4
У них установилась забавная привычка: за десять минут до приема Красильников - если он был свободен - заходил к Вере Николаевне и в том шутливом тоне, который он усвоил по отношению к ней в ресторане, заводил какой-нибудь пустяковый разговор. Вера Николаевна уже при одном только виде опрятной, подтянутой фигуры Красильникова невольно настораживалась и, как она сама думала о себе, становилась ежиком.
- Ну вот, уважаемая Вера Николаевна, - переступая порог и весело улыбаясь, говорил Красильников, - оказывается, вы в городе знаменитый человек.
- Вы что же, обо мне сведения собираете?
- Как вы плохо обо мне думаете, - вздыхал Красильников и садился на стул для пациентов. - Просто о вас всюду говорят.
- Говорят, очевидно, о моем муже? - уточняла Вера Николаевна.
- Никак мне не хочется верить, что у вас есть муж, да еще такая знаменитость.
- Вадим Сергеевич, у вас не повышенное давление? Давайте проверим?
- Всегда мечтал быть знаменитым, но кто-нибудь опережал меня: космонавт, писатель, модный актер. Теперь вот ваш муж.
- Оставьте в покое моего мужа, - возмущалась Вера Николаевна.
- Извольте, - покорно соглашался Красильников. - Между прочим, Вера Николаевна, я ему совершенно не завидую…
- У меня начинается прием.
- Приняли бы вы меня, по личным вопросам? - Он смеялся.
- А вы женитесь, - советовала Вера Николаевна, - вот и обеспечите себе ежедневный прием по личным вопросам.
- Я подумаю, - соглашался Красильников…
Постепенно разговоры по утрам превратились в привычку, а там - Вера Николаевна и заметить не успела - в необходимость. Если Красильников по каким-то причинам не заходил, она весь день хандрила, бывала раздражительна и суха с больными, объясняя это себе переутомлением и влажным климатом. В такие дни Вера Николаевна почему-то неизменно вспоминала свой родной юг, подруг и знакомых, теплые ночи у моря и само море, таинственно живущее среди земли. Там, на юге, думала Вера Николаевна, совершенно иная жизнь, и поэтому там невозможны такие люди, как Красильников. Только на краю земли можно сохранить этот тип мужчины. Как это ни странно, Вера Николаевна еще ни разу не усомнилась в том, что Красильников пошловатый мужчина. Первое впечатление - сильное впечатление, а оно было именно таким. Но еще удивительнее то, что именно эта воображаемая Верой Николаевной пошловатость Красильникова более всего привлекала ее к нему.
- Знаете, Вера Николаевна, - говорил на следующий день Красильников, - я подумал и решил, что мне жениться рановато. Женщины любят сильных мужчин, а у меня едва душа в теле… Женщины любят знаменитостей, а я пока даже в своем околотке мало известен. Женщины любят…
- Хватит, - перебила Вера Николаевна. - Я знаю женщину, которая полюбит вас и таким… бедненьким.
- Кто она?! - вскочил Красильников, - Где она?
- Рядом, - Вера Николаевна улыбнулась, - через кабинет от меня.
- У-у-у, - Красильников сел, - не люблю окулистов. Когда они заглядывают в глаза, мне всегда кажется, что они там видят больше, чем я хочу. А домашний окулист- это хуже инспектора ГАИ перед подвыпившим водителем. Вера Николаевна, на что вы меня толкаете?
- Кто ваши родители, Вадим Сергеевич? Старые интеллигенты?
- Мои?! - он искренне удивился. - Ну что вы. Увы, Вера Николаевна, в нашей семье я интеллигент в первом поколении.
Через два дня случайно Вера Николаевна узнала, что Красильников дважды заходил к Тоне. Прощался с нею и заходил к так не нравящимся ему окулистам. Вначале она удивилась, и только. Но когда Тоня, пунцовея круглыми щеками ("здоровье краше всех румян"), с испуганным восторгом передала содержание их разговоров, которые носили чересчур смелый, даже рискованный характер, Вера Николаевна возмутилась.
"Вот он где, голубчик, карты раскрыл, - с тихим злорадством думала Вера Николаевна, - интеллигент в первом поколении. Конечно, он не женится на ней, но почему бы не побаловаться с милой пустышкой? Очень даже охотно. Итак, уважаемый Вадим Сергеевич, вас не хватило и на месяц. Далеко пойдете".
В таком духе она размышляла долго, весь день, тщательно заготавливая фразы, которыми хотела положить конец затянувшимся визитам Красильникова, но все получилось иначе…
- Вообразите, Вера Николаевна, - по своему обыкновению, с порога заговорил Красильников, - я решительно взялся ухаживать за Тонечкой. После наших академических бесед я просто наслаждаюсь тихим и уютным разговором о последних событиях в городе и даже рискую выражать свою точку зрения на современную семью.
Как всегда, он опередил ее, опередил своей искренностью и безвинным помаргиванием за стеклами полуроговых очков. Но ее почему-то задело, если не сказать больше, "академическое" определение их бесед. Что он хотел сказать? Она не знала, но вдруг почувствовала, что именно этими словами он сделал какой-то новый шаг в их отношениях, и на этот шаг надо отвечать.
- Значит, - Вера Николаевна решила говорить прямо, - если я правильно поняла, вас наши встречи уже не устраивают? Разговоры на отвлеченные темы, кабинетный официоз - не для вас. Гораздо больше вас привлекает нестрогий интим в полутемной комнате? Или ресторан, а потом полутемная комната и диван с думочками… Вы что предпочитаете?
- Я? - он странно посмотрел на Веру Николаевну, слабо усмехнулся и раздельно ответил: - Интим и диван с думочками…
Неожиданная вспышка раздражения прошла, и Вера Николаевна с ужасом подумала: "Что я ему наговорила? Зачем? Господи, всегда презирала медицинские откровения, свободный разговор на "любые темы", а сама? Что же это такое?"
- Вера Николаевна, - Красильников поднялся, и никогда еще она не видела его столь серьезным, - в это воскресенье я улетаю на два месяца в Москву.
- Зачем вы мне об этом сообщаете? - тихо спросила она.
- Если у меня возникнет желание продолжить наши, - он подчеркнул "наши" и едва выговорил следующее слово, - беседы, можно мне вам написать?
- Конечно, - она попыталась и не смогла ответить шутливо, она просто почувствовала, что шутка сейчас - фальшь, бесцветная и зыбкая фальшь. И вот эту невозможность шутить опять же создал он и опять сделал новый шаг в их отношениях. Какой?! "Он вытворяет со мною все, что хочет, - растерянно думала Вера Николаевна. - Вздумается ему, и я начинаю паясничать, ему не до шуток - и мне, видишь ли, тоже возбраняется смеяться. Однако это уже слишком. В кого я превратилась? И главное - на каком основании?" Так думала она, а рядом, почти синхронно, работала совершенно иная мысль: "Он уезжает. В воскресенье он уезжает на два месяца. И что же, мне радоваться этому или горевать? А почему, собственно, я должна делать то или другое? Каким это таким образом отъезд Красильникова может влиять на Веру Николаевну Палашникову? Но он - уезжает. И скатертью дорожка…"