У той глаза поострели. Молчит, соображает. А Колька - срывающимся голосом:
- Зачем же вы показываете плохое да еще пропагандируете?
Крик, шум. Та побледнела. Кольку, конечно, из зала вытолкали. Когда мы выходили, он уже смеялся.
- Послушай, а тебе ее не жалко? - спросил я.
- Ничуточки. Пусть не порет чепуху. Или пусть отвечает за это.
Я ценю Колю за его глубокую внутреннюю честность.
А вот Ольшанского я активно не люблю.
Опять внутренняя дискуссия. Мне кажется, это нехорошо, что в нас воспитывают честолюбие. Все хотят быть такими, как Чкалов, Байдуков, Шмидт, Папанин. Всех прельщает их слава, портреты, почести. А если без портретов и почестей? Если только подвиги? "Так ты хочешь, чтобы о выдающихся людях даже не знали?" - "Да нет, знать должны, но…" - "А ученые, а писатели как же?" - "Мне кажется, что героизм - это поступки человека, а не звание, это свойство, а не обозначенность, ну, я не знаю…" - "Как же ты себе это представляешь?" - "Не знаю, я только говорю о своем ощущении. Мне кажется, мы начинаем хотеть именно славы, мы хотим быть знаменитыми - и это прежде всего. А я… мне, вероятно, было бы неловко".
Не знаю, откуда у меня эти мысли. Может быть, из-за мамы. Она так гордится нашим знакомством со знатными людьми, так показывает это… И кроме того, месяц назад я видел сон. Иду я, и на груди у меня звездочка, и я будто бы доволен. Вдруг навстречу двое. Один косится в мою сторону: "Смотри". А другой спрашивает: "А за что, не знаешь?" Нет, первый не знал. И мне стало очень стыдно. Зачем люди на улице, не зная меня, должны знать о моих наградах?
Может быть, я неправ. Но что меня гнетет? Если я выскажу это мнение вслух, то прежде всего рассердятся. Серафиму, например, родимчик хватит. А я хотел бы, чтобы на меня не кричали, и не смеялись надо мной, и не сказали бы "молчи", а объяснили бы спокойно и толково.
Вчера устал ужасно. Проходил мимо флигеля и слушал музыку. И как будто усталость прошла.
У меня чертовский аппетит. Что делать? Девочки это осуждают. А по-моему, они ханжи.
Странно: я не понимаю музыку, а люблю. Когда слушаю, счастлив, а отчего счастлив, не могу сказать. А вот другие так ловко объясняют: тут одиночество, там борьба. Да еще закат видят!
Когда она играла (уж я знаю кто; во всяком случае, не Лорка), мне ужасно нравилось. Но когда кончила играть, и посмотрела на меня, и я должен был что-то сказать, ничего не пришло в голову. Только в смущении взял кусок хлеба из хлебницы и стал жевать. Потом вспомнил, что девочки считают меня обжорой, и насилу проглотил. И весь вечер был испорчен.
Вчера после музыки разговор. Слушали вместе по радио "Лунную сонату".
- Почему она называется "Лунная"? - спросил я.
- Н-ну, не знаю.
- А ты здесь видишь луну?
Она говорит:
- В общем, да. Я чувствую. А ты? Нет?
- Я ведь не понимаю.
- А все-таки… Что ты думаешь?
- Да как тебе сказать? Мне кажется, здесь такие глубокие мысли, что луна и вообще пейзаж кажутся лишними. Конечно, я не имею права…
- Нет, не говори так. Мне еще не скоро играть это. Но я вспомню, что ты сказал.
Она не похожа ни на кого из девочек - не потому, что играет хорошо на фортепиано, а так, по всему облику.
Говорят, если любишь кого-нибудь, то весь расцветаешь и все тебе дается легко. Отчего же в присутствии другого человека ты чувствуешь скованность и неловкость и все получается хуже, чем могло бы? Как будто стыдишься собственного отношения…
Задали сочинение на тему "Моя любимая книга". Надо объяснить, почему любишь именно эту книгу, а не другую. А у меня их больше десятка. И объяснить трудно.
- Что же тут трудного? - говорит мне Лорка. - Пойди в библиотеку, там подберут материал.
- А ты была?
- Ходила. "За что я люблю Гоголя".
- Ну и как? Подобрали? - Я задыхался от злости.
- Библиотекарша попалась принципиальная. Спросила: "Ты в самом деле любишь Гоголя?"
- А ты что сказала?
- Я ведь не дурочка. "Конечно, люблю".
- А она?
- "Ну, говорит, раз любишь, то сама и объясняй". Пришлось по учебнику устраиваться.
И кажется, получила пятерку.
Провожал Битюгова после школы. Говорили на тему "Надо мечтать".
- К несбыточным мечтам лучше не привыкать. - Это он говорит.
- Значит, надо мечтать только о том, что сбудется?
- Конечно.
- Но тогда это не мечта, а план.
- Как?
- Сегодня несбыточно, завтра несбыточно, а послезавтра оказывается, совсем просто… А мечтаю я сегодня. Когда еще несбыточно.
В глазах у него что-то мелькнуло.
- Ты хороший парень. Ты мне нравишься.
Битюгов и отец Коли были когда-то беспризорники и попали в один и тот же детский дом. Потом их раскинуло в разные стороны, и они двадцать лет не виделись. Но дружба возобновилась. Семен Алексеевич особенно любит Колю; говорит, что он совсем такой, каким был его отец в детстве; иногда, глядя на Колю, фальшиво напевает:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
И мы все смеемся. И Ольга Петровна тоже. Часто она просит:
- Коленька, почитайте какой-нибудь стих.
Дневник мой друг и в какой-то мере воспитатель. Он многое проясняет.
Наши девочки.
Дуся. Эта мне помощница. Хотя и часто сердится, но еще чаще смеется. Чистая душа.
Лора. Та самая, в которую не могу влюбиться. Так и не смогу.
Есть люди, которые всегда, во всем преуспевают. Такова Лина Реброва. Учится отлично, говорит гладко, собой недурна (хотя и хуже Лорки), читает приветствия знатным людям, преподносит им букеты и всегда, даже в прямом смысле, попадает в цель, например, в школьном тире. Самоуверенна так, что у иных людей - у меня, например, - даже в горле першит. Девочки (не все, конечно) льнут к ней, подражают. Мальчишки (тоже не все) подкручивают будущие усы. А я скорее уж предпочту глупую Лорку с ее старорежимными уловками. Она когда-нибудь шлепнется. Нинка же - никогда. Она знает, что нужно именно сегодня, теперь, чтобы добиться цели, чтобы всегда быть на виду.
К этим преуспевающим я еще вернусь. Мне кажется, у меня в жизни с ними произойдут самые серьезные столкновения.
А вот та, другая, вся состоит из промахов и острых углов. И я в нее верю и всегда буду верить.
Глава десятая
"СЧАСТЛИВАЯ РАЗВЯЗКА"
- В седьмом задали сочинение на свободную тему! - тревожно сообщила Дуся. - Что, если и у нас будет? О чем тогда писать?
- О чем хочешь, - сказала Маша.
- Ну, если каждый будет писать о чем хочет…
Дуся густо покраснела, потом сказала:
- Можно написать, как идет снег. Идет и идет.
- Разве хватит для целого сочинения?
- Не знаю. Человек потерял вещь и возвратился, ищет. И не нашел. А снег все идет…
Дуся стала совсем грустная.
А в седьмом тоже шел разговор.
- Странные вы люди, - говорил Володя Игнатов. - Не можете жить без указки.
- Но придумать самим очень трудно.
- И небезопасно, - добавил Виктор. - В сущности, эта "свободная тема" тоже, если хочешь знать, указка. Не на всякую свободную тему можно писать.
- Вот именно, - подхватил Митя Бобриков.
- Нелепости, конечно, писать не следует, - сказал Володя.
- Это от позиции зависит, - продолжал Виктор. - Но ничего: можно выйти из положения. Надо только прикинуть, что не выходит из круга. У меня уже есть несколько.
- Давай, - сказал Митя.
- "Мои любимые герои". Сами знаете кто.
Но Мите не очень понравилось.
- "Как я провел каникулы", - продолжал Виктор. - "Вчерашний день". Или еще лучше - "Завтрашний день". Ты, Игнатов, не злись. Интересно, что ты сам напишешь…
- Напишу: "Почему трудно писать на свободную тему".
- Здорово. Но ты шутишь.
- Конечно, шутит, - вставила Лора.
- Совсем не шучу.
- И ответишь на вопрос - почему?
- Да. Потому что люди боятся самостоятельно мыслить.
Володя был красный. Виктор слегка побледнел.
- Ладно, не будем вдаваться в тонкости. Итак, объявляю аукцион "свободных тем". Хватай, Митя, пока не поздно.
Коля Вознесенский был рад свободной теме. Сочинение, собственно, было готово: рассказ из цикла "Счастливые развязки".
Коля слыл среди товарищей книжным мальчиком. Он рано пристрастился к чтению; доходило до того, что герои любимых книг становились для него реальными, живыми людьми. Более того: иные знакомые казались менее живыми, чем Король Лир или Пьер Безухов. Коля страдал, когда книга подходила к концу. И часто сам придумывал продолжения.
Трагические развязки были ему тяжелы; он пытался найти другие, оптимистические. Лиза из "Дворянского гнезда" не: уходила в монастырь: побеждал зов жизни; Гамлет вовремя раскрывал все козни и успевал отомстить, не погибал бессмысленно. В другой раз Коля уговорил Грушницкого сознаться в своем предательстве публично. И Печорин бросился ему на шею, как он и собирался.
Но чем старше становился Коля, тем меньше он верил в свои счастливые развязки. Допустить изменение характера среди неизменных условий, его породивших, по меньшей мере наивно, утопично. Тем не менее - так сильно было гуманистическое влияние Володи - в сочинении на свободную тему Коля описал свой самый трудный психологический опыт - спасение Анны Карениной.
Да, в самый решительный миг он остановил ее, буквально оттащил от платформы, прокричав: