Сухо, не скрывая неприязненного отношения, Дмитрий Ильич спросил:
- Вам-то чего беспокоиться? Судя по всему, ваша хата с краю, товарищ Ваганов.
- Вы отчасти правы. Но на Востоке говорят, если хотят обвинить человека, то и помет его осла припишут ему. Я не боюсь за свое доброе имя, но если предадут гласности…
- Ваше имя, насколько мне известно, под забралом?
- Сегодня под забралом, завтра начнут таскать профилем по асфальту… До боли в печени ненавижу всякие следствия, допросы, протоколы. По-видимому, у меня скрыт психический импульс, срабатывающий на любую закорючку.
Виноватые оправдания настораживали, заставляли более придирчиво покопаться не только в "психических импульсах" Ваганова.
- Вам известны подробности?
- Какие, разрешите спросить?
- Подробности, проливающие свет на любое преступление.
- Разве совершено преступление?
- Ходят слухи, его столкнули, - Ушаков продолжал наступать, - или вам известно другое?
Ваганов овладел собой. Теперь он держался более независимо и даже полувраждебно. Перемена произошла слишком быстро, чтобы не возбудить подозрений у Дмитрия Ильича, привыкшего иметь дела с людьми разных категорий и характеров.
- Извольте, я передам вам дошедшие до меня подробности, если они вам не известны. - Ваганов бесцеремонно закурил. Его брови застыли, глаза похолодели. - Лезгинцев поехал к матери, - Ваганов назвал поселок, - пробыл у нее несколько дней, ни с кем не встречался, якобы над чем-то работал. Потом уехал пригородным и в Ленинград не вернулся. Тело его обнаружил путевой обходчик Сивоконев… - Ваганов проверил по записной книжке фамилию, повторил ее, будто это имело значение. - Сивоконев позвонил по начальству. К месту происшествия выехала оперативная группа. Возглавлял ее… - Ваганов подвинул под самый нос Дмитрия Ильича записанную размашистыми буквами фамилию. - Я без очков. Финогенов?
- Да, Финогенов. - Дмитрий Ильич вскипел: - На кой черт мне знать эти фамилии?! Значит, его убили?
Ваганов оглянулся, забеспокоился, приложил палец к губам:
- Вы сумасшедший! Чего вы кричите? Убили, убили… Чепуха какая-то.
- Все говорят, столкнули…
- Мало ли чего. - Ваганов выколотил трубку. Его лицо наполовину освещалось настольной лампой, породистое и, пожалуй, волевое лицо. Губы, резко очерченные, высокий, отлично вылепленный лоб, брови черные, вразлет над жестокими глазами.
После встречи в Юганге прошло немного, примерно около двух лет. Время не тронуло его, лишь прибавило седины: в перец погуще подсыпали соли. Ваганов не потерял зрелой мужской красоты и то прежнее, "паратовское", по-видимому, укрепилось еще сильнее в манерах, поставе головы, интонациях размеренной речи, с теми самыми снисходительными нотками, многозначительными паузами, которые отличали и раньше этого удачливого, самонадеянного человека.
Ваганов намекнул на "достоверные каналы", позволившие ему узнать подробности дела. При вскрытии трупа алкоголя не обнаружили и явных следов насилия тоже, хотя были ушибы: "Естественно, слетел на полном ходу". Из документов у Лезгинцева пропало только служебное удостоверение.
- А работа? - спросил Дмитрий Ильич.
- Какая?
- Он же над чем-то работал, будучи у матери.
- Вы думаете?
- Вы сами сказали.
- Давайте на всякий случай уточним, Дмитрий Ильич, - сказал Ваганов. - Якобы… якобы над чем-то работал. Такова версия, не мною придуманная. - Ваганов поднялся. - Если мне память не изменяет, Юрий Петрович отличался аккуратностью и… осторожностью. Кто-то мне рассказывал, чуть ли не сам адмирал Бударин, у Лезгинцева однажды выкрали секретный документ и после того он дул на воду. Таким образом, международный империализм и его коварство отпадают. - Ваганов улыбнулся краешком губ. - Присутствует еще одна версия, Дмитрий Ильич, л ю б о в н а я. Как вам это нравится? Лезгинцев в роли пламенного любовника! Я лично с трудом представляю. Не тот гусар, далеко не тот… В общем, старо как мир. Как говорят французы - ищите женщину.
5
Ночь прошла беспокойно. Не для красного словца произнес Ваганов последнюю фразу. Подобные люди даром пороха не тратят. Рано утром Дмитрий Ильич прошел в международный вагон, разыскал Ваганова, потрескивающего электрической бритвой.
- Прекрасно, - не отнимая бритвы от щеки, сказал Ваганов, - я так и предполагал. Нам выгоднее обойти лужу, взявшись за руки, а не толкать туда друг друга.
Дмитрий Ильич распутал теплый шарф.
- Насчет женщины, Кирилл Модестович… Вы кого имели в виду?
Ваганов принялся за обработку второй щеки, устроившись так, чтобы в зеркале видеть своего раннего гостя.
- Объясню. - Длительная пауза не предвещала ничего доброго. - Я имел в виду вашу дочь.
- Мою дочь?
- Отцы узнают последними. - Ваганов явно торжествовал. - Две недели сплошного донжуанства не могли пройти мимо любопытных. Лезгинцев, кстати сказать, и не таился. Ему импонировало…
- Перестаньте… Не продолжайте, старый, отвратительный циник. - Дмитрий Ильич сжал кулаки, терпению его приходил конец.
Ваганов выключил бритву, насупился, рогатинка морщин побежала на лоб, застыла.
- Я советую, Дмитрий Ильич, осторожней обращаться с такими выражениями. Вы можете не рассчитать свои силы. Прощаю вам только как отцу… - Он поднялся, принялся натягивать свежую, хрустящую от крахмала сорочку. - Могу повторить, либо обойдем лужу, либо… кто кого первый толкнет… Кстати, Танечка Лезгинцева, будем называть ее по-прежнему, только на первом этапе подняла шум. Сейчас она успокоилась, приведена в норму.
- Не вами ли? - выдавил Ушаков.
- Мной. Я первый ей позвонил. Утешил. Разъяснил. Узнал о том, что она разговаривала с вами и… привела вас к такой растерянности. - Он старательно вывязывал галстук, закрепил золотым прижимом, надел мягкий шерстяной жилет. - Боюсь бронхита. Питер - простудный город. Вам пора собираться. Знаете, что я подумал? Не на девятнадцатом ли мы километре? Дальше Юрий Петрович не сумел, а мы катим и катим, черт возьми. У меня тоже иногда шалят нервы. Поддаваться нельзя. На том свете абсолютная безопасность, никаких неприятностей, а редко кто туда спешит…
В прескверном настроении очутился на перроне Московского вокзала Дмитрий Ильич. Прежней, приподнятой радости от встречи с Ленинградом не было. Все выглядело мрачно. От вагонов несло угарным дымком и перегретой смазкой. Люди, спешившие встречать прибывших, казались излишне учтивыми, а улыбки фальшивыми.
Невесело направился Ушаков к стоянке такси, думая о том, в самом ли деле Бударин забронировал номер или придется унижаться перед администраторами.
Его обогнал Ваганов со своими приятелями, респектабельно одетыми представителями технической элиты, веселыми, с развевающимися шарфами невероятных расцветок и размашистыми жестами.
Из черной машины с желтыми фарами выскочил еще один, приехавший для встречи.
- Ми-илай! - Толстенький, шумливый, он шутовски подкатил к Ваганову. - Здравствуй! - Объятия. - Век тебя не видел, Кирилл! Повернись-ка! Ого, раздобрел, заважничал, столичная бестия! Спасибо, уважил глухую провинцию, обитель великого зодчества!
Дмитрий Ильич не выносил подобного громкоголосого, невесть откуда почерпнутого стиля поведения - ёрничество "бывших мальчиков". Он не стал вслушиваться в дальнейшие дружеские излияния. Ваганов и его приятели сели в машину, громко перекидываясь шутками.
Ушаков поднял воротник, направился к выходу в город в несколько поредевшей толпе.
За ним кто-то шел, не обгоняя его. Даже дыхание слышал, неровное, сдерживаемое. Он замедлил шаги, его не обогнали. Тогда он круто повернулся и лицом к лицу столкнулся с дочерью.
- Ты? - только и сумел вымолвить он внезапно окоченевшими губами.
Она пошла рядом, избегая его взгляда, пряча подбородок в пушистый мех.
- Я не могла поступить иначе, папа. Ты имеешь полное право сердиться. Извини меня…
Дмитрий Ильич еще не мог овладеть собой, заторопился, не отвечая на ее оправдания. Он еще и сам не знал, как поступить, как держаться.
- Я не помешаю тебе, - продолжала она настойчиво и отчужденно. - Остановлюсь у подруги. - Ее голос прозвучал суше. Она отстала.
- У тебя в Ленинграде подруга? - спросил он, подождав. - Что-то я не помню.
- Мама знает, - упрямо ответила Зоя. - Живет на Таврической.
На площади крутилась поземка. Сухой снег шелестел у ног, забирался под пальто.
Усевшись в такси, Дмитрий Ильич почувствовал озноб во всем теле. Машина повернула на Невский. Зоя смотрела через заиндевевшее стекло на неприветливый, серый строй зданий, одинаково мелькавших перед нею. Ей тоже было зябко - не только от мороза. Ей не хотелось огорчать отца, но все же она решила настоять на своем. И это свое личное было для нее всего дороже.
- Попроси остановиться. Я здесь сойду. Вон за той остановкой.
- Ты поедешь со мной.
- Куда?
- В "Асторию".
- Самый лучший отель. - Зоя откинулась на спинку сиденья, щелкнула замком, открывая сумочку.
- И это ты знаешь?
- Немного… - Она посмотрела в зеркальце, поправила волосы. - Я тебя не стесню, папа?
- Меньше, чем свою подругу, - буркнул он, несправедливо приписав ей в уме сотню смертных грехов, возмущенный ее тоном, хладнокровием, этим зеркальцем, манерами зрелой девицы.
- Папа, - она прикоснулась мизинцем к его руке, - Юра… Юрий Петрович был моим другом. Разве ты не приехал бы к своему другу, если бы… - Она не договорила, отняла мизинец, натянула перчатку. - Я постараюсь быть незаметной. Попытаюсь не попадаться ей на глаза.
- Кому ей?
- Его мадам!