Яснева тихо следила за перебранкой арестанток. В камере, куда ее препроводили, содержались староверы. Нищие. Полуголодные. Фанатичные. В вечных ссорах. Их ждала ссылка на Север в глухие и гиблые места. Отправка задерживалась - подбирали партию…
Узкая камера, на стенах лишайник, на потолке набухла штукатурка от сырости, вздулась коростой, грозя обвалиться. Со средины потолка свисала лампа на низком шнуре. У почерневшего стола шаткая скамья. Вдоль стен деревянные нары с соломенными подушками, жесткими, вонючими. Под окном на полке глиняные миски. Рядом кружки. В крайней двенадцать ложек - по количеству арестанток. Узкий ящик с ломтями хлеба. В красном углу икона в железной оправе, строгая, безликая, с лампадой, трепещущей при каждом движении воздуха.
Женщины пристроились на нарах, слушали каторжанку, руки которой перехвачены тонкой цепью. Кажется, замешана в убийстве свекра. Глаза ее, карие, продолговатые, с тоской устремлены на новенькую, Ясневу. Из-под грязного халата виднеется холщовая рубаха с широким воротом. Рубаха из оческов, грубого холста, непростиранная, раздиравшая кожу до крови.
Яснева, которую администрация не посмела переодеть в тюремное платье, прислушивалась к разговору:
- А арестантики-то вчера бунтовали! Из-за рубах! Сняли рубахи да и ходили в чем мать родила. На проверке-то и строиться не захотели. Бегают с места на место. Унтер сосчитать не может! "Голый бунт"! Начальник тюрьмы прибежал, а они…
- Вот бы нам! Смеху-то! - предложила молодуха, перепеленывая ребёнка в старую рубаху.
- Пфу! Пфу! Оголтелые бесстыдницы! - затрясла головой старуха, поднимаясь с колен после молитвы. - Глазища-то вылупили, сатанинское отродье! Охальницы!
В камере захохотали. На старуху закричали, замахали руками.
- Придет господин начальник, а мы эти - Евы! - давясь от смеха, проговорила каторжанка. - Пускай попрыгает. Ведь мужикам-то исподнее сменили! Бунтуем завтра, бабоньки! Глядишь, одеяльце выдадут!
- Я поговорю с администрацией! - звонко сказала Мария. - По инструкции постельное белье положено!
- Эва, чего захотела… "По инструкции"! - издевалась каторжанка, простонав цепями. - Забудешь про инструкцию, коль помыкаешься с мое! Одна лишь забота - как бы по морде не смазали!
- Если меня ударят - убью! - тихо ответила Яснева. В голосе ее такая решимость, что арестантки умолкли.
- Грех! Грех убивать! - запричитала старуха, осенив себя двумя перстами. - Господь терпел и нам велел!
- Замолчи, бабка! Не лезь на рожон! - проворчала каторжанка, примирительно кивнув головой. - Кто политиков поймет?! Начальство и то побаивается!
Яснева отошла к окошку. Широкой полосой падал свет. Единственное место, где можно читать. Раскрыв томик Пушкина, который удалось пронести в тюрьму, старалась сдержать волнение. В томике записка, передали уголовные в перловой каше, голубой от медного котла. Почерк знакомый.
Осудили меня за восстание,
Принадлежность к союзу, хранение,
Нелегальных брошюр составление
И законов российских шатание,
А в награду за это страдание
Закатали другим в назидание,
Чтоб смирился бунтующий свет,-
На пятнадцать лет!
Дрогнули губы, потеплели серые глаза. Заичневский! Уголовный воровато сунул записку, когда вносил ведро с кашей. Неужели Заичневскому опять грозит каторга?1 Говорят, нашли на бумагах царскую резолюцию: "Надеюсь, что на этот раз его упекут куда-нибудь подальше!"
Захлопнула томик. Задумалась. Она вернулась в Орел, чтобы помочь друзьям. Остановилась в гостинице, боясь подвести знакомых. Там и случилось непоправимое. Обессиленная беготней по городу, повалилась на постель. По тяжелым шагам, доносившимся из коридора, почувствовала неладное. Хотела вскочить, но не хватило сил. В дверь барабанили. Не отвечала. Тогда дверь сорвали с петель. Обыск. Язвительно улыбался лощеный ротмистр. Прокламации, явки, шифрованные письма, адреса в Лондон… Набралось! Аресты катили волной, приходилось партийный архив носить при себе… Без него нельзя.
Загрохотал замок. Проскрежетала дверь.
- Яснева Мария, на допрос к господину полковнику!
- "Яснева Мария, домашняя учительница, 28 лет, арестована 26 марта 1889 года, дочь титулярного советника, за счет костромского земства закончила курс учительской семинарии… Позднее в Москве Высшие женские курсы Герье… Привлечена к дознанию по статье 318 Уложения о наказаниях… Заключена под стражу в Орловском тюремном замке… - Полковник вскинул глаза, покрутил седой головой. - При аресте обнаружены гектографированные издания преступного содержания, как-то: "Программа Исполнительного Комитета "Народной воли", "Письмо Исполнительного Комитета Александру III", брошюра "В мире мерзости и запустения", литографированный каталог систематического чтения, рукопись "Николай Палкин"… Письма и фотографии, указывающие на преступную связь с Заичневским и Арцыбушевым…"
Полковник откинулся в высоком кресле. Нахмурился. Глаза отчужденно и сердито поблескивали сквозь стекла золотого пенсне.
- Ну-с, уважаемая! Кто бы ожидал! Вот и рекомендательное письмо пристава Халтурина! - Прошелся мелкими шажками по ковру, заложив старческие руки за спину. - Встреча-с!
Яснева молчала, наслаждаясь светом, теплом. От яркого солнца болели глаза. Ей нездоровилось. Лихорадило, бил озноб, терзал кашель.
- Так-с… "Как удар громовой" - в связи с убийством генерала Мезенцова… "Адское покушение на жизнь помазанника божьего"… Материалы самые рискованные, за хранение которых, а тем более за распространение каторга в лучшем случае. - Полковник шумно перелистывал папку.
- А в худшем?!
- Зря ершитесь! Вы больны, и тяжко.
- Так освободите!
- Только чистосердечное и правдивое показание облегчит участь!
- Вы так добры ко мне, господин полковник. За любезность- любезность. Поищите предателей в другом месте!
- Каждый понимает по-своему…
- Безусловно!
- Подумайте, - сухо заметил полковник, усаживаясь в высокое кресло и играя черным шнурком пенсне. - Откуда прокламации?
- Нашла в вагоне поезда!
- Я частенько разъезжаю, но почему-то мне они не попадаются.
- Значит, не везло! И вы знаете, не только нашла прокламации, но и цинковый ящик. Кстати, о шрифте узнала только в жандармском управлении, когда его вскрыли.
- До этого не догадывались?!
- Не имею привычки заглядывать в чужие вещи!
- А брать чужие вещи? А письма в Лондон? А шифрованная азбука под названием гамбетовская?..
- Господин случай великий шутник. Письма в Лондон нашла в книге из Публичной библиотеки. Не понимаю, о какой азбуке идет речь?! Гамбетовская?! Не представляю, что это такое! Но если вы утверждаете…
Полковник выложил письма с колонками цифр. Красным карандашом повел по строкам. Мария наклонилась, принялась их рассматривать. Заныло сердце - письма из Лондона. Получила их недавно, думала передать Заичневскому…
- Рад, что они вас заинтересовали! - усмехнулся полковник. - Потрудитесь расшифровать эти письма.
- Расшифровать? Первый раз вижу…
- Письма сами расшифруем! Пошлем в Петербург… Потребуется, конечно, время, а прочитать - прочтем! Я надеялся на вашу помощь.
- Зря, зря… - Мария закашлялась.
Полковник налил из кувшина воды. Придвинул стакан.
- Значит, выступления Заичневского тоже не вы переписывали? - Полковник выдвинул ящик стола. - Это тоже не ваша рука?
- Моя! К чему утруждать следствие! - удивленно повела плечами Мария. - Спросили бы сразу. К Заичневскому эта рукопись не имеет ни малейшего отношения. Просто переписала прокламацию, найденную в книге.
- Романова их приписывает себе.
- Что ж. Библиотекой может пользоваться каждый. Не понимаю вашей иронии! Мне бы хотелось получить свидание с Романовой.
- Только этого не хватало! - зло парировал полковник.
- Потрудитесь на меня не кричать! Очень обяжете! - упрямо сдвинула брови Яснева. - В противном случае на вопросы отвечать отказываюсь!
- Последнее…
Полковник веером распахнул снимки, взятые из правого ящика. Сердце Марии опять заныло. Друзья… Товарищи… Столько арестов за это время. Молча перебирала глянцевые фотографии, вглядывалась в дорогие лица. Юнкера пехотного училища… Курсистки с курсов Герье… Гимназисты… Полковник нюхал табак, терял терпение. А она вновь и вновь перебирала карточки. Наконец отложила две.
- Кто такие? - мягко спросил полковник.
Не знаю. Встречалась в тюрьме на прогулках. Метнув гневный взгляд, полковник помолчал, сдержался:
- Подумайте - возможно, кого опознаете.
Яснева снова принялась перебирать карточки. Протянула полковнику женский портрет.
- Узнали?
Встречала на балу в Дворянском собрании. Преотлично танцевала мазурку!
- Достаточно! Наслушался ваших бредней. - Полковник с ненавистью смотрел на арестованную. - Возможность искупить вину чистосердечными показаниями вы не использовали! Что ж!
Мария выпрямилась. Полковник нервно дернул шнурок.