Его повести и рассказы публиковались в "Красной -нови", в "Октябре", его очерки появлялись и в центральных газетах, и в "Прожекторе", и в журнале "30 дней". Но наиболее прочно, органично и сознательно его литературная деятельность была Связана с журналом "Наши достижения", организованным М. Горьким в начале 30-х годов. и. Атаров - уже в наши дни - писал о журнале, одним из самых молодых сотрудников которого в начале 30-х годов был и он сам: "С годами все яснее становится, что это была никем не объявленная, никаким манифестом не декларированная литературная школа... В журнальных командировках мы знакомились с великой нашей Родиной с борта полуторки, из окна бесплацкартного вагона, с порога строительных общежитий. "Будущее становится настоящим", - вот в чем заключена была доминанта нашего взгляда на мир. Мы были воодушевлены идеалами социализма, и много светлого мы видели в косной, едва встающей из вековой дремы, соломенной, избяной России. Мы стремились в самые глухие края страны, отваживаясь и там, именно там, найти свидетельства необычайных превращений... Так мы жили. И если не считать Максима Горького,.. три человека были духовным средоточием нашего тогдашнего "достиженческого" содружества: Василий Бобрышев, Иван Катаев и Николай Зарудин". И в первую очередь рядом с именем Ивана Катаева должно быть произнесено имя Николая Зарудина: эти писатели, во многом такие разные, были друзьями, единомышленниками и иногда соавторами, разделившими поровну и до конца судьбу, выпавшую на их долю. Духовный союз, соединивший двух писателей, предстает перед нами воплощением того особого емкого значения, которое они оба вкладывали в слово "поколение": оно означало для них символ самых активных сил эпохи, завоевавших право на гордость за все ее достижения и бравших на свои плечи полную ответственность за все ее тяготы.
Заслуженная гордость и тревога ответственности - эти два эмоциональных полюса творчества Катаева во многом определили своеобразие его дарования: органическое соединение проницательной точности реалистической живописи и романтической приподнятости лирического слова. Эти качества уже отчетливо проявились в написанной Катаевым в 1927 году повести "Сердце", давшей название его первой книге!
Появление "Сердца" в литературе было событием знаменательным. Повесть была справедливо воспринята как произведение и полемическое по отношению к некоторым явлениям текущей литературы, и прозорливое по отношению к некоторым тенденциям развития самой исторической действительности. В то же время оно очень полно выразило самобытную индивидуальность молодого писателя.
Само название повести и первой книги Ивана Катаева уже было полемическим. Оно открыто выражало стремление писателя показать героя современности как личность цельную и сложную, полную сердечного устремления к бескорыстному служению людям, своим современникам, человека, верящего в их счастливое будущее, но и с тревогой следящего за прямолинейностью их решений. Главный герой повести и люди, которым он служит, разделены в представлении Катаева только степенью сознательной ответственности перед будущим. Образ тонко думающего и чувствующего Журавлева, открытого воем радостям и горестям человеческого бытия, способного и на непримиримую решительность в одних случаях, и на мучительные сомнения в других, ошибающегося и признающего свои ошибки, готового оказать людям помощь и самого нуждающегося в ней, - этот образ противостоял отвлеченно-романтическим и литературно-умозрительным представлениям некоторых писателей 20-х годов о непонятном им новом типе человека. Иван Катаев хорошо его понимал, собственно говоря, он сам был человеком такого типа, и он взялся представить его образ объемно и защитить его жизненную позицию анализом его внутренних побуждений.
Автор "Сердца" показал своего Журавлева и в суете хозяйственной работы, и в отношениях с друзьями, и в семейном быту, и в скрытых от глаз размышлениях о природе, любви, искусстве, истории. В советской литературе появился живой образ человека переходной эпохи, психология которого целиком обусловлена лучшими традициями русской демократической интеллигенции предреволюционных лет, а все помыслы и усилия обращены на решения сугубо практических дел и проблем современности.
Сравнивая "Сердце" с самыми заметными явлениями прозы 20-х годов - с "Тихим Доном" Шолохова, "Разгромом" Фадеева, с "Завистью" Олеши, с "Братьями" Федина, А. В. Луначарский в 1929 году писал: "Большое впечатление своей задушевностью, сливающейся с исключительным искусством рассказывать, произвел на меня небольшой роман Ивана Катаева "Сердце", характеризующий некоторую скромную, но в высшей степени дельную часть нашей интеллигенции".
Критикой 20-х годов было замечено, что в "Сердце" конкретное знание писателем обыденности современной действительности счастливо сочеталось с культурой аналитического мышления и склонностью к глубоким историческим и философским обобщениям, идущим от классических традиций русской литературы.
Впоследствии В. Я. Канторович, человек из того же "поколения", что и Иван Катаев, знавший его по работе в журнале "Наши достижения", в своих воспоминаниях о писателе очень точно определил одну характернейшую черту его мировосприятия и таланта: "У Катаева, - писал он, - был особый дар или... особенность мышления. О чем бы ни шла речь, какую бы проблему ни решали присутствующие, - пусть даже хозяйственную, экономическую, Катаев поднимал спор на уровень этических представлений века". Уровень этот был очень высокий, а дар этот был присущ художественному творчеству Ивана Катаева еще в большей мере, чем его выступлениям как общественного деятеля. Он передал его и своему герою, скромному Журавлеву, занятому самой будничной работой советского кооператора эпохи нэпа, но видящему в ней великий смысл для страны и высокую поэзию для себя.
"О, мы, победители страшных лет, знаем, как это важно. Сначала это - вдосталь, по горло, всем, потом - остальное. Доброта, изящество мысли, искусство вырастут сами, расцветут. Я понимаю: они еще важнее, но для них нужно изобилие, чтобы человек не заглядывал другому в рот и не думал: "Сукин сын, ты проглатываешь, лучше бы мне проглотить", - так объясняет Журавлев собственную влюбленность в свою суетливо-будничную работу, громадность своих гуманистических надежд. "Мне потому нравится это дело, - признается Журавлев, - что пользу от него можно пощупать, погладить, она осязаема. В Губплане и даже на заводе мне было не так весело: там все-таки дальше от живой человеческой радости... Мне же нужен миллион улыбок - самых глупых, самых ребяческих, самых эгоистических. И вот теперь это есть у меня".
Живая человеческая радость... По твердому убеждению, по горячей вере и самого Ивана Катаева, и его Журавлева, за это они и сражались на фронтах гражданской войны.
Современный читатель, вероятно, обратит внимание на приподнятую праздничность настроения и словаря, которая сопровождает самые прозаические дела и события и некоторых произведениях Ивана Катаева. Может быть, она сегодня покажется иногда даже несколько излишней, нарочитой, искусственно нагнетенной: "Улица опьянена торопливыми звонами утра. Трамваи запевают после остановок свою скрежещущую песню, потом - все тоньше и тише, и уносят людей прямо в счастье... Я покупаю "Рабочую газету"... Удивительно хорошо устроено: кто-то где-то для нас хлопочет, и утром, заново ощутив свое тело, свою жизнь, мы можем еще ощутить бессонную жизнь страны, всего огромного мира! Не по заслугам хорошо..." "...Так мне гордо и весело, что я человек и такого времени". Это - из мыслей Журавлева. "Волнение и восторженная нежность" переполняют его при взгляде на мир. И у самого Ивана Катаева словарь "приветливый", праздничный, в нем господствуют такие слова, как "веселье", "доброта", "любовь", "ласка", "доверие", "радость", "счастье". Некоторую нарочитость в таком подборе слов нельзя не принять во внимание. Ей есть объяснение: борец, идеолог и теоретик, Иван Катаев отстаивал в 20-е годы непосредственность и органичность как главные свойства истинно художественного творчества, но сам при этом в высшей степени сознательно относился к каждому своему слову, угадывая его звучание во времени, а полагал он главной своей миссией писателя - поэтизацию гуманистических идеалов революции. Отсюда и словесный отбор.
Сегодня кажется, что Иван Катаев иногда был склонен слишком щедро наделять своих сограждан и соплеменников прекрасными душевными качествами. Это потому, что он торопил время, мысленно приближал осуществление самых высоких надежд своего поколения. Но в то же время позиции Катаева был чужд наивный максимализм, смешно чванство ограниченных выскочек и особенно враждебен жесткий рационалистический догматизм, свойственный многим его современникам.
В смысле непримиримости ко всем этим явлениям нравственного чувства Ивана Катаева очень показателен его рассказ "Жена" (1927) . Образ главного героя рассказа, преуспевающего и жалкого в своем всегдашнем тупом самодовольстве Стригунова, почти сатиричен, а в то же время и эта фигура помещена в атмосферу высокого поэтического чувства, сопровождающего у писателя его острое ощущение движения истории. Он всегда его ищет и видит в судьбах людей, в их характерах, в картинах родного города. Мы уже говорили о том, как Иван Катаев понимал и умел показать в образах, что возвышенное и прекрасное вырастает из почвы обыденного, настоящее не отделено от прошлого китайской стеной, а высота цели от чистоты метода ее достижения. И в построении повестей и рассказов Ивана Катаева сказывается и выражается именно такая зрелая диалектика живой жизни.