- Должность выматывает. Я знал одного старпома - в тридцать, как лунь. В Мурманске девица в кино дедушкой его назвала. Вспылил "дедушка"… Однако пойдемте к Волошину - время…
Волошин отпустил замполита, остался наедине с Ушаковым. Чувствовалась взаимная неловкость. Волошин спросил о Куприянове:
- Кажется, вы с ним быстро сошлись?
- Он мне понравился…
- Понравился - не понравился. - Волошин по-своему принял вызов. - Человек - не конфетка и не пиджак. Я с Куприяновым еще не плавал. Плавал он с Мухиным. Потом его послали в академию. Окончил с отличием. Академия Ленина, как вам известно, дает капитальное образование.
- Она дает военно-политическое образование.
- Для моряков есть свой профиль.
- Мне говорили, что политработники овладевают также управлением корабля?
- Во всяком случае, стремятся, хотя их не особенно неволят. - Волошин прошелся по комнате - восемь шагов туда, восемь обратно. Под его подошвами мягко поскрипывала хлорвиниловая пленка. - Мне нужен политработник. - Задержался, поставил в рядок стулья; проверил линию, скосив глаз, и только тогда, как бы собравшись с мыслями, ответил, будто на экзамене: - Нам не нужен политработник, который управляет лодкой, нам нужен специалист по управлению… душами. - Резко повторил, словно заканчивая спор с кем-то третьим: - Пусть управляет душами. Я сам сумею справиться с кораблем. У меня есть старший помощник, помощники… - Волошин досадно отмахнулся окупавшей на лоб пряди, произнес с повышенной обстоятельностью: - Политработа - это профессия, особо сложная профессия. Подчеркиваю двумя жирными линиями, - сделал жест. - Не всякому удается стать квалифицированным политработником, легче стать штурманом, командиром, механиком. При настойчивом желании можно любого обучить этим специальностям, а вот политическая деятельность - профессия другого рода. Если применить слово "творческая", возможно, и творческая. Талант нужен, емкий и гибкий талант, и весьма разносторонний…
Мысли Волошина показались Дмитрию Ильичу интересными, а все же из упрямства не хотелось сразу сдаваться, поддакивать.
- Вы, как я догадался, все же не особо высокого мнения о комиссарском умении управлять кораблем.
- Смотря какой комиссар.
- У вас был опыт, Владимир Владимирович? - спросил более мягко Ушаков, боясь оборвать ниточку сближения.
- Видите ли, Дмитрий Ильич, - Волошин не сразу произнес его имя и отчество, а как бы в ответ на такое же обращение к нему, - есть области, ну, скажем, запретные. К ним относятся разговоры о взаимоотношениях командира и его заместителя по политической части. Чтобы не было недомолвок, отвечу: я за институт замполитов. Мне - и лично, и как командиру - замполит необходим. Я не представляю себе, как бы я оторопел, если бы вдруг оказался без него.
- Это пока служебное. А личное?
- Личное? Да, с кем-то по душам хочется поговорить. С кем-то посоветоваться в труднейшую минуту. Кто наиболее близкий человек? Комиссар. Конечно, разрешаю заранее оговориться, толковый комиссар. Человек чтобы был хороший. Партийный, умный, порядочный. Мне только однажды не повезло. Вспоминать не хочется…
- Вспомните.
- Вы сразу на карандаш!
- Ну и что же? - Ушаков посмотрел просительно. Волошин согласился.
- Был у меня замполитом некто… Хотя фамилия ни к чему… Называли его почему-то все ласково - Петя. За глаза, конечно. На год младше меня. Петя считал себя разъединственным представителем партии, первым и последним. Гонору было на сто Петров. Кто-то убедил его получить право на управление кораблем. Получил - ладно, дело твое, но зачем управлять лезешь?
- У него же есть права?
- Права - одно, а управлять - другое. Тысячи нюансов возникают при управлении. Окончательное решение - производное от обширного комплекса технического, эмоционального, научного. Никакие инструкции всего не сумеют предусмотреть. Мозг командира превращается в радиолокатор, в гидролокатор, в эхоледомер, в вычислительную навигационную автоматику. Решение должно прийти в доли секунды. Решение безапелляционное, от которого зависит жизнь и смерть. Если в черепе обычно вращаются, ну, сколько там, пятнадцать миллиардов шариков, то в такие минуты их, вероятно, вдвое больше. "Не мешай, не мешай!" Вот и отпалил я этакие слова Петечке, а он…
- Что же он?
- Ничего. На корабле промолчал, а когда ошвартовались, портфелик под мышку и застучал каблуками по разным инстанциям. Решил доказать…
- Удалось?
- К моему счастью, нет! Член Военного совета у нас деликатный, умный, с кондачка не решает. Командующий - тоже. Пожурили моего Петю, а он - в бутылку. В прямом смысле. Закладывать стал. А тут еще семейные неприятности. Не хотелось мне его топить, отозвался о нем удовлетворительно. Все же увели его от меня, а потом прилетал сам Максимов, уволили. Приходил Петя прощаться, расчувствовался: "Мне с вами было хорошо, Волошин". Ему хорошо, а нам плохо. Флот не вдовий дом - кому хорошо, кому плохо. Вопрос один: нужен ты или не нужен флоту? Умеешь или не умеешь? Полезен или бесполезен? А просто хорошей, жизни на травке ищи, как козлик…
Ушаков смотрел на него внимательно и по-доброму. Волошин наблюдал за ним из угла комнаты, куда доходила коричневая штапельная штора, закрывавшая не окно, а карту на глухой стене.
- Смотрите на меня и думаете - не Петечка ли? - с улыбкой спросил Ушаков.
- Нет, - Волошин не особенно смутился. - Хочу спросить вас: не боитесь?
- А почему надо бояться?
- Вы ходили на подлодках?
- Немного. На дизельных. Был на учебных торпедных стрельбах. Даже выходил через торпедный аппарат. Конечно, в учебном центре. Осваивал водолазный костюм. Сидел в декомпрессионной камере.
- Одного "заряжали" в аппарат?
- Нет, троих.
- Хорошо. А в войну?
- Был на Черноморском. Совсем юнцом. На сторожевиках, "охотниках", с морской пехотой. Молодость толкала всюду, в любую дырку. Получил и осколком, черепок чуть-чуть не раскололи. Но у матросов, сами знаете, чуть-чуть не считается.
- Последствий от ранения не было?
- Опасения? Выдержу или не выдержу? Выдержу, Волошин. Я психически подготовился к любому сроку.
- То есть? - Волошин присел.
- Хочу побыть месяц-другой с настоящими людьми, с нашими моряками… - Ушакову не хотелось подробно делиться своей заветной мыслью. - Ходил на "щуке", к Босфору. Ничего не потопили за три недели. Лодка потом стала гвардейской, а командир ее ныне контр-адмирал, - назвал фамилию, Волошин кивнул: адмирал был известный.
И Волошин подобрел к Ушакову.
- Полгоры с моих плеч, - сказал он. - Откровенно говоря, затея с вами мне не особенно нравилась. Мы все - туда нам и дорога, а тащить в океаны невинного человека… У вас и награды есть?
- Четыре ордена и медали…
- Планки прицепите. Надели военную форму, положено и регалии носить. Это одно мое замечание. Других претензий не имею. Еще раз посоветуйтесь с нашим врачом и готовьтесь.
Вошел Куприянов.
- Ну как? - спросил он с порога.
- Чуть не загрыз до смерти, - сказал Волошин.
- Прекрасно. Вижу, сошлись. - Куприянов опустился на стул. - Если уж откровенно, побаивался. Пускал к вам Дмитрия Ильича, переживал. Думал, поцапаются, и все.
- Ну-ну, вы уж слишком откровенно, Василий Семенович, - сказал Волошин, - не все нужно выкладывать.
- Иногда все же не мешает быть дипломатом? - спросил Ушаков.
- Мое против меня! - Волошин улыбнулся. - Какие дела?
Куприянов достал из портфеля бумаги.
- График сеансов политической радиоинформации. Я рассчитал…
- Потом. - Волошин недвусмысленно остановил его. - А это вам зачем понадобилось? - указал взглядом на книжку.
- Как же! Автор-то В. В. Волошин.
- Стоит вам забивать голову? - Волошин все же был доволен. - Скучно, никаких эмоций.
- Почему? Есть. - Куприянов открыл книгу. - Вот здесь написано, что во все периоды разочарований и поражений вы не переставали верить, что великая твердыня Севера должна в конце концов пасть перед настойчивостью человеческой воли.
- У вас были разочарования во время первых арктических походов? - Ушаков механически вытащил блокнот.
- Не у меня. У одного из наших предшественников. Я привожу в своей книге позитивную мысль о настойчивости человеческой воли, ее окончательной победе, несмотря на могущество Арктики, где все шансы против исследователя, где хранители тайн обладают неисчерпаемым количеством козырей, которые они предъявляют смельчакам, дерзнувшим вступить с ними в игру. Можно согласиться, жизнь там собачья, но работа достойна настоящего человека. И наша работа достойна мужчин! Вот так и заряжайте, Куприянов! Имейте в виду, наша команда должна быть веселой, если хотите, озорной. Никаких дурных мыслей! Пойдем, пройдем, вернемся! Теперь о графике сеансов… Это скучно для вас, Дмитрий Ильич. Сплошная техника…
Ушаков откланялся.