Антон остался один. Он долго лежал с открытыми глазами, размышлял, курил. Уснул незаметно и сразу, словно провалился в черную пустоту.
Утром его разбудил радостный возглас обходчика.
- Хе-хе!.. Письмецо от дочки!..
Антон протер слипавшиеся глаза.
Старик стоял посреди комнаты в плаще, как ушел вчера, и осторожно, по самому краешку, обрывал серенький конверт. Все лицо его светилось довольной улыбкой.
- Оно, что же, воздушной почтой пришло? - спросил Антон.
- Нет, у нас своя получше. Дочка передала на попутный поезд тормозному, а он мне кинул.
Антон начал одеваться, в то же время не спуская глаз с путеобходчика.
Тот читал медленно, по складам, и вместе с чтением сходила радостная улыбка с лица, постепенно оно принимало хмурое и вместе скорбное выражение. Окончив читать, он долго стоял, опустив голову и руки, потом медленно подошел к столу, сел на табуретку.
- Что случилось, Трофим Платоныч? - Антон тронул его за плечо. - С дочкой неладно?..
Старик молча протянул ему развернутое письмо. После приветствий и расспросов о житье-бытье Валя Мукосеева писала:
Папа, я никогда не скрывала от тебя ни плохое, ни хорошее. Не хочу скрывать и сейчас. У меня произошла большая неприятность: я не сдала экзамен по одному предмету и лишилась стипендии. И все мои планы на лето рухнули! Я хотела хоть ненадолго приехать домой, проведать тебя, но теперь не жди. Я не могу садиться тебе на шею в такое трудное время, - пойми меня и не сердись. На каникулы я устраиваюсь сестрой в госпиталь. Это будет для меня дополнительная практика и на прожитие заработаю. Я так и так хотела идти работать, чтобы сэкономить стипендию и что-нибудь приобрести на нее. Но ничего не поделаешь, раз так получилось! Нужно как-то переживать и это. Я очень прошу тебя не расстраиваться. Не беспокойся, не такая у тебя дочь, чтобы при первой же беде опустила руки. Все будет хорошо.
Крепко, крепко целую тебя.
Твоя дочка.
- Н-да, не очень-то веселая весточка, - проговорил Антон, в глубине души радуясь столь неожиданному обороту дела. - Нужно бы помочь ей, Трофим Платоныч. А?..
- Да чем?! - воскликнул старик. - У меня всех денег рублей семьдесят наберется, не больше. Капля в море…
Помолчали…
- Знаете, что, - предложил Антон. - Возьмите у меня. Да вы не удивляйтесь… Ей-богу, я от всего сердца… Мне ж ничего не стоит, деньги все равно без толку лежат. А потом постепенно, когда разживетесь, отдадите. Мне не к спеху…
- Не знаю, что вам и ответить, - задумчиво проговорил обходчик. - Спасибо, конечно, но как-то не того…
- А, ерунда! Мы ж знаем друг друга… Я сейчас пойду домой, а к вечеру принесу, и вы пошлете. Не думайте, не расстраивайтесь. С кем беды не бывает…
Вечером Антон принес тысячу рублей. Старик наотрез отказался взять такую сумму.
- Получаю я немного, и отдавать будет тяжело. Я в жизни никогда не занимал и терпеть не могу долгов. Нет, нет!..
В конце концов, он согласился взять половину. Аккуратно пересчитал полученные бумажки и положил в сундук. Потом вооружился очками и на тетрадочном листке, под диктовку Антона, написал расписку.
После этого он два дня обдумывал и писал письмо дочке. Какая-то смутная тревога не давала ему покоя. Эта тревога проскальзывала и в письме, которое он отправил с тяжелым чувством.
Связной
Гуго Мяги принял шифровку от майора Инге.
Воронков послал в город Афанасия. Он дал лавочнику адрес Соньки Долговой и пару поношенных дамских туфель. Их она должна была отнести в ремонт к сапожнику Лозинскому.
В ту ночь, когда Воронков явился к Соньке, они договорились быстро.
Странная у них получилась встреча.
Сонька была под хмельком и спросонья долго таращила глаза на ночного пришельца, пристально рассматривавшего ее. В высокой плотной фигуре, во всем облике позднего гостя и особенно в его глазах было что-то знакомое, даже, кажется, близкое. Но что?..
Воронков подсказал сам:
- Что ж ты, первая любовь, так и не признаёшь?
- Господи, Лешка!.. - Сонька качнулась и потерла ладонью лоб и глаза, словно хотела избавиться от видения или, наоборот, убедиться в нем.
Лешка прошел в комнату, без приглашения сел к столу. На нем стояла початая бутылка водки, валялись куски хлеба, на тарелке, ощерив рот, лежала селедочная голова. В комнате был беспорядок. Чулки, туфли, кофточка и юбка словно нарочно были разбросаны по разным углам.
Сонька наскоро ополоснула лицо, поправила растрепанные волосы. Села напротив и долго рассматривала Лешку, его усталое, уже тронутое морщинами лицо, шрам, перерезавший лоб, волосы, такие пышные когда-то, а теперь наполовину повылезшие и начинавшие серебриться. Она не спрашивала, откуда он явился. Не все ли равно?.. И прежней, давнишней радости встречи тоже уже не было…
- Постарел ты как! - проговорила она наконец и потянулась к нему, словно хотела погладить небритые щеки прежнего дружка.
Лешка поймал руку, легонько зажал ее в своей и опустил на колени.
- И ты не помолодела, - усмехнулся он.
Да, мало что осталось и от Соньки, молодой, красивой и жизнерадостной когда-то. Годы и безалаберное житье преждевременными морщинами легли возле глаз, углы губ опустились, придав лицу какое-то брезгливое или пренебрежительное выражение. И сами губы, когда-то яркие и сочные, сейчас потрескались и посинели от чрезмерного употребления помады.
Сонька нигде не работала. Она спекулировала на рынке, при случае покупала краденые вещи и, переделав их кое-как, перепродавала втридорога или меняла по деревням на продукты и их, в свою очередь, продавала. В дни удачи она накупала водки, еды и, пригласив кого-нибудь из многочисленных дружков, устраивала гульню. Но чаще всего она едва-едва сводила концы с концами и перебивалась впроголодь. В такие моменты она бывала нахальна и зла, особенно деятельна, не страшилась ничего и лезла напролом, лишь бы каким угодно путем разжиться деньгами.
Предложение Лешки Воронкова было в высшей степени выгодно для нее. Оно не только не мешало базарным делам, но и давало побочный солидный доход. Сонька не боялась риска, и потом Лешка заверил ее, что для нее ничего опасного нет.
- Время от времени ты будешь носить в ремонт обувь, которую передадут от меня. Вот и все. Как найти нужного сапожника, я тебе расскажу.
Лешка в виде аванса выложил перед ней три тысячи и в дальнейшем обещал платить настолько хорошо, что Сонька, не раздумывая и не расспрашивая ни о чем, дала согласие и поклялась никому не рассказывать об их договоре.
Вечером Афанасий передал Соньке туфли и ушел ночевать в Дом колхозника.
Сонька сказала ему:
- Завтра найдешь меня на рынке.
На другой день утром, даже не развертывая туфли из газеты, она отправилась к сапожнику.
Лозинский молча взял заказ, осмотрел и, найдя на подошве условную метку, понял, что эта небрежно одетая женщина, посмотревшая на него с любопытством и наглостью, есть связной. В нем все заклокотало от гнева на Лешку Воронкова, который так опрометчиво впутал в их большое и опасное дело какую-то юбку. Но Лешка был далеко, а на подошве правой туфли стояло три чернильных крестика - знак важного и срочного сообщения. Он невольно подавил гнев и сунул туфли в общую кучу.
- Придешь за ними в шесть часов, - буркнул он Соньке и пристальным взглядом проводил ее вихляющуюся на ходу фигуру. "Порядочная стерва! - промелькнуло в голове Лозинского. - Даже и бровью не повела. А может, она и не знает ничего…"
Он запер будку и ушел с туфлями домой.
Кобылко мел тротуар у ворот. Лозинский приказал ему поглядывать и спустился в подвал.
В туфле под стелькой лежало письмо Воронкова и шифровка от Инге. Лозинский первым прочитал письмо.
Воронков сообщал, что связь на железной дороге налажена прочно. Антон очень удачно поймал в тенета путеобходчика 435-го километра Трофима Мукосеева. Для сведения он ставил Лозинского в известность о дочери обходчика Валентине Мукосеевой, студентке второго курса медицинского института. Это для нее брал деньги старик.
Дальше Воронков подробно описывал Соньку Долгову и сообщал, что она ничего не знает, но будет исполнительно доставлять обувь ему, Лозинскому, и обратно. И за нее он, Лешка, ручается.
Читая пространное послание о связной, Лозинский постепенно успокоился. Да, пожалуй, тот прав: женщина в таком деле менее подозрительна. Пусть работает.
Затем он принялся за шифровку Инге.
С помощью ключа цифру за цифрой превращал он в слова и фразы, и с каждой новой строчкой лицо его хмурилось больше и больше. Он очень давно работал с Инге, выпил вместе не одну бочку пива и даже считал его своим хорошим приятелем, если только это слово применимо к начальнику. Во всяком случае всегда чувствовал себя на равной ноге с майором и ни разу не слышал от него ни грубого окрика, ни даже простого, с глазу на глаз, выговора. Сейчас Инге, не стесняясь в выражениях, выговаривал ему за преступную, - ого! - медлительность в выполнении задания и грозил, - даже грозил! - серьезными последствиями. Эти проклятые "Катюши", видимо, здорово действовали на нервы майору Инге, несмотря на громадное расстояние, отделявшее фронт от его просторного, с прочными железобетонными стенами кабинета.
Лозинский расшифровал послание до конца и прочитал его еще раз.
Аг. ОВС. Разведотдел 29/12-3. Служба армейской разведки недовольна вашими действиями. Вы совершаете преступление перед райхом непростительной медлительностью. Имейте в виду: о вашем задании знает разведотдел ставки фюрера, и я не советую с ним шутить.
Приказываю: