- Ну? - Рысин повернулся к ней.
- Ты сегодня ночью где был? Поди, у бабы какой?
- Выдумаешь тоже. - Он погладил ее по волосам, поцеловал в пробор. - Ты, Маша, не думай, чего нет… Не выдумывай. Понятно?
- Понятно. - Она всхлипнула.
- Вот и не думай ничего. - Рысин еще раз ее поцеловал. - А за подарок спасибо.
Лунцев провел его в гостиную, поинтересовался:
- Вы по объявлению или по рекомендации?
- Я из военной комендатуры, - сказал Рысин. - Вот мои документы.
Лунцев заволновался, но документы смотреть не стал - видно, побоялся оскорбить визитера недоверием. Замахал руками:
- Если вы по поводу Трофимова, то я тут совершенно ни при чем! Стечение обстоятельств. Откуда мне было знать, что его ищут? На лбу, знаете, не написано…
- Успокойтесь, - перебил Рысин, - я по другому делу. Скажите, вчера поздно вечером к вам заходила мадемуазель Федорова?
- Алексея Васильевича дочка?
- Она самая.
- Нет, не заходила.
- Вы уверены?
- Я весь вечер был дома.
- Может быть, мне стоит на всякий случай расспросить прислугу?
Лунцев обиделся:
- Как вам будет угодно… Ксенька!
Он направился к двери, но Рысин остановил его:
- Не нужно… Прошу прощения.
Вышел на залитую солнцем улицу, кликнул извозчика и велел ехать к университету. Перед университетским подъездом присел в холодке на лавочку под липами, достал записную книжку; пристроив ее на колене, написал вверху страницы: "Якубов". Остальных действующих лиц обозначил начальными буквами их фамилий, а Лизу Федорову - двумя буквами: "Л. Ф.". Все буквы он расположил полукругом, на некотором расстоянии друг от друга, и обвел аккуратными кружочками. Затем, используя стрелки и условные значки, которые тут же и придумал, стал чертить схему. Прямоугольник символизировал в ней музейные экспонаты, треугольник - коллекцию Желоховцева, три маленьких кругляшка - монеты, полученные Федоровым от дочери; сплошные стрелки означали уверенность, пунктирные - вероятность, а стрелки, состоявшие из точек и тире, - вероятность на грани с невозможностью. Они шли рядом, пересекались, даты событий и условные значки ложились на страницу связующими звеньями, и скоро весь чертеж начал напоминать схему крупного железнодорожного узла.
Рысин отстранился, посмотрел на дело рук своих с видимым удовольствием.
В его чертеже была та логика обстоятельств, которую все время затемняли, а то и вовсе скрывали всякие житейские мелочи. Летящий над городом тополиный пух, гудки уходящих на восток эшелонов и орудийный гул на западе, портрет мертвого императора, платок с двойной каймою на плечах у Лизы, синяя - почему именно синяя? - тетрадь Сережи Свечникова и многое другое, что трудно было даже выразить словами, весь этот невнятный и вместе с тем странно значительный язык жизни уступил место ясному, безукоснительно строгому коду геометрических фигур, цифр и стрелок.
Особенно много стрелок - сплошных и пунктирных - сходилось к человеку, обозначенному на схеме буквой "икс".
Убрав книжечку в карман, где лежал подаренный Лерой чугунный ягненок - теплый и уже какой-то родной на ощупь, Рысин двинулся к главному университетскому подъезду, возле которого и нашел Желоховцева. Тот вяло распоряжался погрузкой книг на подводы. Погрузка книг - дело нехитрое, особых указаний не требующее, и видно было, что Желоховцев занялся им скорее от тоски, чем по необходимости. Заняться-то занялся, но и отдаться этому делу всей душой тоже не может, томится.
Вдвоем прошли в замусоренный вестибюль, по которому сновали студенты и служащие с пачками бумаг, связками книг, ящиками, кулями, чучелами и физическими приборами. Офицерский лазарет уже эвакуировали, сквозь раскрытые двери виднелась груда грязного белья и бурых бинтов на полу, голые продавленные койки. Швейцар стоял у окна, важно приставив к глазу старинную подзорную трубу.
- Едете? - по-светски спросил Рысин, не зная, с чего начать разговор.
Вопрос был пустой, и Желоховцев ответил официально:
- Эвакуация университета решена давно. Вчера вечером ректор сделал окончательные распоряжения.
- И куда же?
- Пока в Томск. - Желоховцев смотрел выжидающе.
- Пойдемте там поговорим, - предложил Рысин.
В опустевшем лазарете сели на койки друг против друга, провисшие панцирные сетки со звоном опустились под ними почти до самого пола.
- Значит, едете… А как же коллекция?
Желоховцев пожал плечами:
- Мои научные интересы ею не ограничиваются.
- Я понимаю, - покивал Рысин. - Кругозор ученого, так сказать…
- Послушайте, зачем вы пришли? У вас есть сообщить мне что-то новое?
- Вы так об этом спрашиваете, будто не вы, а я главное заинтересованное лицо.
Сказал и понял, что отчасти так оно и есть: слишком многое слилось для него в этом деле, которое уже и делом-то перестало быть, стало жизнью, судьбой.
- Уж сделайте милость, - медленно проговорил Желоховцев, - простите меня, маловера, но я не верю, что вы отыщете коллекцию… И я не хочу знать, кто убил Сережу, этим его не воскресишь. Я уезжаю.
Рысин промолчал. В этом неустойчивом дурацком мире он, бывший частный сыщик с ничтожной практикой, недоучка и неудачник, представлял собой правосудие. Не убогое правосудие Тышкевича, а настоящее, то, о котором во все времена мечтают честные люди - неподкупное, грозное и не зависящее ни от какой земной власти. И он имел на это право, потому что все вокруг свои интересы преследовали - корыстные или достойные уважения, но свои, а ему, Рысину, одному за всех приходилось думать о справедливости.
- Григорий Анемподистович, вы уезжаете, подчиняясь приказу ректора или по внутреннему убеждению?
- Я мог бы не отвечать на ваш, скажем так, деликатный вопрос. Но отвечу… Видите ли, я слишком прочно связан с университетом. Без него я не мыслю себе жизни и работы. Это первое. Во-вторых, красные как сила не внушают мне особого доверия. Хотя, должен признать, и среди них попадаются порядочные люди.
- Например, Трофимов.
- Например, он. - Желоховцев вызывающе взглянул на собеседника. - Но, увы, это не имеет значения. Я лично не знаю ни одной политической партии, которая бы на все сто процентов состояла из подлецов. Или, напротив, альтруистов.
- Трофимов сегодня арестован…
- Я тут ни при чем, - быстро сказал Желоховцев. - Что ему грозит?
- А то сами не знаете!
- Господи! - Желоховцев прикрыл глаза. - Сережа, теперь Костя… Бедные мальчики…
- Григорий Анемподистович, вы можете ему помочь, - сказал Рысин, понимая уже, что и у него самого появилась теперь в этом деле своя корысть: он хотел спасти Костю.
- Каким образом?
- А когда вы должны уехать?
- Завтра вечером.
- Отлично! Тогда у нас еще есть время.
- Минуточку! - подозрительно сощурился Желоховцев. - Какое вам, прапорщик, дело до Кости Трофимова? Да, я не скрываю своего сочувствия к нему, он мой бывший ученик. Любимый ученик. Но вам-то что, расстреляют его или нет?
- Вы думаете, что это провокация? Нет, поверьте мне! Я действительно хочу спасти Трофимова.
- Будьте добры объяснить, почему.
- Трудно объяснить… Я столкнулся с ним случайно, во время поисков нашей коллекции. Идеи, которые он исповедует, меня не интересуют, но он, безусловно, честный человек. И в его глазах я тоже хочу остаться честным человеком…
Ведь Костя мог подумать, что патруль на Вознесенской появился не случайно, а заранее направлен был туда им, Рысиным, и эта мысль, возникшая еще утром, не давала покоя, от нее кисло делалось во рту. Но как объяснишь? Он заерзал на койке, унылым звоном отозвалась продавленная сетка.
- Честное слово, Григорий Анемподистович! Я просто хочу ему помочь…
- Не продолжайте, - перебил Желоховцев. - Кажется, я вас понял. Решили к приходу красных заработать себе политический капиталец?
- Мой капитал всегда при мне, - сказал Рысин.
- Любопытно. Что же это за капитал?
- Чистая совесть.
Желоховцев усмехнулся:
- А может быть, вы, как и Трофимов, хотите передать мою коллекцию большевикам?
- Ни в коем случае. Наши с вами отношения не дают мне права на это.
- Весьма признателен.
- Боюсь, вы неправильно меня поняли. Вы мой клиент, что накладывает на меня определенные обязательства. Но по совести я бы отдал коллекцию Трофимову. Для него она не просто тема очередной научной работы.
- Очередной? - вспылил Желоховцев. - Вижу, напрасно я пытался что-то вам растолковать. Сказано: не мечите… И вообще, почему вы говорите со мной таким тоном, будто блюдо шахиншаха Пероза лежит у вас за пазухой?
- Нет, - сказал Рысин. - К сожалению, пока не лежит. Но я, кажется, знаю человека, у которого оно находится.
- Это Якубов?
- Нет.
- Кто же?
- Наберитесь терпения до вечера.
- Перестаньте морочить мне голову! - вскакивая, заорал Желоховцев. - Говорите прямо: вы нашли коллекцию?
- Я нашел человека, ее присвоившего.
- Прекратите немедленно! Мне надоели ваши дурацкие недомолвки! - кричал Желоховцев, грозя Рысину пальцем. - Я уверен, это Якубов! Он темный человек, я никогда ему не доверял. Какого черта вы играете со мной в молчанку? Вы знаете, что с тех пор, как пропала коллекция, Якубов ни разу не появился в университете? А Свечников тут совершенно ни при чем. Слышите, прапорщик? Ваши подозрения гроша ломаного не стоят!