таки не дышит. Тут я и целоваться передумал. Еще расплачется! И, ничего не сказав, пошел к двери.
Всю дорогу до дому ругал себя на все корки. Правда, ну разве я нормальный человек! Все ребята как ребята, а я? Ростом вымахал с пожарную каланчу, а сам ни курить не научился, ни с девчонками обходиться... Эх, горе да и только!