Солдат мотнул головой, как болванчик, и беззвучно повалился на своего напарника. Тот резко повел винтовку в сторону, палец, лежавший на спусковом крючке, дернулся, грянул выстрел. Лунцев пригнулся, зажимая руками затылок, ему опалило волосы над ухом. Костя с разбегу прыгнул на забор, упираясь в доски одной ступней, подтянулся и мешком рухнул из палисадник Желоховцева. Рядом с ним брызнули из забора щепки, пуля звонко ударила в висевший на столбе медный умывальник. Он выхватил браунинг и, не стреляя, бросился в глубь двора. Еще успел заметить выскочившую на крыльцо Франциску Андреевну, а потом уже ничего не видел, кроме изгородей, калиток, сараев и огородов, за которыми открывалось пыльное полотно соседней улицы.
Студент, ходивший на квартиру убитого, вернулся и сообщил, что хозяина дома нет, а хозяйка идти отказывается: у нее печь топится и ребятишек не на кого оставить.
- Совсем народ распустили, - возмутился швейцар. - Послать сейчас троих человек и силой привесть!
- Не надо, - сказал Рысин.
Он спросил адрес, еще раз напомнил Федорову про пулю и пошел домой. Пообедав и повздорив с женой - та непременно сегодня хотела затащить его на именины к своей двоюродной сестре, которую Рысин терпеть не мог, он вывел из сарая старенький велосипед марки "дукс", доставшийся ему три года назад от купца Грибушина в качестве гонорара за секретную помощь в борьбе с конкурентами, и покатил на квартиру Свечникова.
Тот снимал комнату в доме владельца керосиновой лавки неподалеку от завода Лесснера, на горе. Лавка помещалась тут же, в кирпичном полуэтажике. Сейчас она была закрыта, за железным ставнем торчал кусок фанеры с надписью: "Керосину нет". Во дворе Рысина встретила хозяйка; узнав, кто он и откуда, спросила:
- Неужто правда убили его?
- Правда, - сказал Рысин.
- Беда прямо, что деется. Он ведь смирный был студент, непьющий, некурящий. Мы курящих на квартиру не пущаем, керосин внизу.
Рысин попросил показать жилецкую. Хозяйка неохотно провела его наверх, в жалкую, скудно обставленную комнатешку.
- Вот тут и жил. Мы дорого не берем. Десять рублей, и живи не крестись.
Стоя у порога, Рысин оглядел жилище Свечникова: койка, стол, полка с книгами, жестяной рукомойник в углу. Подошел к полке, вытащил одну книжку - Толстой и Кондаков, "Русские древности", часть III. Другую - "Инвентарный каталог мусульманских монет" Маркова.
- Девок не водил, нет, - сказала хозяйка. - Чисто жил. По полдня за столом просиживал. Читает, пишет чего-то.
- Гости к нему приходили?
- Нет, никто не бывал.
- А стол давно так стоит?
- Да Сергей-от как стал жить, передвинул.
- Раньше вон там стоял? - Рысин показал на оставшиеся от ножек отметины в углу.
Хозяйка кивнула:
- Тама.
Рысин взглянул на окно, на придвинутый к столу колченогий стул. Прикинул, что при письме свет падает с правой стороны и написанное ложится в тень от ладони, если писать правой рукой. Человек, целыми днями сидящий за столом, не может не обращать внимания на такие вещи.
- Скажите, ваш постоялец был левша?
- Вот не скажу, - огорчилась хозяйка. - Не примечала, леворукий, нет ли.
- Когда он ушел вчера из дому?
- Часу в шестом.
- И больше не приходил?
- Нет, не был.
- А раньше случалось, что не ночевал дома?
- Позапрошлую ночь не ночевал. Под утро только пришел. Мы еще спали, слышим, ключ в замке вертит. У него своего ключа не было, а в тот раз попросил с вечера.
- Ага, - сказал Рысин. - Понятно.
Итак, можно было считать, что похититель серебряной коллекции обнаружен: мертвый, он лежал в университетском подвале рядом с портретом последнего российского самодержца. Но мысль эта, хотя и была следствием логического подхода к обстоятельствам, особой радости не принесла.
Он выдвинул ящик стола, увидел тетрадь в синем клеенчатом переплете, довольно толстую. Раскрыл ее на первой странице: "12 января 1917 г. Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет. Решено! Буду вести дневник, "дневные записки", как говорили в прошлом столетии. Вот, написал эту фразу и уже солгал. Написал ее так, словно не для себя пишу, а для кого-то, кто будет читать мои заметки. Помянул зачем-то о прошлом столетии. Нет, нужно писать честно и, самое главное, вовсе не думать о стиле. Иначе легко сбиться в ложь, в многозначительность. Только мысли, только наблюдения!"
Рысин полистал дневник, отметил мелькнувшую несколько раз фамилию Желоховцева и сунул тетрадь за пазуху, решив прочесть дома.
- А имущество его? - поинтересовалась хозяйка.
- Имущество остается родителям. Они должны приехать из Кунгура. Я составлю опись, и, если что пропадет, ответите по закону.
- Одеяло мое, - торопливо сказала хозяйка. - Его не пишите. И чайник мой.
Рысин еще раз тщательно осмотрел комнату, простукал стены и подоконник. Потом составил опись, занявшую полстранички, и дал подписать ее хозяйке. Спросил:
- Позавчера утром он домой ничего не приносил? Никаких коробок?
- Ничего не было. Я еще в сени выходила смотреть. Пьяный, думала, или с девкой.
Рысин спустился вниз, вывел на улицу велосипед.
Всю жизнь он был неудачником. В двадцать девять лет такие вещи вслух еще не говорят, но думают о них уже вполне откровенно. Что он делал все эти годы? Какой только чепухой не занимался. Изучал труды криминалиста Бертильона, а после шел собирать сведения о клиентах дома госпожи Чирковой в Разгуляе. Или выяснял в ярмарочное время подлинную стоимость деловых попоек в ресторанах - приказчики и младшие компаньоны часто представляли фирмам фальшивые счета. Такие дела вел он из рук вон плохо, потому что неинтересно было, порой сам оставался в убытке, и тогда приходилось выслушивать вечерами долгие наставления жены. Теперь с этим было покончено. Навсегда. Он, Рысин, вел настоящее дело, о каком мечтал когда-то, а потом и мечтать перестал. Но зачем все-таки Свечников похитил коллекцию?
Навстречу, в сторону вокзала, проехала фура с ранеными. Лошадью правил бородатый казак в папахе и шинели, накинутой прямо поверх белья, рядом сидела сестра милосердия в грязном куколе. Лицо у нее было молодое, белое, а руки желтые, как у старухи. От йода, отметил Рысин и пожалел сестру.
Еще через квартал попалась подвода, груженная всяким домашним скарбом. Над корзинами и узлами, как мачта, торчала старинная лампа на длинной бронзовой ноге, мальчик в матроске с кошкой на коленях сидел под лампой. Рядом шел немолодой мужчина, в котором Рысин узнал известного в городе адвоката Лончковского. Когда-то он следил за ним по поручению мадам Лончковской, подозревавшей мужа в нарушении супружеской верности. Логического подхода это дело не требовало. Рысин вел его нехотя и никаких результатов не добился: адвокат так ловко применял правила конспирации, словно был не кадетом, а эсэром-боевиком. Где-то теперь адвокатская пассия? Где мадам Лончковская с ее истериками и мигренью? Все смешалось, перепуталось. Город пустел на глазах, и уже никому здесь ни до чего не было дела.
За последними домами Покровской улицы вознесся паровозный гудок, все составы шли теперь только по восточной магистрали, в глубь Сибири, к далекой колчаковской столице.
Рысин сильнее надавил на педали и вновь подумал о том, что, когда в город войдут красные, ему очень может не поздоровиться. Иди потом доказывай, будто применял в комендатуре логический подход, а не плеть с проволокой. Кто поверит? И угораздило же влипнуть в эту мобилизацию! Надо было вовремя послушать жену, отсидеться у тетки на Висиме. Не поздно, разумеется, исчезнуть и сейчас, прямо сегодня. Никто даже искать его не станет в нынешней неразберихе. Растравлял себя этой возможностью - дезертировать, не сходя с велосипеда, но в глубине души знал уже, что никуда-то он не исчезнет, пока не найдет убийцу Свечникова. А времени оставалось мало: после прихода красных ничего не сделаешь.
Шины успокаивающе шуршали по пыльной обочине, и неожиданно для себя Рысин решил, что на этот раз он послушает жену, пойдет с ней на именины. Он пойдет с ней на эти именины - будь они неладны! - напьется там и все забудет. А уже завтра станет читать дневник, думать и что-нибудь обязательно придумает.
Лера сидела у Андрея.
- Никаких новостей, - выпалила она, едва Костя показался в дверях. - Про того подпоручика в управе понятия не имеют. Но считают почему-то, что экспонаты уже в Екатеринбурге. И мне советуют немедленно туда выезжать. А Федоров отправился в Слудскую комендатуру. Может, что-нибудь узнает.
- А! - раздраженно отмахнулся Костя. - Пока мы тут возились, коллекция Желоховцева тоже пропала. Черт-те что!
- Откуда знаешь? - спросил Андрей.
- Няня его сказала.
- Няня! - усмехнулся Андрей. - Барчук он, твой профессор!
- Послушай, Лерочка, - сказал Костя, - я почти уверен, что твои экспонаты и коллекция Желоховцева находятся в одних руках. И Федоров твой вызывает у меня сильные подозрения. Уж слишком он старается. Вот. - Костя выложил на стол драхму шахиншаха Балаша;. - Эта монета принадлежит Григорию Анемподистовичу. Случайно взял ее у одного знакомого, которому она досталась от Федорова… Ты знаешь его адрес?
- По Вознесенской четвертый дом от тюремного сада. По левой стороне. Но ты лучше к нему не ходи. Он сам обещал завтра после обеда появиться в музее.
- Ты бы, Константин, осторожнее по городу разгуливал, - предупредил Андрей. - Твои приметы розданы патрулям.
- Уже знаю. Меня только что пытались арестовать.
- Сбрей хотя бы усы, - посоветовал Андрей.
- Еще чего! Много им чести.
- Дурак! - сказала Лера. - Видали такого дурака?
- Кто тебя мог выдать? - спросил Андрей.